Дворовый мальчик, я с самого детства мечтал быть писателем или учёным. Ибо родился и вырос в Ленинграде. В самом центре, в Нобелевском доме на самых углах Большой Конюшенной, Невского и Мойки, вблизи «Демутова трактира», Конюшенной площади, Шведского переулка, Эрмитажа и того самого дома, где в снятой наспех квартире окнами на грязный каретный двор и на сарай, весь в долгах и малых детях, на чужом протёртом топчане, среди любимых книг умер великий Пушкин и где (бывают, бывают, ещё и как «бывают странные сближенья») в верхних этажах жили-были по коммуналкам мои закадычные друзья и одноклассники... Дворовое прозвище – Пушкин.
Впервые стихи Осипа Мандельштама я услышал в доме ленинградского скульптора Леонида Абрамовича Месса. Крепкий, поджарый, немногословный англизированный тенишевец (твидовый пиджак, галстук, вельветовые брюки), крепкое рукопожатие (основной материал мастера – камень, глина, резец), строгий внимательный (я бы сказал, пристальный, испытующий, тревожный) взгляд. Но только на первых порах. Второй-третий визит – и картина меняется. Вот, убрав правую ладонь за спину, он другой рукой, слегка наклонив голову, приглашает меня в свой полукабинет, открывает дверцу во весь угол стоящих длиннющих, стройных, словно на часах часовых, старинных часов, снимает заводной ключик и открывает им притулившийся тут же, рядом резной книжный шкапчик – горку красного дерева с тёмными занавесочками. За ними на полочках, тесно прижавшись, – от мала до велика – папки, книги, книжицы, альбомы. Как говорится, «отдельной строкой», явно скроенные на один манер, переплетённые «своелапно» хозяином, стояли не по ранжиру разновысокие изящные (я бы сказал, приталенные) томики стихов. Целая библиотечка поэзии так называемого Серебряного века. В лицах (обложках) и положениях.
Потом – так! Выбирался из этой поэтической «коммуналки» наугад какой-то сборник или книжица, Леонид Абрамович раскрывал её на любом месте. И своим тихим, глуховатым голосом читал текст, сопровождая короткой репликой или доверительным рассказом (не называя подчас имени автора, хотя многих из них, особливо петербургских и ленинградских поэтов, Леонид Абрамович знавал лично или слышал со школьной сцены своей alma mater – Тенишевского училища).
Сей дом-фасад легко найти
С вокзала по Невскому дойти до волшебной Фонтанки. И по правой стороне, не переходя Аничков мост, свернуть вдоль набережной. И прошагать мимо здания «Публички» и решётки Шереметевского дворца (славная прогулка, пальчики оближешь!) по ветерку до следующего гнутого мостика Белинского, где цирк, а там до училища рукой подать...
Эти наши «посиделки» происходили, как правило, по весне и воскресным дням (и непременно по приглашению) в Зеленогорске, на уличке около центрального рынка, в квартире Л.А. Месса, его жены, Людмилы Степановны и их дочери Ирины (с которой мы вместе учились на подготовительных курсах в университет). Квартира была на 2-м этаже (на первом находился магазин «Союзмолоко», в котором в будние дни, с утра до вечера, рабочие и продавцы с беспощадным скрежетом и грохотом таскали или катали по кафельному полу бочки, бидоны или тарные ящики, что приводило мирных и терпеливых жителей верхних двух (или трёх – не помню уже) этажей в ужас и в полное уныние.
Помню, как Л.А., жилец и именитый член Союза художников СССР, несмотря на почти патологическую скромность и сдержанность, однажды решившись на борьбу с этими душераздирающими звуками и бесцеремонностью, поручил мне собрать с окрестных жителей подписи с жалобой на магазин. Что я и исполнил. И доставил в ЖАКТ. Результат: им и ещё нескольким семьям власти городка предоставили «тихую» квартиру «той же мощности» во дворе того же дома. Я был счастлив...
«Здравствуйте, Женя! Надеюсь, Женя, вы будете у нас к чаю... Ничего не привозите с собой, только себя. Мы с женой и с Ирочкой ждём. Электричка в 15.40. Вам удобно... Берите автобус. Две остановки от вокзала». Однажды одно из таких приглашений я получил от Леонида Абрамовича и его жены Людмилы Степановны в первых числах апреля 1971 года.
Оно было необычным
По почте, открыткой с видом на Дом Адамини, который замыкает канал Грибоедова. И если смотреть с Невского, с горбатого моста, этот дом гениальным классическим фасадом открывает любому гуляке праздному панораму Марсова поля с Конюшенной площадью и немного «испорченный» пузом Спаса на Крови архитектора Парланда. Открытка была даже с уведомлением о получении. Текст в точности не помню,но там было сказано, что мне надлежит прибыть в Зеленогорск 11 апреля к 4 часам дня на 40-летний юбилей одного малоизвестного стихотворения «Осипа Эмильевича». И в самом низу, бисером, втиснуто торопливым почерком Людмилы Степановны расписание ближайших электричек...
Тут я должен сказать, что в том заповедном шкапчике-горке отдельно, в стороне ото всех, на особом месте под козырьком и в отличном от иных, краповом рогожном переплёте стояли (опять же как воины – в строю) аккуратные прижизненные сборники любимого поэта Л.А., старшего его одноклассника по «Тенишевке» (он сам родился в 1899-м) – Осипа Мандельштама. А рядом белыми торцами, кирпичной кладкой лежали синие крепко сбитые толстенные тома известного вашингтонского 4-томного «Собрания сочинений Мандельштама» (Изд-во им. Чехова, под ред. Г.П. Струве и Б.А. Филиппова) с выбитым выпуклым профилем – медалью-портретом поэта на обложке по фотографии М. Наппельбаума. И чуть ниже – заботливо «спелёнутый» самим Леонидом Абрамовичем конволют – альбом вырезок из русской журнальной и иной периодики статей и публикаций самого Поэта и о нём.
Оказалось, что этим 11 числом месяца апреля, только весьма далёкого 1931 года, было датировано самим Мандельштамом (по авторизованной рукописи, сохранённой Надеждой Яковлевной Мандельштам) стихотворение, открывающееся строкой «Я пью за военные астры...»:
Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня,
За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня,
За музыку сосен савойских, полей Елисейских бензин,
За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.
Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,
За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.
Я пью, но ещё не придумал – из двух выбираю одно –
Весёлое асти-спуманте иль папского замка вино.
Это и вправду был праздник поэзии.
На этот раз мы сидели на кухне, Людмила Степановна и Ирина испекли пирог, Леонид Абрамович был строг, серьёзен. Встав на стул, он вытянулся перед нами и, необычайно высоко задрав рыжеватую лысую голову и размахивая руками, как дирижёр (как это проделывал, по личному свидетельству Леонида Абрамовича, сам поэт), прочёл (вернее будет – продекламировал, иль ещё точнее будет – пропел) это стихотворение. За ним, под аплодисменты, им было прочитано-пропето ещё с добрый десяток стихотворений Осипа Эмильевича. Мы пили чай с какой-то самодельной дачной «асти-наливкой»...
Вечером, провожая меня на электричку, Леонид Абрамович подарил мне к моему назавтрашнему дню рождения переплетённый в рогожку и разрисованный им самим самиздатский машинописный пергаментный томик стихов Осипа Мандельштама на английской бумаге.
«Обратите вниманье на рисуночки внизу... Номерки страниц... Это не мои, это Анны Петровны (Остроумовой-Лебедевой)...»