Арт-подготовка внутренней Азии

В Ханты-Мансийск всё приходит по большой воде. Навигация – ещё недавно единственный способ доставки хлеба насущного жителям Севера. Это сейчас самолёты. Но вода… согласитесь, красивая метафора.

Нынешняя «Большая вода» – уже не портовая суета, не грузчики возле барж. В июне Югра принимала художников. Они завозили «хлеб жизни». Именно так определил искусство куратор фестиваля Владимир Назанский, директор художественного музея «Фонд поколений» Ханты-Мансийска. Назанский – не новичок в деле организации арт-фестивалей. До своего переезда в Югру он успешно курировал «Новосибирскую бьеннале графики» и фестиваль галерей «Арт-Новосибирск». Это были значительные для Сибири события, объединявшие представителей разных стран. В лучшие годы в Новосибирском художественном музее, где завотделом современного искусства служил Владимир Олегович, собирались авторы более тридцати государств. Иные во плоти, иные – работами. Но главнейшим, надо думать, для Назанского был региональный проект «Внутренняя Азия». Навеянный Йозефом Бойсом, он был обращён к художникам, чьё творчество подпитывалось автохтонными традициями Русской Азии. К тем, кого причислят позже к сибирской школе «неоархаики».

«Большая вода» – в чём-то продолжение «Внутренней Азии». А в чём-то – совмещение её с форматом фестивалей галерей. Это означает, что «неоархаизм» хотя и занимал главное место на площадках Ханты-Мансийска, всё же не был единственной «пищей» для горожан – любителей изящного. Среди которых главными потребителями были, несомненно, студенты университета и Центра искусств.

Культурную миссию Владимира Назанского легко перекрыли персональные экспозиции творцов если не с мировой, то точно с европейской славой. Как авторские, так и кураторские. Выставка работ московского фотохудожника Владимира Клавихо-Телепнёва, ретроспектива покойного красноярца Андрея Поздеева, проект Анны Тагути (Москва) «Дневник писателя Аксёнова», персональная выставка и презентация книги москвича Леонида Тишкова «Как не имея ни капли таланта, стать великим художником» (о ней мы поговорим на страницах «ЛГ» в самое ближайшее время), финская фотоколлекция (с личным комментарием авторов) «Прозрачность». Эти события можно смело отнести к разряду «людей посмотреть». Раздел же «себя показать» был сплошь отдан авторам Урала и Сибири, утверждающим культурную автаркийность родного пространства. Именно они и стали в итоге тем, ради чего следовало слетать в Ханты-Мансийск.

Не буду скрывать, я прибыл в Югру подготовленным. То есть я был знаком с творчеством большинства художников, известных мне (зачастую и лично) ещё по «Внутренней Азии» или «Новосибирской бьеннале графики». Но их новые работы (плюс произведения неизвестных мне авторов) вновь заставили вспомнить о том, ради чего художник-неоархаик пускается в рискованный путь не всегда понятных «арт-бомонду» исканий. Путь, радикально отличающий его от конъюнктурного дельца столичного «контемпорари арта». Путь Культуры и Традиции.

Смею думать, что главная задача художника – заставить зрителя заговорить с произведением искусства, вступить с ним в диалог. К несчастью, это не всегда достигается на столичных арт-тусовках мирового (без иронии) уровня. Москва предлагает нам (вспомним Вторую Московскую Бьеннале современного искусства) вполне усреднённое «интернациональное искусство», ориентированное «налево», философски обеспеченное «новыми левыми» же мыслителями. Оно легко считывается в контексте трудов Ги Дебора, Жиля Делёза, Жана Бодрийяра, но именно эта лёгкость зачастую переводит его в ранг «легковесного». Порой пустого, с которым говорить – только время зря тратить.

Напротив, «неоархаики» становятся понятными лишь под углом «новой правой» мысли. Вне зависимости от желания авторов их произведения начинают «звучать» только тогда, когда камертон зрителя настроен на резонанс с Рене Геноном, Юлиусом Эволой, Мирчей Элиаде.

Изначальная традиция, утверждают «неоархаики» вслед за своими невольными учителями, едина. Задача – найти её следы в автохтонном эстетическом наследии. Выделить из частной традиции «примордиальный знак», показать его инвариантность во множественности проявлений. И доказать его тождество с первоосновой, «идеальным символом» мира платоновских эйдосов. Если подумать, это более серьёзная задача, чем простое выяснение отношений с миром сиюминутности, «планом имманенции» Жиля Делёза. Современный художник, творящий внутри периметра МКАД, озабочен своим отношением к миру. Но вот природой этого мира он ничуть не интересуется. Оставив метафизику, он больше занят политэкономией, нежели «любомудрием». Которое в пределе призывает к «размыканию» на священное. А вовсе не к «замыканию» на мирское.

Парадоксально, но именно «консерваторы» оказываются самыми последовательными и радикальными революционерами в современном искусстве. В то время как «левые художники» утверждают поверхностный интернационализм, выступают сторонниками невнятного синкретизма в том, что ошибочно принимают за культуру, «неоархаики» обращаются к культуре истинной, к её универсальной составляющей. Всемирной и надмирной.

Их искусство не противопоставлено культуре, которая знает только повторы. Которой неведомы понятия прогресса и линейного времени. Которая циклична и главную свою задачу видит в воспроизведении неких событий, относящихся к священной истории. К области мифов и преданий. К области даже сновидений.

Искусство в таком пространстве всегда мистерия. А «новаторство» заключается в том, чтобы поместить «очищенный знак» в актуальный контекст.

Абстрактное искусство в этом случае ничуть не противопоставляется реалистическому. Наоборот, «геометрия» подчёркивает важность натурализма, утверждая, правда, ещё большей реальностью то, что лежит в основе академизма. Низведённое до внешнего примитивизма изображение вдруг открывает нам множественность заложенных в нём потенций. Простые линии – из них состоят, например, символы уфимца Рината Миннебаева. Грубая материальность бумаги авторского литья подчёркивает тяжёлую наполненность смыслополагающих конструкций, армирующих бытие в символическом пространстве Плоской Земли. Красная и чёрная глина – персть земная – материал, одухотворённый Творцом, рифмуется у Миннебаева с самой текстурой его объектов. Внимание к мелочи – не разрушение полноты, но стремление к сингулярности, которая открывает вход в пространство плеромы.

«Удивлением от материи» можно назвать в чём-то внутренне близкий миннебаевскому взгляд на мир живописца Сергея Брюханова из Нижнего Тагила. При беглом ознакомлении его полотна кажутся деконструкцией света. Его разложением на тона монохромной гаммы. Цветами, просто выложенными на холст, упорядоченно, как в магазине. Квадрат – красный. Квадрат – жёлтый. И здесь важно уловить поиск основ колористики, которые превращают минеральные красители (глину опять же, если вдуматься) в произведение искусства. Первоначальная эстетика материала, ещё не одухотворённого творцом, – вот предмет восхищения Брюханова. Проявляющего восторженный и наивный взгляд художника на мир, полный тайн.

Такое не вдруг найдёшь на модных столичных площадках. Коммерчески успешные проекты «Кулик» или «Гельман» допускают «до ложа» лишь тех провинциалов, что едут в Москву голодные телом. Сытые духом – вот фокус-группа московского «контемпорари».

Голодные духом насыщают себя на Урале и за. Назанский придумывает для них-художников выставку «След» и для них-зрителей – «Про радость». Боеспособный «арт» Внутренней Азии целится в небо, создавая – вновь, как и во все правильные времена, – сакрализованное пространство для своего творчества.

Художники Сибири изучают символы священной науки. Das Kapital они успешно прошли… стороной.