Маша ЛУКАШКИНА
Сказка о розовых очках
Жил чудак в домишке старом.
Обладал счастливым даром:
Шуточек – не замечал!
В стареньком ходил пальтишке
(В рукаве его торчал
Уголок какой-то книжки –
Как смешно, на самом деле!).
В завершение портрета –
На носу его сидели
Стёкла розового цвета.
Раз, смеясь над чудаком,
Кто-то вышел на дорожку,
Повязал лицо платком,
Чудаку подставил ножку.
И чудак неловко – хрясь! –
Грохнулся, не видя света.
И упали прямо в грязь
Стёкла розового цвета.
Встал растерянный чудак
И взглянул на мир иначе.
«Что такое? Всё не так!»
Был немало озадачен.
Домик свой узнать не мог.
«Нет, крыльцо так не скрипело!
Был повыше потолок…
Пол – ровнее. В чём же дело?»
Огорчился. И решил:
Станет дом таким, как прежде!
И на рынок поспешил
В наспех латаной одежде.
Кисть малярную купил.
Несколько ведёрок с краской…
Дом отстроил, укрепил.
Перед маленькой терраской
Посадил инжир, хурму…
Розы куст необычайный.
Словом, дому своему
Вид придал «первоначальный».
Успокоился слегка.
Улыбнулся бесшабашно.
…Новый домик чудака
Поразил соседей страшно!
Все вокруг сказали: «Ах!»
Бросились белить окошки,
Красить лавки во дворах,
Мыть полы, мести дорожки.
Крыши поменяли цвет
На салатовый, вишнёвый.
Словом, через пару лет
Город сделался как новый!
Отчего?.. Подумай сам.
Сказка писана недаром.
Как в начале было там?
«Жил чудак в домишке старом…»
Мария Михайловна Лукашкина (творческий псевдоним Маша Лукашкина) – поэт, прозаик, переводчик. С начала 90-х годов печатается в журналах «Мурзилка», «Весёлые картинки», «Трамвай», автор нескольких поэтических сборников и одной книги прозы.
Яблоня на костях динозавра
В прошлом году мы видели археологов. Они стояли у самого входа в Московский Кремль и пили «Пепси», прямо из бутылки. А рядом с ними была большая и какая-то очень сложная яма. Моя старшая сестра Женя спросила археологов, что они ищут, и они ответили:
– Кости динозавра.
И мы подумали, что если динозавры здесь водились, то почему бы нам тоже не поискать эти кости. Ведь динозавры, конечно, гуляли везде. И по Москве, и по её окрестностям. И мы решили вырыть на даче в саду большую яму. Как археологи. Мы взяли лопаты и стали копать.
Было очень трудно. Мы несколько раз забегали в дом и пили воду. Зачёрпывали кружкой прямо из ведра.
Я бы, наверное, бросила копать, если бы не Женя. Женя упорная, уж если что решит, то… Она даже обедать не стала, схватила кусок хлеба – и к яме.
– Скоро, – говорит бабушке, – первобытный слой покажется.
А когда яма сделалась Жене по шею, мы отыскали на дне ямы ржавый колокольчик.
– Зачем первобытному человеку колокольчик? – спрашивает Женя.
А я говорю:
– Этот колокольчик первобытный человек динозавру на шею вешал…
А что, ходят же по полю коровы… И колокольчиками звенят.
Мы с Женей посмеялись немного, а потом в дом пошли, потому что устали очень. А яму еловыми ветками прикрыли.
А вечером к нам папа приехал.
– Откуда у нас в саду западня для мамонта? – спрашивает. – Надо в эту западню что-нибудь посадить. Пока в неё не упал кто-нибудь.
Бабушка обрадовалась и говорит:
– Мне как раз саженец яблони обещали. Хорошего сорта «Штрифель».
И теперь у нас на том самом месте яблоня растёт. Правда, яблок мы пока не видели, яблоня только на седьмой год их даёт, так бабушка сказала.
Поскорей бы прошли эти семь лет! Интересно, какого цвета будут яблоки? Всё же эта яблоня «на костях динозавра». Папа до сих пор так её называет.
Детские обиды
Вчера папа назвал меня «дылдой». Если бы он просто сказал мне, что я уже взрослая… Я бы ни капельки не обиделась. Но само это: ДЫЛ-ДА… ДЫЛ-ДА… Противное слово! А сказал его папа в гостях у Ивановых, потому что перед тем, как к ним идти, папа купил их маленькому Пете компьютерную игру «ЦЕЗАРЬ-III».
Я стала объяснять Пете, как в неё играть и как на пустом месте возводить город, чтобы для жителей там было всё: и дороги, и дома, и больницы, и даже театр. А потом я так увлеклась игрой, что и разговаривать с Петькой перестала. Да и когда мне было, если в городе начался пожар?.. Вот я и не обратила внимания, что Петя уже не стоит у меня за спиной, а ходит по дому и хнычет.
И тут пришёл мой папа, привёл Петьку и потребовал, чтобы я немедленно встала и дала поиграть ребёнку. И это слово нехорошее сказал: ДЫЛ-ДА.
Я встала, оделась и ушла из гостей. И пока я домой шла, я многие свои обиды вспомнила. И то, что мама отказалась купить мне прикольную футболку с надписью «SADIST», и то, что мне несправедливо двойку по географии поставили – за то, что я не ту страницу учебника дома прочитала… Я вспомнила даже, что бабушка, когда вязала мне в детстве свитер, связала его не с зайчиком, как я просила, а просто – с орнаментом, потому что схемы вязания зайчика не нашла…
И чем больше я вспоминала, тем хуже мне становилось. И даже ноги мои домой не шли. Поэтому я долго по улицам бродила…
– Ну, не дуйся. Ведь ты неправа, – сказал мне дома папа. – Это детство в тебе проснулось. Наверное, оттого, что мы с тобой давно на небо не смотрели. – И папа снял со стены морской бинокль.
Мы вышли на балкон. Небо оказалось ясным, без облачка. Луна была полная-полная. И такая ослепительная! Мы посмотрели на Луну в бинокль, и я увидела, какая же она на самом деле… непростая! И что глубокие ямы на ней, а вокруг этих ям – горы. Ну, кто бы мог такое о Луне подумать, глядя на неё без бинокля!
Мы долго стояли на балконе, не могли надышаться космическим воздухом. И я радовалась, что всё это на свете есть: и эта неожиданная Луна, и ковш Большой Медведицы, и яркая Венера, о которой так интересно рассказывает мне папа…
И вдруг я на одну секундочку вспомнила, как нехорошо получилось в гостях… И поняла, что мои обиды – детские.
Что же ей делать? Астрель глянула в окно. Боже мой, солнце уже уходит за Олений лес! А внизу стражников стало ещё больше, толпятся повсюду с алебардами в руках.
Кто-то зажёг смоляной факел. Было ещё слишком светло, и огонь казался бледным и расплывчатым. Над пламенем факела плясал чёрный колпак копоти. Поблёскивал полированный мрамор ступеней и колонн.
Всё пропало! Ей не выбраться отсюда. Напрасно Гвен будет ждать её на опушке Оленьего леса…
За окном внезапно потемнело. Крыши дальних домов, верхушки деревьев Оленьего леса – всё затянуло серой дымкой.
Послышался нарастающий шум и вкраплённый в него стук крупных капель.
Снизу донеслись недовольные возгласы стражников:
– Дождь!
– Ишь как припустил!
Но никто не посмел и сдвинуться с места.
Астрель глубоко вдохнула чистый влажный воздух, пробуждающий затаённые запахи земли.
– Дождь, дождь… – Тёплая волна надежды вдруг согрела её. Нет, Астрель по-прежнему понимала, что ей не уйти, не ускользнуть из дворца, но этот дождь…
Что-то было успокоительное в нём, словно он хотел помочь ей.
И вдруг… Астрель замерла, не веря своим глазам. Не сон ли это? Астрель стиснула руки, укусила себя за палец.
От её окна до самой земли протянулась еле различимая в воздухе лестница, построенная из дрожащих прозрачных капель. Огонь факела, распластавшийся от бьющих струй дождя, заставлял вспыхивать и угасать то одну каплю, то другую, и от этого вся невесомая лестница светилась и мерцала.
Астрель увидела узорные перила, тонкие, как струны. Налетающий ветер натягивал и рвал их.
Лёгкий ковёр, сквозной, как паутина, лёг на едва видные ступени.
Астрель широко распахнула окно и вскочила на подоконник.
Вот она, ступенька, совсем прозрачная, зыбкая. Капли дождя срывались с неё, падали вниз, как будто им тяжело было неподвижно висеть в воздухе. И вся лестница, качаясь и вспыхивая от света факела внезапным блеском, грозила рухнуть, не удержавшись в воздухе.
Значит, надо спешить. Отбросить все сомнения и верить. Астрель, уже ни о чём не думая, не боясь, не радуясь, шагнула на первую ступеньку. Она протянула руку к перилам, но они осыпались вниз водопадом капель.
Астрель спускалась по лестнице. Под ногами она чувствовала в пустоте только ненадёжную опору скользких капель. Капли перекатывались под её ногами. Она спускалась вниз, боясь оглянуться. Стоило ей сделать шаг, как позади неё с шелестом облегчения рушились вниз, проливаясь дождём, прозрачные ступени.
Перед дворцом все притихли, замерли, словно остолбенели. И вдруг молчание взорвалось громом изумлённых, возмущённых голосов:
– Смотрите!
– Девчонка идёт по воздуху!
– Да по лестнице она идёт, по лестнице! По лестнице из прозрачного хрусталя!
– Откуда тут лестница, дубина ты этакая?
– Да чего там! Спустится, и хватай её!
Астрель не вслушивалась в их крики. Она торопливо сбегала вниз, чувствуя, что ступени лестницы уже с трудом удерживают её.
Крики стражников вдруг потонули в шуме дождя. Нет, это было что-то другое. Это был звон и дребезг металла. Звон монет, бренчащих о мрамор.
Астрель спрыгнула на землю, и тотчас вокруг неё заблестели, скатываясь с её плеч, серебряные монеты. Они потоком, сверкая, сыпались сверху.
Весело, заманчиво звеня и подпрыгивая, они покатились в разные стороны.
Чьи-то руки выронили факел. Забыв обо всём на свете, стражники бросились собирать монеты. Блеск серебра словно заворожил их. Стражники ползали на коленях, сгребали монеты горстями, сыпали за пазуху, в кошели, за голенища сапог.
На Астрель никто не обращал внимания, она незаметно пробежала мимо.
Один из стражников, стоя на коленях, ухватил было её за край платья. Астрель вскрикнула. Но стражник даже не повернул головы. Он схватил монету, на которую она в спешке наступила ногой.
В воротах тоже не было ни души. Стражники ползали по всему двору, высматривая монеты, выгребали их из-под кустов роз.
Астрель скользнула в ворота и растворилась в вечерних сумерках.
Дождь как-то сразу утих.
– Посчитать бы, сколько собрал кругляков. – Здоровый верзила-стражник с довольным видом похлопал себя по карману и вдруг замер, растопырив руки и выпучив глаза. Снова, ещё не веря, сунул руку в карман и с воплем выдернул, стряхивая с пальцев капли воды: – Вода, вода! Провалиться мне на этом месте, вода! А монеты пропали!
– И у меня пропали! Чёртовы деньги, куда они девались? – закричал второй стражник, с диким видом оглядываясь по сторонам.
– А у меня в кошеле лягушка!
– Кто налил мне воды за пазуху? Куда девались мои денежки?
Стражники с ошалелым видом переглядывались. Ничего не понимая, отряхивались, как мокрые собаки.
– А девчонка, похоже, тем временем дала дёру, – негромко сказал один из стражников, самый старший.
Все с испугом посмотрели на него.
– Я ничего не видел, – запинаясь, сказал долговязый стражник. – Я сторожил дверь, дверь я сторожил. Никто не вышел, это точно.
– И я сторожил дверь. Велено было сторожить, вот я и сторожил, – подхватил второй.
– Чего там! Дверь заперта. Как было приказано. Вон и ключ торчит. Никто в дверь не выходил, – загалдели стражники. – Ничего не видели, не знаем. Наше дело такое – сторожить! Мы и сторожили! Как было велено.
И только маленький мальчик-паж, спрятавшись за колонной, широко открытыми, светлыми от изумления глазами смотрел на распахнутое окно там, наверху, в комнате Астрель.
Астрель тем временем, невидимая в сумерках, бежала по улицам города.