Написать хороший рассказ не менее трудно, чем роман. И мастерство прозаика, как известно, наиболее полно раскрывается именно в рассказе.
Что же наши современные авторы? Пишут они рассказы? Пишут. А что же издатели? Издают? Издают. Значит – имеет смысл. Ритм мегаполиса учащённый и нервный, как пульс человека после стремительной 
пробежки. Читать многим стало просто некогда. Метрошные и электричные малометражки – всё, что остаётся в распоряжении суматошно спешащего люда. Может быть, с этим и связано возвращение на прилавки магазинов сборников рассказов? Так или иначе они там появились. Правда, в основном авторов, уже известных читателю.
О них и пойдёт речь.
Тоже родина: Рассказы. – Спб.: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2011. – 232 с. – 3000 экз.
Сергей Шаргунов. Книга без фотографий. – М.: Альпина нон-фикшн, 2011. – 224 с. – 6000 экз.
Иджим. – М.: Эксмо, 2010. – 416 с. – 3000 экз.
Овсянки. Рассказы, повесть. – М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2011. – 624 с. – 3500 экз.
А НОЧЬЮ ОН МНЕ ПРИСНИЛСЯ
Андрей Рубанов то есть. Никакой эротики, не подумайте. Я просто брала у него интервью. Он был хмур и немногословен и никак не хотел ответить на вопрос, считает ли он литературу коммерческим проектом или делом совести.
Этот сновидческий вопрос был отнюдь не праздным. В интервью газете «Рупор» автор признаётся: «Я и сам до конца не могу воспринимать себя писателем, потому что слишком мало этим зарабатываю». Кокетничает, что ли? Это в наше-то нищее для писателей время? Оказалось – нет. Рубанов – предприниматель, и довольно успешный. Что, как ни странно, не мешает ему быть вдобавок успешным писателем. И при этом серьёзным.
Изящно изданная книжка рассказов (до этого издавались только романы) «Тоже родина». Название несколько насторожило: что значит «тоже»? Стала читать – ничего русофобского. Рубанов – патриот. Не восторженный, конечно, а ядовитый, даже злой. «Это наша родина такая. Большая и дикая. Неуютная. Тут у нас всего навалом, но вот уюта нет, не было и не будет» (рассказ «Тоже родина» – один из лучших в книге).
Ироничная горечь – вот, пожалуй, основная интонационная нота Рубанова. И в прозе своей он такой же, как в моём сне: хмур без занудства, немногословен без сухости, внутренне напряжён без нервозности, брутален без бравирования собственной мужественностью, горд без высокомерия, совестлив без морализаторства.
«Текст должен писаться нервной системой, спинным мозгом», – считает автор. И именно так сам и пишет. Стремительно и внятно, разговорным языком, без метафорических красот, достоверно и образно. Рубанов – прекрасный рассказчик с тонким чувством юмора и метким взглядом. Почти все рассказы автобиографичны, сюжетны, динамичны. О воле, о силе духа, мужестве оставаться человеком в любых обстоятельствах. Есть что-то от Варлама Шаламова, что-то – от Сергея Довлатова. Но Андрей Рубанов – не компиляция чужих миров, он сам по себе. Писатель и бизнесмен. Бывает, оказывается, и так.
Закрыла книгу – вот о чём подумалось. А захочется ли мне, скажем, через два-три года перечитать её? Чехова я, например, перечитываю каждое лето на даче. Бунина тоже. А вот Рубанова… Слишком крепко его проза привязана к реалиям времени. Лет через пятьдесят кому будет интересно, в каких аферах участвовал бизнесмен 90-х и как он увиливал от налогов?
Поговорим об этом через полвека.
АРБУЗ В ЖАРУ
Сочный, прохладный, со сладкой, хрустящей при разрезании сердцевиной, с интимно сокрытыми в красной мякоти косточками. Такое ощущение от эмоционально подвижной, многоцветной, дышащей, как спелый плод, всеми порами прозы Сергея Шаргунова. Радостной энергией удивления и распознавания жизни пронизаны рассказы «Книги без фотографий». Весёлый дерзкий бунт, упрямый задор, взвинченное разочарование – вот настроенческие краски этой книги. Сборник автобиографичных рассказов, где вымысел настолько же реален, как и то, что происходило на самом деле. Да и незачем читателю разбираться, было или не было. Важно – как написано. А написано по-шаргуновски густо и одновременно легко, изящно: «Захотелось пить, но бессилие победило, я не шевелился. За шторами снотворно прошёл поезд, подушка сливалась с щекой в одну воздушную пульсирующую ткань. Пульс затихал, скоро я ощутил распад. Закружился, заклубился, превратился в пузырьки, которые бешено и музыкально неслись вверх…»
Шаргунов в отличие от Рубанова сохраняет свежий мальчишеский пыл, способность радоваться и удивляться. Хотя события, описываемые в «Книге без фотографий», вовсе не мажорны. Война в Осетии, революция в Киргизии, провалившееся депутатство и последовавшее за этим ощущение себя социальным изгоем со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Картинки из детства, школа, институт, яркие влюблённости, огненно-сложные отношения с женой, хрупкая нежность к маленькому сыну… На первый взгляд текст может показаться немного легковесным, по-журналистски сноровистым. Но… Не надо путать интонационные особенности с этическим наполнением. А оно очень весомо. «На войне побывав, чувствуешь стыд. Как будто виноват. Ты уезжаешь, а они, все, кого видел, остаются» («На войне»).
И книга об этом. О подлинном, без кричащей позы, патриотизме, о мере собственной ответственности перед страной, перед сыном, перед собой. Автобиография – это вязь прошлого с болезненными и крепкими узелками совести. На них всё и держится. И «Книга без фотографий» Сергея Шаргунова тоже.
А почему без фотографий-то, спросите вы. Не скажу. Прочтёте – поймёте.
ВСЁ К ХУДШЕМУ В ЭТОМ ХУДШЕМ ИЗ МИРОВ
Такое ощущение складывается от прозы Романа Сенчина, автора глубокого, вдумчивого, жёсткого. Трагизм обыденности, катастрофическая будничность, экзистенциальный тупик – вот о чём все книги Сенчина. И сборник рассказов «Иджим», опубликованных ранее в различных «толстых» журналах, – о том же.
Доминирующие краски художественной реальности Сенчина – серая и чёрная, ими и выражаются стержневые эмоции: душевная усталость, отчаяние, раздражение. Никто никогда не смеётся, никто ничему не радуется. Всеобщая затяжная и нудная, как сентябрьский дождь, депрессия. «Как-то страшно быстро и неожиданно постарели они, обессилели. Сюда переезжали ещё бодрыми, крепкими, планы новой жизни строили, а тут словно в мышеловку попали. Прищёлкнуло – и не освободиться, не дёрнуться, кости переломаны. Узнали деревню, поняли, что совсем это не садово-огородный кооператив, а страшный, жестокий мирок, что не найти им здесь друзей…» («В обратную сторону»).
Интересно, что время года всех рассказов – поздняя осень, предзимье. Один так и называется – «Перед снегом». Умирание, распад, густое и липкое, как смола, уныние.
Но странное дело. Хотя послевкусие от прозы Сенчина тяжёлое и вязкое, она всегда катарсически встряхивает, эмоционально освежает и раздражает уже совсем по-иному: хочется немедленно, сию секунду, начать жить так, чтобы не поддаться, не сломаться под натиском такого страшного в своей обыкновенности мира. А значит – случилось главное: преодоление реальности на художественном уровне.
Для Сенчина равновелико важны две вещи: о чём писать и как писать. Перед нами зрелая, стилистически выверенная и этически напряжённая проза. Суровая. Тонкая и точная. С многослойным подтекстом. Эмоциональный аскетизм сполна компенсируется долгим смысловым эхо.
А эхо – честная тревога. Тревога за человечество. За Россию с её умирающими деревнями, сёлами и заброшенными провинциальными городишками. За потерянного на её просторах, погружённого в экзистенциальное одиночество человека. За возможность иного, более счастливого будущего.
И, может быть, вот это – поселить в читателе будоражащую горячую тревогу – главное дело писателя.
СОННАЯ СОЯ ОСОКИНА
Книга «Овсянки» казанского писателя Дениса Осокина. Автора сценария нашумевшего одноимённого фильма. Сразу оговорюсь: фильм оставим в покое – не о нём речь. Речь о прозе.
Читаю. Стараюсь не поддаться первой эмоции раздражения. Но не того плодотворного, рождённого сенчинскими текстами, а совсем иного рода.
Скажем, вы покупаете в магазине якобы мясные котлеты, а жуёте – и чувствуете: сплошная соя да ещё с какими-то дикими приправами для ложной остроты вкуса. Что вы сделаете? Выплюнете. Пойдёте в магазин ругаться: дескать, отдайте мои деньги! А с книгой-то что делать? «Соя» Осокина, кстати, не дешёвая – 419 рублей. Да ещё туда явно закачали какое-то медленно действующее снотворное – по мере чтения неумолимо клонит в сон.
Если серьёзно, книга эта, состоящая из двадцати шести рассказов и повести «Овсянки», – полная профанация. К подлинной литературе никакого отношения не имеющая. Удивительно, как много хвалебных отзывов на неё. Вот, например, из аннотации: «Эта книга – редкий пример того, насколько ёмкой, сверхплотной и поэтичной может быть сегодня русскоязычная короткая проза». Дмитрий Бавильский: «Понятно, что важнейшим источником, вдохновляющим и питающим Осокина, является фольклор. Однако под рукой Дениса устно-народное творчество делается… авторским высказыванием самого высокого полёта».
Вот образцы «высокого полёта»:
«так бывает. сделаешь кофе и поцелуешь чашку. придёшь в хозяйственный магазин чтобы перецеловать все вёдра и инвентарь. каждый тазик и цветочный горшок. банки с клеем для обоев все до одной. все бутылки со скипидаром…» («анемоны»).
«женщина бывает без трусиков. мужчина бывает без трусов. есть ведь разница?» («трусы и трусики»)
«просыпайся неуёмка!
просыпайся неумытка!
посмотри-ка – я написал
за ночь целую бутылку.
(«верхний услон»)
Оставлю без комментариев.
Особняком в книге стоит «танго пеларгония» – несколько ярких и живых этюдов, не связанных между собой.
Что же касается нашумевших «Овсянок», то это нудная некрофилическая история о том, как муж едет сжигать свою умершую жену на место их первой встречи (якобы такой обряд есть у финно-угорского народа меря, хотя представители этого самого народа утверждают обратное) и по дороге, смакуя, сообщает своему другу подробности супружеской сексуальной жизни…
В целом же тексты эти – невнятица, приправленная фольклорными мотивами, словесный морок, эстетский бред, перемешанный с детскими страшилками. Обманка. Отсутствие заглавных букв и знаков препинания – не самый большой недостаток книги.
«Овсянки», к слову сказать, были спешно изданы к Лондонской книжной ярмарке. Конечно, как же русская современная литература без «Овсянок»? Прямо-таки непростительное упущение.
Грустно. Есть ведь действительно достойные писатели, книги которых никто не торопится издавать.