7 января – День снятия блокады Ленинграда. Известный российский композитор и дирижёр Антон Лубченко, выпускник Санкт-Петербургской консерватории, посвятил немало произведений Великой Отечественной войне. Одна из жемчужин в этой серии – оратория-роман «Ленинградский дневник» на тексты Ольги Берггольц. Премьера состоялась в конце 2019-го в Капелле северной столицы, а партитура была подарена автором Музею обороны и блокады Ленинграда. В преддверии очередной исторической вехи «ЛГ» связалась с Антоном Владимировичем, воплощающим сейчас новые творческие идеи в Германии, чтобы задать несколько вопросов о блокадной оратории и сломанных судьбах в контексте человеческой памяти.
РЕФЛЕКСИЯ НА БОЛЬ
– Ваш «Ленинградский дневник», пропитанный животрепещущей поэзией Ольги Фёдоровны, – рефлексия на боль, согласно вашему же определению...
– ...Как и любое сильное искусство, даже если оно предельно светлое. Разве, к примеру, Чаплин – это не рефлексия на боль? Что касается Ольги Берггольц, впервые я познакомился с её творчеством в школьные годы. Но, когда мы с Александром Касаткиным готовились к съёмкам его фильма «Три дня до весны» о работе спецслужб в блокадном Ленинграде (картина вышла на экраны в 2017 году), довелось изучить поэтическое наследие «голоса блокады» более тщательно. Вот тогда я и обратил внимание на невероятную музыкальность этих текстов. Но сама оратория написана и о Берггольц, и не о Берггольц. Равно тому, как одновременно о блокаде и не о блокаде. В центре партитуры – девушка, почти тургеневская, которой суждено было пройти через мясорубку ХХ века. Начинается сочинение с некого пролога – «сказочки» про Алёнушку, у которой замучили братца:
светлей и краше дня, –
потопленный, погубленный,
ты слышишь ли меня?
Оболганный, обманутый,
ни в чем не виноват –
Иванушка, Иванушка,
воротишься ль назад?..
Затем открывается сама героиня – нежная, женственная, любящая:
с такими жаркими руками,
чтоб нашей радостной тоске
кипеть вишневыми цветами…
Потом следует хоровая Колыбельная, символизирующая начало войны:
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…
Далее мы встречаем главную героиню уже в совсем другом психологическом срезе:
То голосовала, то лгала.
Как я от тоски не поседела,
Как я от стыда не померла.
В подворотне с дворником курила,
Водку в забегаловке пила…
И ближе к финалу перед зрителем предстаёт женщина страдавшая, разочаровавшаяся, лишённая любви, семьи, прошедшая через арест, но не сломленная:
Ни скрип дверей и ни лязг замка,
Ни тишина моей одиночки,
Ни грохот квадратного грузовика.
Все отошло, ничего не осталося,
Молодость, счастие – все равно.
Голос твой, полный любви и жалости,
Голос отчизны моей больной...
ВЫЗОВЫ ВРЕМЕНИ
– К Первой мировой войне вы обращаетесь в опере «Доктор Живаго» по роману Бориса Пастернака. Ваша Шестая симфония – о геноциде армян в 1915 году. Опера «Сын человеческий» – о трагедии в Беслане. В вашем обширном творческом наследии, насчитывающем более 100 масштабных и серьёзных произведений, есть кантата «Брестская крепость» и сочинение о концлагере Освенцим-Аушвиц... «А высказать других, о них скорбя, и есть возможность высказать себя»?
– Я убеждён, что ни один Художник не может не откликаться на вызовы времени. Вопрос лишь в том, насколько эти отзывы плакатны. К примеру, Дмитрий Шостакович достаточно прямо указывал на те или иные события в посвящениях. Принято думать, что Седьмая «Ленинградская» симфония – о блокаде, а Двенадцатая («1917 год») – о революции. Но ведь истинное содержание этих сочинений – гораздо глубже!
Многим известно, что знаменитую «сцену нашествия» Дмитрий Дмитриевич написал ещё до войны, когда на страну наступал сталинский тоталитаризм, а значит, нашествие в Седьмой – как минимум далеко не только фашистское. Что касается Двенадцатой симфонии, достаточно просто послушать её первую часть, не говоря уже о финальных, дробящих всё живое «серпом с молотом», чтобы понять, в каком именно ракурсе автор рассматривает революцию. Там присутствуют инициалы Сталина, соединяющиеся в коде с зашифрованным словом «ад». И ведь написана симфония более полувека назад, а снова становится актуальной: положите эту музыку на кадры современной кинохроники – и готово сильнейшее кино!
Старший современник и антипод Шостаковича Сергей Прокофьев гораздо реже впрямую писал сочинения на злобу дня. Однако послушайте его кантату «Семеро их», созданную в 1917 году (между прочим, в ней он предсказал 7 руководителей Советского Союза), и вы не только услышите, но ощутите каждой своей клеточкой апокалипсис революции! Послушайте сочинения 20-х годов, вышедшие из под композиторского пера на Западе, и перед вами в каждой ноте – пахнущий круассанами и кофе Париж! Вспомните Шестую или Седьмую симфонии – образец «сталинского ампира»: красный бархат, мрачный имперский стиль в сочетании с серым камнем и страх, страх, страх… Даже в безобидной сказке «Петя и волк» изображение волка имеет, на мой взгляд, достаточно прозрачную аллюзию…
– Наше время имеет не меньше вызовов для людей искусства?
– Если не больше. Особенно то, что происходит с 2020 года. Это уже не локальные и даже не национальные катастрофы – это касается каждого человека на планете!
ДУХОВНЫЕ СКРЕПЫ
Сейчас в Регенсбурге ставится моя опера «Мы» по роману Евгения Замятина. Задумал я её очень давно, а приступил к работе 5 лет назад. Но тогда и представить не мог, насколько актуальной она станет. Эта опера не только о жизни в тоталитарном государстве, а о существовании в мире лжи и двойных стандартов, о социальных дистанциях и нивелировании личности, о выхолащивании чувств и обнулении всех гуманистических человеческих ценностей, о замене истинной духовности на «духовные скрепы». Известный искусствовед Михаил Казиник написал мне недавно: «Вы первый композитор, который отозвался на то, как мы все живём! Это очень важно и ценно, и конечно, Ваша опера войдёт в историю!»
– Ваша бабушка воспитывала вас в лучших традициях советской педагогической системы. Может, в этом корни и вашего композиторского «традиционализма»: отказе в творческом процессе от гаджетов и ставке на нотную бумагу, карандаш, чашку кофе и отключённый телефон?
– Отчасти. Я ведь не только в организации рабочего процесса традиционалист. И в музыке считаю себя собирателем традиций.
– Продолжателем?
– Время покажет, не имею достаточного количества наглости считать себя продолжателем Чайковского, Прокофьева, Рахманинова, Шостаковича или Гаврилина. Но что действительно хочется – подсобрать всё то, что потеряно за это время увлечений швыряния скрипичного ключа в помойку (кто дальше?) и стремлением быть непременно новым. Новизна хороша для газет: новости имеют обыкновение устаревать, поэтому вчерашних газет никто не читает. А хорошая музыка претендует если не на вечность, то, по крайней мере, на не одноразовое прослушивание. Для этого она должна иметь ещё что-то, кроме оригинальности. Например, что-то, что может задеть, заставить прослезиться и повторить переживание ещё раз (лучше, конечно, не раз)…
ГРИМАСЫ СУДЬБЫ?
– Первый творческий коллектив в своей жизни вы возглавили в 25 лет, причём тогда и потом, почти всегда, поднимали «тех, кого приручили» до определённых ремесленнических высот чуть ли не с нуля, а в качестве благодарности – гримасы судьбы? Как-то бесславно сошла на нет ваша 3-летняя успешная (!) эпопея с реанимацией Сочинского симфонического оркестра – с 2017-го по 2020-й. А художественное руководство в «Царицынской опере» Волгограда в ещё более ускоренном темпе – с января по май 2021-го. Как думаете, почему?
– Спасибо за тёплые слова о моей работы! Карма такая, наверное (смеётся. – Т.В.). Я ведь и по жизни – странник. Мне всегда интересней что-то поднимать, создавать новое, преодолевать трудности, нежели изо дня в день повторять пройденное. Помните, как в песне «Поднимись над суетой» у Аллы Пугачёвой: «Просто из года в год нам петь одно и то же, но свой голос сохранить так порой непросто…»?! Когда понимаю, что темп творческого развития снижается, и мне с этим коллективом некуда расти самому, – ищу место, где моя энергичность могла бы пригодиться. Особых гримас судьбы не вижу.
В 2010-м в Бурятии моей задачей в качестве художественного руководителя было подготовить республиканский театр оперы и балета к открытию после реконструкции и перезапустить творческий процесс. Кажется, с этой задачей мы с региональным министром культуры (на тот момент – Тимуром Цыбиковым) с честью справились. Во всяком случае, годовщину своей работы я отмечал уже в Москве на гастролях коллектива в Большом театре, кстати, с балетами на мою музыку. Те столичные гастроли стали первыми для труппы из Улан-Удэ с 1948 года. Чем не успех?
Видимо, он в том числе послужил поводом для приглашения меня во Владивосток для создания с нуля абсолютно нового, крупнейшего на тот момент, оперного театра в России. И эта задача оказалась нашей команде по плечу: за 3 года мы создали штат из полутора тысяч человек, провели 14 (!) фестивалей, осуществили 15 полномасштабных оперных и балетных постановок, более 600 показов спектаклей и концертов (с новорождённой труппой без обширного репертуара!), 4 гастрольных поездки в Австрию, Москву, Петербург...
С 2016 года созданная труппа со всем репертуаром вошла в состав легендарного Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева. Это ли не оценка проделанного? С 2015 года я и сам по приглашению Валерия Абисаловича перешёл на работу в Петербург, в Мариинский театр, дирижировал там оперными спектаклями Чайковского и Римского-Корсакова. В 2017-м мне предложили заняться развитием Сочинского оркестра и его интеграцией в новый Президентский Образовательный центр «Сириус».
ОЛИМПИЙСКИЕ РЕКОРДЫ В ИСКУССТВЕ
Когда я пришёл в Сочи, то столкнулся с удручающей ситуацией: около 30 музыкантов, не все с высшим образованием – с половиной пришлось попрощаться...
– ...Не удержусь от ремарки: в 2013-м мне довелось читать в Органном зале вместе с этим коллективом пушкинскую «Сказку о попе и работнике его Балде», так музыку Шостаковича местами трудно было идентифицировать!
– Увы, да. Я слышал повтор передачи «Радио Сочи» о том концерте. Город относительно небольшой: кто знает, как на самом деле должно звучать это произведение Дмитрия Дмитриевича?!
Профессиональный уровень тогда не позволял достойно исполнить ни одной серьёзной партитуры. Но вскоре полукамерный состав, в котором не было даже гобоев и фаготов, мы увеличили втрое. Позднее без проблем позволяли себе Вторую симфонию Рахманинова, «Франческу да Римини» Чайковского, 12-ю и 13-ю Шостаковича (специалисты знают, какой сложности эти партитуры!). На момент моего ухода в оркестре на постоянной основе играли 72 музыканта. Только на площадке «Сириуса» мы дали более 40 концертов.
А в целом, если говорить о достижениях, – мы сыграли 74 симфонических и оперных программы, интегрировались в сферу киноиндустрии, записав саундтреки для «Ленфильма», канала «НТВ» и даже для кинопроизводителей Германии и Китая.
Многое проходило под грифом «Впервые в Сочи»: впервые прозвучали многие партитуры Мусоргского, Прокофьева, Стравинского, Скрябина, Метнера, Глазунова, Гаврилина, симфонии Чайковского, Рахманинова, Шостаковича. Впервые в Сочи был проведён европейский конкурс вокалистов Competizione dellOpera, который до Зимнего театра ранее принимал Большой театр. Впервые оркестр открывал региональные мероприятия Года музыки России и Великобритании, а позднее – обеспечил культурную программу форума «Сочинский диалог», исполнив музыку австрийских композиторов в присутствии президента Австрии.
Впервые с оркестром стали выступать такие звёзды, как Денис Мацуев, Сергей Ролдугин, Юлия Лежнева, Екатерина Мечетина, Алексей Володин, Павел Милюков и многие другие. Впервые в живом звучании жители Сочи услышали такие оперы, как «Иоланта» и «Черевички», «Сельская честь», «Травиата», «Дневник Анны Франк». Первая запись на виниловую грампластинку, первый официальный YouTube-канал оркестра…
Даже в период пандемии в течение пяти месяцев режима ограничений мы продолжали работать и выпускать проекты: сняли и записали два телевизионных фильма-концерта с музыкой Чайковского, Шостаковича и Прокофьева, с которыми коллектив впервые вышел на федеральный уровень в трансляции радио «Орфей».
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ДОСТИЖЕНИЯ
– Были значительные достижения и в экономическом плане!
– Любая по-настоящему интенсивная творческая работа неминуемо влечёт за собой экономические достижения. Знаете, как выжил в 90-е годы Мариинский театр, когда из всех оркестров, театров, консерваторий специалисты, не успевшие умереть от голода или уйти работать на рынок, массово уезжали на Запад? Только благодаря работе! Гергиев тогда сумел так занять театр, что творчество не останавливалось ни на день, ни на час: артисты круглосуточно работали и зарабатывали деньги – для театра, для себя самих и для своих семей. Они до сих пор так работают.
Сочинский оркестр тоже нужно было настроить на постоянную работу. Это принесло результаты, прежде всего, в отношении зарплат. Затем мы создали Фонд оркестра, через который благодаря привлекаемым спонсорским средствам смогли позволить себе то, что не предполагал городской бюджет: аренду квартир иногородним музыкантам, ремонт инструментов, покупку струн, тростей, обновление расходных материалов, создание независимого собственного маркетинга и обособленной информационной поддержки.
Всё это позволило в разы повысить продажи билетов. За одно наше выступление Зимний театр получал от 180 до 300 тысяч рублей (для сравнения: выступления других коллективов Сочинского концертно-филармонического объединения в Зимнем приносят от 15 до 60 тысяч при благоприятных обстоятельствах). Если сложить общее количество внебюджетных средств от продажи билетов и от поддержки попечителей, коллектив вышел почти на 70 % самоокупаемости. Считаю такой показатель очень неплохим для муниципального оркестра при городском финансировании всего в 16 миллионов рублей в год.
«ОБНУЛЕНИЕ» ПО-СОЧИНСКИ
– Чем же обусловлен ваш уход при такой очевидной результативности?
– Этот коллектив, пожалуй, единственный в моей карьере, где я не всё задуманное успел осуществить до конца. Решение об уходе было принято не мной, оно стало для меня неожиданностью – я-то знал, с какими проблемами придётся столкнуться моему молодому преемнику без должного руководящего и дирижёрского опыта, а люди, принимавшим решение, ещё нет. Круг спонсоров и попечителей оркестра не настроен был продолжать финансирование коллектива после моего ухода. Но я был уверен, что те, кто стоят за моим преемником, знают, что делать. Оказалось, не совсем.
После сентября 2020-го более половины оркестрантов разъехались, а среди них были уникальные музыканты! Оркестр практически вернулся к своему состоянию 2017 года – эдакое тотальное «обнуление» по-сочински. И до сих пор (на протяжении уже двух лет!) я получаю печальные вести из олимпийской столицы: штат оркестра до сих пор не набран, концерты являются, по сути, «потёмкинскими деревнями», когда за «артистов Сочинского оркестра» выдаются приглашённые на разовые «халтуры» музыканты из других городов. Остаются нерешёнными вопросы с жильём. Но хоть я, как вы сказали, и в ответе за тех, кого приручил, это не может быть моей головной болью вечно. У оркестра есть руководитель. Увы, он не самостоятелен в принятии решений (почти как некоторые наши братские страны) – за ним стоит патрон. Однако уверен, рано или поздно все проблемы разрешатся тем или иным образом.
НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ
– Краткосрочность вашего пребывания в «Царицынской опере» в той же мере обусловлена стечением обстоятельств?
– Лучше не скажешь! Если б не пандемия, я бы и не знал о существовании этого театра. Премьеру моей оперы в Германии перенесли на 2022 год, а сам я остался в стране практически без возможности выезда за её пределы. И было непонятно, сколько это ещё продлится. Поэтому, получив предложение поработать в новом для себя регионе, долго не раздумывал: всегда интересно открывать неизведанное, стремиться к новым горизонтам.
Но уже через несколько месяцев был уволен директор, который приглашал меня на работу – проводить время в Волгограде становилось всё менее и менее интересным, а летом я получил рабочую немецкую визу и возможность возобновить приостановленную постановку. Поэтому мы с Волгоградом пожали друг другу руки по-дружески и попрощались. Однако кое-что и там удалось сделать даже за 4 месяца! Кроме того, в «Царицынской опере» я познакомился с уникальными певцами! Некоторые из них до сих пор составляют мою творческую команду, но теперь уже на других площадках и в других странах.
– Каким видится ваше творческое завтра, начинающееся сегодня?
– Сегодня, повторюсь, – Германия, постановка оперы «Мы». Там очень хлёсткое и крепкое либретто (я бы даже сказал злое), которое мы писали совместно с Дарьей Пантелеевой. Опера – о сегодняшнем дне, несмотря на то, что знаменитый роман-антиутопия Замятина создан 100 лет назад.
Далее меня ждёт один швейцарский кинопроект, для которого я должен предложить такую оперно-симфоническую музыку, которая могла бы стать первичной в фильме. Это очень интересная композиторско-дирижёрская задача! Кроме того, принимаю участие в фильме и как актёр второго плана.
Весной – сразу несколько концертов: предстоят дирижёрские гастроли в Дубай, совершенно новый для меня город. Есть и более далеко идущие планы, но... поживём – увидим. Или услышим!