Владимир Торин – писатель, журналист. Кандидат политических наук.
Родился в 1970 году. Окончил Львовское высшее военно-политическое училище. С 2001 г. – президент Приволжской лиги журналистов. С 2004 г. – президент Межрегио-нальной лиги журналистов. Член Союза писателей России. Автор романов «Амальгама» и «Тантамареска»..
***
Впервые на чеченскую войну я попал в 1996 году. Тогда все вокруг были будто пьяные. Движения военных становились заторможенными от постоянного недосыпания, в голове гудело от шума лопастей вертолётов, которые разрубали воздух со страшным ухающим звуком, а глаза слезились от мутного грязного марева, потому что всюду вот уже месяц горела нефть, и чёрные клубы жирного дыма надёжно закрывали небо. А некоторые были будто пьяные потому, что, собственно, пьяные и были. И ничего им за это не было. Потому что война.
Собственно, все понимали, что идёт война, но командиры запрещали нам писать это слово в газетных заметках и пресс-релизах. Мы придумывали филологические конструкции вроде «необходимого наведения конституционного порядка в Чеченской республике», но сами в них не верили.
Я тогда мотался из Осетии в Чечню, из Чечни в Дагестан, а из Дагестана в Ингушетию, используя боевые вертолёты, как маршрутные такси. Сидел и болтал ногами в распахнутых бортовых люках, держась за пулемёт. Летчики носились по Чечне низко-низко, едва не задевая верхушки деревьев, и в этом сумасшедшем полёте, прямо над землёй, со стремительно пролетающей под ногами «зелёнкой», был особый шик. Когда вертолётчики возили генералов, они прятались с ними куда-то высоко за облака, и никакого шика в этом не было.
Вместе с газетами я возил по воинским частям водку и зелень, купленную на рынке во Владикавказе. Водки, собственно, и без меня в группировке было много, и я её возил скорее для порядка, а вот с зеленью существовала проблема. Скудный солдатский и офицерский паёк её не предполагал и, имея на руках пучок петрушки, можно было уверенно рассчитывать на ночлег в палатке в Ханкале, в полуразрушенном доме на окраине Грозного или в землянке около Ачхой-Мартана.
– Вот вы, молодёжь, всё летаете, летаете… – задумчиво глядя на меня, проговорил седой майор Засядько и досадливо покачал головой. – А настоящие события мимо вас проходят.
Я быстро перечислил ему настоящие, как мне казалось, события. В России выбрали президентом Ельцина и не выбрали Зюганова. В Кремле поймали кого-то с миллионом долларов в коробке из-под ксерокса. Боевики в очередной раз собираются штурмовать Грозный. Что я упустил?
– Вот, – Засядько важно поднял вверх указательный прокуренный палец с кривым жёлтым ногтем, – ни хрена ты не знаешь! А между тем у Костика день рождения намечается. Юбилей. А ты Ельциным своим тут тычешь.
Костик был маленьким безобидным прапорщиком, служившим в автопарке владикавказской дивизии. До того тихим и неприметным, что его будущий тридцатилетний юбилей казался юбилеем какого-то другого человека.
– Всё равно же туда-сюда какого-то чёрта мотаетесь, – продолжал свою мысль Засядько – Так, может, привезёшь парню подарок? Например, балычка настоящего, кизлярского, а?
Так и началась эта история. Кизляр был расположен у Каспийского моря, и в группировке ходили легенды о том, какой вкусный там делают из каспийской рыбы балык. А полгода назад Кизляр вдруг стал источником мировых новостей – боевики Салмана Радуева захватили в городе больницу и много заложников.
Когда я прилетел в Кизляр, меня сразу же повели к той самой, уже знаменитой на весь мир больнице. Стены её, изрешечённые пулями, возвышались над приземистым городом немым отвесным укором. Вокруг бегали журналисты и снимали пронзительные репортажи о человеческой боли и нечеловеческом мужестве. Экскурсию мне проводил бородатый старший лейтенант Серёга. Серёга был в разгрузке, надетой на голое загорелое тело. Он рассказал мне, как чеченцы собирались захватить их воинскую часть, но «пацаны готовы оказались» и встретили шквальным огнём первую машину боевиков. Радуев изменил первоначальный замысел и поехал в больницу.
– Мы, конечно, и больницу отбили бы, и народу бы столько не погибло, – кипятился Серёга, – но, сам понимаешь, начальство тут уже проснулось, нам запретили выходить из части, понаехали всякие, понимаешь, специалисты…
Собственно, Серёга мне знаменитый кизлярский балык и достал.
Ну что я вам могу сказать? Яство было невероятно в своей красоте. Золотистый и длинный, наверное, очень вкусный, балык источал такой запах, что кружилась голова. Крупная неведомая рыбина в нескольких местах была аккуратно перевязана верёвочкой, которая заканчивалась элегантной петелькой – именно на ней балык и висел в какой-то самодельной кизлярской коптильне, наливаясь своим неповторимым вкусом и соком. Одного взгляда на это чудо хватало, чтобы у смотревшего начиналось обильное слюноотделение.
Я отдал за эту красоту без сожаления весь имевшийся у меня в наличии запас зелени и водки. Бережно завёрнутый в газету «Солдат правопорядка», балык мгновенно пропитал её золотистым жирком. Я положил драгоценную ношу в вещмешок и помчался на попутке к аэродрому.
фото: Саид Царнаев
Там я увидел лётчиков, которые собрались в диспетчерском вагончике и внимательно слушали рассказ прилетевшего коллеги. Коллегу все звали Фомич, и по нему только что стреляли из «РПГ» где-то под Гудермесом.
– Ну, думаю, всё, – в который раз хрипло рассказывал Фомич. – Вижу, летит эта дура прямо в нас! Как я ручку вперёд дёрнул?! Не иначе ангел-хранитель! А эти-то придурки в дверь стучат, командир, мол, не картошку везёшь. А я им и говорю, ещё немного, умники, и легли бы все вместе в землю, как та картошка!
– Да какое там вместе! На пару километров бы всех разметало – не соберёшь! – пытался смеяться второй пилот, но было заметно, что ему до сих пор страшно.
Им налили кизлярского коньяка, который хранили в большой пластиковой бутылке из-под кока-колы. Лётчики коньяк приняли с благодарностью, руки второго пилота всё ещё дрожали. Нужна была закуска. Несколько человек выразительно посмотрели на мой вещмешок. Он пах так, что можно было смело закусывать самим вещмешком.
Ни слова не говоря, я вынул заботливо упакованный брикет и выложил на стол. Лётчики развернули «Солдата правопорядка, увидели балык и на некоторое время замерли в восхищении.
– Не ссы, лейтенант, мы чуть-чуть возьмём, – успокоил меня капитан, дежурный по аэродрому, и действительно отрезал от балыка два небольших кусочка, протянув их Фомичу и второму пилоту.
Меня уже, как своего, спросили, куда я, собственно, направляюсь. Я объяснил, что мне надо в Беслан и что меня там ждут с ценным грузом друзья на торжество.
– Когда Беслан будет, не знаю. Могу тебя до Грозного добросить вот с этим подполковником. Он там начальник штаба. Всё ближе к Беслану, – ответил диспетчер. Подполковник сидел в углу вагончика уже явно давно и точно очень ждал своего вылета. Диспетчер похлопал меня по плечу: – Мой совет – лети с ним, а то ещё два дня здесь куковать будешь.
К Грозному мы приближались в сумерках. Лётчикам запрещалось летать в темноте, поэтому они очень торопились. Сбросили нас с подполковником в каком-то поле, не выключая винтов, и мгновенно улетели. На поле стояли два бронетранспортёра, которые умчали нас в Грозный. Там, в Старопромысловском районе, в полуразрушенном здании школы ДОСААФ, больше месяца держал оборону полк внутренних войск из Ангарска, города в далёкой Сибири. Подполковник, суровый подтянутый дядька, объяснил мне, что завтра с утра из их расположения в Ханкалу направляется колонна. А Ханкала – огромный аэродром, оттуда я до Беслана уж точно доберусь!
Вообще это – отдельная история про ночёвку в стреляющем Грозном. Про то, как неожиданно я встретился там со своим однокашником из военного училища, который стал командиром миномётной батареи, как мы сидели с ним на крыше полуразрушенной школы и зачарованно смотрели в чёрное небо над Грозным, многократно перечёркнутое разноцветными штрихами трассеров. Потом мы пили водку, и я угощал его друзей кизлярским балыком. Чуть-чуть, как принято у лётчиков.
А утром колонну грузовиков сопровождали два БМП. Только всё равно колонна шла по Грозному с пугающей обречённостью. Мимо проплывали развалины домов, груды кирпичей и мусора. Когда мы приблизились к развалинам кинотеатра «Россия», водитель начал неистово креститься. Здесь колонны встречали частые засады. «Прощай, немытая Россия» было написано на сохранившейся стене кинотеатра чёрной краской. Молодой солдат-водитель нервничал всё сильней, и я стал развлекать его беседой.
– А что у вас, товарищ старший лейтенант, там, в вещмешке, так вкусно пахнет? Рыба какая-то? – спросил, наконец, солдат, немного расслабившись. Я рассказал ему что-то о том, как правильно коптить рыбу и как долго мой балык не может доехать до Владикавказа.
История солдата немного позабавила, отвлекла. Я развязал мешок, отломил от своего драгоценного балыка кусок и отдал парню. Он зачавкал с видимым удовольствием и уже смотрел на дорогу гораздо позитивнее. А зловещие развалины кинотеатра проплыли мимо нас справа по борту в абсолютной тишине.
Ханкала встретила колонну привычной суетой и неразберихой. Ревели моторы, хаотично перемещались куда-то сотни камуфлированных вооружённых людей, все шумели, кричали и не слышали друг друга. Попрощавшись с ангарцами, я пришёл в вагончик политотдела группировки и обнаружил там молодожёнов. Самых настоящих. Лейтенант – командир взвода и санитарка из госпиталя. Замполит группировки генерал Кузин достаточно торжественно выполнял одновременно три роли: священника, служащей ЗАГСа и свадебного генерала. При моём появлении Кузин прервал витиеватые наставления молодым и, как мне показалось, с некоторым облегчением произнёс:
– Ну а вот вам и подарок из Кизляра привезли!
Делать было нечего. Я развязал вещмешок, взял у кого-то из спецназовцев нож и отрезал от балыка внушительный кусок. Потом оторвал половину пропитанного золотистым жиром «Солдата правопорядка», завернул в него подарок и протянул молодым.
– Поздравляем с праздником! – голос мой прозвучал предательски грустно.
– Спасибо! – ответила, улыбнувшись, санитарка и прижала свёрток к груди.
Уходил со свадьбы я расстроенный, балык было жалко. Но оставшийся кусочек ещё вполне можно было подарить. Ну так… В качестве небольшого сувенира.
Я проходил мимо палаток госпиталя, когда мои размышления прервал странного вида всклокоченный рыжебородый человек в резиновых сапогах, опиравшийся на плохо выструганную палку. Человек был похож на заблудившегося в лесу грибника.
Это уже потом, спустя несколько дней, мне в штабе рассказали его удивительную историю. Капитан Гилай вместе с группой бойцов попал в Грозном в засаду, но не растерялся, отступил и занял оборону в полуразрушенном доме. Сутки они выдерживали штурм, а ночью сумели уйти, не потеряв в бою ни одного человека. Отступая, Гилай подвернул ногу, поэтому и ходил сейчас в резиновых сапогах, опираясь на палку. Он ждал врачей, которые недавно по--обещали ему ногу починить.
Гилай всё ещё не верил в своё невероятное спасение. Он задумчиво смотрел на два чёрных столба дыма, поднимавшихся к небу где-то за Грозным.
– Нефть горит, – сказал я, указывая в направлении его взгляда.
– Горит, – послушно согласился Гилай.
Мы познакомились. Капитан разговаривал мало и приходил в себя медленно. Его направили в госпиталь, не успев поставить на довольствие. А есть он очень хотел, и еда занимала сейчас все его мысли.
– Представляешь, мы только вчера позавтракали. М-да, вчера. Колбаса была очень вкусная, – Гилай громко сглотнул и почесал рыжую бороду. – А сегодня вообще ничего не ели. М-да, такое дело…
Я понимал, что не нужно обладать каким-то особым обонянием, чтобы учуять запах моего балыка. И рассказ про день рождения прапорщика Кости из владикавказской дивизии точно бы голодного натерпевшегося капитана не удовлетворил.
Я вздохнул, сел на землю, развязал вещмешок и достал оттуда остатки моего балыка. У Гилая, оказывается, в кармане находился перочинный ножик. Я никогда в жизни не видел, чтобы перочинный ножик доставали и раскрывали так быстро. Гилай по-честному разрезал оставшийся кусочек балыка пополам: мне и ему. Свой кусочек я завернул в остатки газеты:
– Обещал парню одному в Беслане привезти попробовать.
Гилай понимающе кивнул.
Оставшийся маленький кусочек балыка с фигурной верёвочной петелькой на подарок уже никак не тянул.
Вернулся я в Беслан утром следующего дня.
– Ну, что, привёз? – Засядько посмотрел на меня с интересом.
Я выложил на стол малюсенький хвостатый остаток балыка, развёл руками и рассказал эту историю. Засядько хохо-тал, смешно придерживая бока, как запорожец с картины.
Потом меня спросили, нашёл ли я героев для публикаций в прессе. Я пожал плечами, так как даже не представлял тогда, как могут выглядеть герои.
Костик через месяц подорвался на фугасе где-то под станицей Ассиновской. Удивительно, но остался жив и даже получил медаль. Он шёл в одном приказе с Гилаем, которому перепало «Мужество». А дагестанского балыка мне отведать так и не пришлось – в Кизляр я больше не летал, потому что никто там больше больниц не захватывал. И я думаю, что это хорошо.