Мы беседуем с классиком отечественной анимации, первым советским мультсюрреалистом о его новой картине. Она состоит из трёх новелл-снов: первая посвящена майору Ковалёву и его пропавшему носу, вторая – фантастическому рассказу Михаила Булгакова, в котором он пишет письмо Сталину под странным псевдонимом «Трампазлин». Третий сон представляет собой экранизацию оперы Дмитрия Шостаковича «Антиформалистический раёк», ни разу не исполнявшейся при жизни автора. Смешанная техника, сочетающая рисунки, аппликации, плакатную графику с элементами игрового кино, впечатлила жюри крупнейшего европейского фестиваля анимации в Анси, присудившего работе приз «За лучший полнометражный фильм». Ныне авангардной работе сулят оскаровскую номинацию...
– Вы задумали экранизировать оперу Дмитрия Шостаковича «Нос» более полувека назад. Каким он тогда рисовался воображению и чем отличается от «Заговора «не таких»?
– В основе фильма – два великих произведения: повесть Николая Гоголя «Нос» и одноимённая опера, написанная в конце двадцатых Дмитрием Шостаковичем. Его близкий друг, мастер наглядных и дерзких сценических решений Всеволод Мейерхольд планировал эту постановку в Большом театре. Кстати, именно он и его жена, актриса Зинаида Райх, были первыми слушателями этой музыки, поскольку Шостакович сочинял «Нос», когда жил у Мейерхольда. Однако эта идея не осуществилась.
Честно признаюсь, когда я задумывал картину полвека назад, ориентировался на стилистику художников, с которыми работал над своими первыми фильмами. Вернувшись к этому проекту семь лет назад, имел перед глазами совершенно другие образы, сочинённые вместе с современными художниками – Мариной Азизян из Петербурга и моими юными друзьями, выпускниками ВГИКа. В итоге сложилась структура, состоящая из трёх «снов», связанных эстетикой Гоголя – центральной фигурой русской литературы и основоположником её дальнейших направлений – от критического реализма до сюрреализма, а кроме того, гениального мастера монтажа и коллажа.
– В вашей центральной новелле неожиданно появляется мастер розыгрышей Булгаков, во многом антагонистичный Мейерхольду. Возникает сюжет с его воображаемой встречей со Сталиным после отправки письма, подписанного псевдонимом «Трампазлин». Как он проник в центр композиции?
– То, что они с Мейерхольдом не одного поля ягоды – это ясно. Когда Булгаков в фельетонном духе высказался о творчестве режиссёра, тот ответил вполне корректно: чем попусту ругаться, лучше напишите пьесу для нашего театра! Сюжет с анонимным письмом Сталину приснился Булгакову и был пересказан его жене, Елене Сергеевне, я, по счастью, на него наткнулся, когда работа над картиной шла полным ходом... Идею подсказали два случайных разговора. Как известно, Шостакович и Булгаков были приятелями. Однажды моя хорошая знакомая, биограф Шостаковича Лиза Уилсон, принесла мне книгу дневников Елены Сергеевны с закладкой в том месте, где идёт речь об этом рассказе. От себя я придумал, что, когда Сталин говорит: «Какая скука. Поехать, что ли, в оперу?» – они едут в театр, а там дают оперу «Нос». В булгаковском варианте Сталин и его подельники слушают другую оперу Шостаковича – «Леди Макбет Мценского уезда». Именно после этой премьеры в газете «Правда» вышла знаменитая статья «Сумбур вместо музыки», одним из авторов которой, по слухам, был сам отец народов. С этой публикации началась новая волна кампании против формализма, под которую попали Шостакович и Мейерхольд. Горьким сатирическим откликом композитора стало музыкальное произведение «Антиформалистический раёк», ставшее темой третьей части фильма. Мне хотелось ,и, думаю, это получилось, дать многогранный образ, к тому же мой Нос трактует себя сам, определяя, по какому он служит ведомству, подобно некоторым нашим чиновникам.
– Фильм изобилует отсылками к произведениям великих художников – от Сурикова до Пикассо и Малевича. Внимательный зритель может обнаружить десятки прямых цитат других работ. Как рождались парадоксальные изобразительные решения и коллажи?
– Мы использовали и темперу, и акварель, и заливочные краски, а также фрагменты известных полотен и цитаты, советские плакаты и хроникальные эпизоды. Я отдавал себе отчёт, что махину подобного замысла непосильно поднять одному художнику – просто по срокам и сопутствующим обстоятельствам, – поручил её нескольким коллегам, обладающим своеобразными стилями и техниками. Как художник я не ориентировался на уже известные трактовки. Мы, конечно, учитывали всевозможные иллюстрации, но развивали историю, исходя из музыкального контекста. «Нос» как шедевр гоголевской фантазии сам ориентирует на поиски фантастических приключений, и далеко не случайно шедевром анимации стал ни на что не похожий «Нос» гениального художника Александра Алексеева, жившего во Франции.
– Картина начинается и завершается в салоне самолёта...
– Такое решение возникло в очень конкретных обстоятельствах. Много лет назад, во время дальнего полёта на авиалайнере я увидел, как пассажиры смотрят разные фильмы с мониторов, вмонтированных в спинки впереди стоящих кресел. Этот салон подсказал собирательный образ будущей картины, которую каждый смотрит по-своему. В частности, досконально прорисовать эпизод с цирюльником, бегающим по городу и пытающимся избавиться от носа майора Ковалёва, было нереально, тогда и была предложена акварельная техника. Примером для меня стали работы Пикассо – серия на тему корриды.
– Ближе к финалу в сюжете возникают официальные расстрельные списки. Что значат подписи, напечатанные крупным шрифтом, – «Столяр», «Птуха», «Блат»?
– «Столяр» – возможно, Сталин, он, бывало, расписывался «Ст.»... Должно быть, это партийные клички бывших революционеров.
– Все «не такие» подверглись репрессиям или были расстреляны. Как думаете, благодаря чему или кому уцелел Шостакович? И как стало возможным, что, уничтожая свой творческий актив, партийная верхушка почти целиком саморепрессировалась в конце тридцатых?
– Вероятно, Шостакович уцелел благодаря своей мировой известности. Но есть никем не опровергнутые сведения, что он постоянно жил под дамокловым мечом. У него был чемоданчик, подготовленный на случай ареста, и он ночами выходил с ним на лестничную площадку, курил и ждал непрошенных гостей. А от Мейерхольда, Бабеля, Мандельштама, Гумилёва и множества других талантливых художников избавились именно потому, что они были «не такие», об этом и рассказывает мой фильм. Люди, которые самостоятельно думают, чувствуют, творят, были неудобны сталинскому режиму и сегодня не очень приветствуются некоторыми функционерами, от которых зависит судьба творцов и их произведений. Что касается партийных активистов – некоторые замарали себя палачеством, другие оказались оклеветаны потому, что были честны и составляли диссонанс с той массой, которую вождь желал получить в качестве своих поданных.
– Кинематограф переживает трудные времена. Какие фильмы последних лет стали для вас подлинными произведениями искусства?
– Из анимации – работы студентов и выпускников нашей студии «Шар». Мы – последователи Фёдора Савельевича Хитрука – его ученики Юрий Норштейн, Оксана Черкасова, Константин Бронзит и ваш покорный слуга основали Академию анимационного искусства, носящую имя нашего учителя. Надеемся, что, развивая наше дело, мы сможем послужить отечеству и зрителю созданием достойных произведений в традиции мастеров, а не того дешёвого попкорна, которым пичкают детей и взрослых адепты индустриальной коммерческой мультипликации.
– Чему научил вас «Нос, или Заговор «не таких»?
– Как всякая работа – двигаться, развиваться, постоянно находиться в состоянии поиска. Я уже задумал новый фильм с автобиографическими элементами и экранизацией музыкальных и поэтических произведений, там будут мои, и не только мои, сны и фантазии. Это будет сложная форма. И поэтому хочу высказать просьбу зрителям картины, повторив истину, прозвучавшую из уст знаменитого учёного Татьяны Черниговской: интеллигентный человек должен развиваться через общение с трудными произведениями – классической музыкой, небульварной литературой и сложным кинематографом.
Дарья Ефремова