«Без поэзии остаться страшно!» – читаю в ЖЖ неизвестной девушки. Так ли уж страшно?
Может, действительно поэзия – атавизм, нечто вроде аппендикса, удаление которого не влияет на жизнедеятельность организма? Почему столько людей отвернулись от неё, забыли, как возлюбленную, брошенную ради новой высокобюджетной блондинки? Может, зря последние могикане этого рода деятельности тратят силы на доказательство от противного, твердя, что поэзия – «памятник, в котором запечатлены лучшие и счастливейшие мгновения самых лучших и счастливейших умов»? Это слова гениального поэта Шелли, который, не умея плавать, вышел в море на шхуне «Ариэль» и погиб и блистательное эссе которого «В защиту поэзии» при жизни, в начале XIX века, так и не нашло издателя.
Человечество спокойно готово отказаться от стационарных телефонов или бумажных книг, как отказалось от кринолинов или стенобитных орудий. Упрощение жизни и минимизация усилий на её освоение стали первоочередными задачами и вытеснили всё, что требует непрестанных борений «с самим собой, с самим собой», как повторял Пастернак.
Ортега-и-Гассет считал, что поэзия – «это любовь и боль в самом чистом воплощении». А человек больше не хочет мучиться любовью и тем паче испытывать боль. Может быть, он и прав… Очень даже может быть. Но боль, как и любовь, есть самые неопровержимые признаки бытия. Лишившись этих признаков, каким образом человек зафиксирует себя в списках живущих, как докажет себе, что «ещё не умер он»?
Спасаясь от боли и баррикадируясь от любви, человек обрекает себя на такое одиночество, о котором в самых смелых прорицаниях не подозревали философы-экзистенциалисты. Поэзия провоцирует не испытанные нами чувства и подтверждает истинность испытанных. Старые лагерники рассказывали, что чем больше стихов знал зэк наизусть, тем легче переносил одиночку и карцер. Парадоксально, что в поисках конспективного образа бытия, этакого дайджеста жизни, человек первым делом отказался от самого немногословного, одновременно экономичного и эргономичного способа постижения мира – поэзии.
Однако отношения поэзии и её читателя (слушателя) строго двусторонни. Недаром Борхес писал: «Слава поэта в итоге зависит от горячности или апатии поколений безымянных людей, которые подвергают её испытанию в тиши библиотек». Ему, казалось бы, противоречил, а на самом деле вторил Бернард Шоу: «Так поступают все поэты. Они разговаривают вслух сами с собой, а мир подслушивает их. Но так ужасно одиноко, когда ты не слышишь речи другого». Конечно, «поэзия по своей природе загадочна и не раскрывается первому же встречному», как справедливо считал Сократ. Но не элитарность и не герметичность разрушили некогда крепкое, пусть небольшое, сообщество. Безумно самонадеянно, если не неумно, полагать, что отношения между поэтом и читателем разладились по вине лишь одной из сторон. Вероятно, и стихотворцы перестали испытывать любовь и боль такого накала, которым можно зарядить читателя.
«В некоторых областях посредственность невыносима», – говорил Лабрюйер. Посредственность, восторжествовавшая в поэзии, не просто невыносима – она разрушительна. Большинство людей, взявшихся за клавиатуру и усеявших киберпространство своими стихотворными опытами, сделали это оттого, что сегодня проще научиться самому чинить компьютер, чем найти толкового мастера. Ко мне однажды пришли по этому поводу двое симпатичных ребят, «понаехавших» из заволжской степи. После того как они признали своё поражение над разобранным дотла Пентиумом, я засучила рукава, напрягла мозги и сделала всё сама. Современная поэзия не обеспечивает человека чувствами и мыслями, которыми он беден, как современная экономика не снабжает его внятными рецептами преодоления голода и нищеты.
Сочинение стихов ныне осуществляется словно по завету Козьмы Пруткова: «Я поэт, поэт даровитый. В этом я убедился, читая других. Если они поэты, то и я тоже!»
Гюго сравнивал мысль, облечённую в поэтическую форму, с железом, превращённым в сталь. Железо, разъедаемое коррозией, даже приёмщик вторсырья отвергнет. Однако бессмыслица и безвкусица – коррозия современной поэзии – становятся мерилом критической и читательской оценки.
Замечательный поэт Владимир Леонович писал: «Поразительное легкомыслие – отвычка от поэзии как самой информативной новости, взгляд на неё как на праздное виршеплётство… Матушка Россия, нет ничего более обязательного, чем поэтическое слово. Нет ничего сравнимого с ним по артезианской глубине речевых потоков».
Что тут добавить… Жажда способна заставить пить и из козьего копытца. Но тот, кто глотнул из родника, ни с чем и никогда не спутает этот вкус. Осталось просто прийти к роднику!