«Беловежские соглашения – шедевр легитимной дипломатии...»

Продолжаем дискуссию о событиях тридцатилетней давности, причинах распада СССР. Публикуем интервью с одним из главных участников событий, в результате которых с политической карты мира исчез Советский Союз. Суждения Станислава Шушкевича об исторических перипетиях и личностях эпохи перестройки вряд ли встретят единодушное одобрение. Но, при всей субъективности и неоднозначности, они позволяют лучше понять, почему случилась крупнейшая геополитическая катастрофа ХХ века.

– Станислав Станиславович, давайте начнём наше интервью с того же вопроса, что я задавал Леониду Макаровичу Кравчуку. Что вы делали 19 августа 1991 года? Как развивались для вас события в те исторические августовские дни?

– Я услышал по радио официальную информацию и сразу понял, что событие неординарное. Знаковым для меня стало то, что возглавлял ГКЧП Геннадий Янаев. Опыт общения с этим политиком не внушал доверия. Как-то на Съезде народных депутатов СССР я задал ему, казалось бы, простой вопрос: какова тема вашей кандидатской диссертации? И, представляете, он не смог ответить! В том числе и на основании этого курьёза у меня сложилось впечатление, что Янаев – человек малокомпетентный, но на высокие должности его настойчиво продвигает Горбачёв.

Услышав новость о создании ГКЧП, я сел за руль своих «Жигулей» и поехал в Верховный Совет Беларуси.

В то время я был первым заместителем председателя Верховного Совета, а возглавлял Совет Николай Дементей, с которым я и встретился. Говорю: «Собирайте, Николай Иванович, депутатов, дела очень плохи!» Он мне совершенно спокойно отвечает, что недавно звонил в Москву, что всё в порядке, нет причин беспокоиться. Депутаты тщетно пытались уговорить Дементея собрать сессию, но удалось это сделать только 26 августа, когда Ельцин уже разгромил ГКЧП.

– Вы возглавили Верховный Совет Белоруссии 25 августа. До этого вам звонили Ельцин, Горбачёв, другие руководители из Москвы?

– Нет, но у Дементея были контакты с председателем Верховного Совета СССР Анатолием Лукьяновым... К Лукьянову я относился отрицательно, доверия этот человек у меня не вызывал.

– Как вы считаете, почему ГКЧП потерпел поражение?

– Это вопрос даже не для аналитика, а для пророка, коим я не являюсь. Но закономерность в таком исходе, несомненно, просматривалась. Я убеждён, что наша страна обязана была двигаться в демократическом направлении, а с Янаевым и ему подобными никаких демократических процессов ожидать не приходилось. Народ это чувствовал, даже не обладая всей полнотой информации. Просто смотрел на членов ГКЧП по телевизору и понимал, куда они страну заведут.

Кроме Янаева я знал и некоторых других членов ГКЧП, фамилии называть не хочу. И мои наблюдения даже в чисто бытовых ситуациях рождали чувство стыда за этих высокопоставленных деятелей. С такими людьми невозможно было двигаться вперёд.

– Леонид Кравчук в интервью нашему изданию сказал, что в Киев от имени ГКЧП приезжал Варенников, а кого присылали в Минск?

– Я возглавил Беларусь после падения ГКЧП, а потому ничего не знаю об эмиссарах из Москвы. Допускаю, что они были, но со мной никто никаких встреч не проводил.

– Как вы оцениваете роль Ельцина в тех событиях? Да и вообще его роль в истории, если судить с позиций сегодняшнего дня?

– Роль Ельцина огромна. Именно он разгромил ГКЧП, именно ему все мы обязаны падением коммунистического режима. И я с горечью наблюдаю, как недостойно порой относятся к этой колоссальной исторической личности. Несправедливая, огульная критика стала особенно заметна почему-то в дни празднования юбилея Горбачёва.

Я к Ельцину отношусь в высшей степени уважительно. Это настоящий русский человек, архетипический образ. Да, мог выпить, любил застолье, но о деле не забывал никогда. Никогда не изменял себе, жёстко отстаивал свою точку зрения. Жаль, что ему не хватило здоровья воплотить намеченное...

Суть политики Ельцина: хватит заботиться о родине, давайте заботиться о людях.

Замечательный был человек! Я до сих пор ко дню рождения Ельцина отправляю открытку его вдове. Светлая память Борису Николаевичу!

А вот Горбачёва я не поздравляю.

– Когда ГКЧП проиграл, вы понимали, что СССР обречён?

– Предчувствий подобного рода у меня не возникало, но события развивались стремительно. После провала ГКЧП Верховный Совет Беларуси осудил попытку переворота и принял декларацию о суверенитете республики. Но даже тогда трудно было предположить, что СССР прекратит существование.

– В декабре,когда состоялась знаменитая встреча в Вискулях, вы уже были полноценным руководителем Беларуси. Как и кому пришла идея устроить эту встречу, итогом которой стал распад СССР?

– Не хочу показаться нескромным, но идея собраться принадлежала мне. Но вовсе не потому, что я замахнулся на глобальные задачи исторического масштаба. Мне просто нужно было не допустить, чтобы зимой 91–92-го годов население Беларуси замёрзло в своих квартирах – проблему отопления нужно было решать. С тогдашним главой правительства Кебичем мы искали выход из сложной ситуации, когда хозяйственные связи большой страны уже в значительной степени разрушены, а новые не образовались.

Я искал возможности встретиться с Ельциным без «лишних ушей», чтобы нам никто не мог помешать вести переговоры. Такой случай представился 20 октября 1991 года в Ново-Огарёве, где проходило совещание по новому Союзному договору. После очередного заседания мы шли по территории, и я пригласил Бориса Николаевича на охоту в Беловежскую Пущу.

– А как присоединился Кравчук?

– Когда Ельцин согласился, я сказал Кебичу, что одеяло на себя тащить не стоит, предложил позвать и Леонида Макаровича. Кебич созвонился с премьером Украины Фокиным и сообщил мне, что Кравчук с удовольствием к нам приедет.

Я позвонил Борису Николаевичу, и мы договорились, что в Вискулях соберутся три делегации во главе с руководителями России, Украины и Беларуси.

– Тогда было понятно, что на этой встрече решится судьба СССР?

– У нас сложилась странная ситуация. Россия выражала готовность помочь нам с углеводородами, однако договорённостей между республиками было недостаточно. Требовалось согласование с союзным руководством. Абсурд: президент России не мог сам решить, помогать ли Беларуси, без одобрения президента еле дышащего государства.

Нас такое положение не устраивало, поэтому мы взяли на себя смелость сформулировать свою позицию в виде документа. Все формулировки вырабатывались в Беловежской Пуще, основное положение было предложено Геннадием Бурбулисом и не претерпело никаких уточнений.

Именно тогда я стал уважать советских философов, понял ценность философского образования – Бурбулис ведь философ. Его знаменитую фразу, что СССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование, я буду помнить всю жизнь. И на смертном одре её повторю. Вся суть исторического момента вложена в эти слова, весь смысл происходившего!

Роль Геннадия Бурбулиса огромна. Беловежские соглашения строились вокруг этой его исчерпывающей фразы. Возникали споры вокруг тех или иных слов, текст совершенствовался, но стержень оставался незыблемым.

Помню, слово взял Ельцин. Он сказал про фразу Бурбулиса, что на эту кость нужно нарастить мясо, чтобы у международных экспертов не возникло никаких вопросов.

В течение 4–5 часов мы отработали все положения. Эксперты предоставили проект соглашения из 18 статей, мы довели его до 14 и преамбулы. Документ получился чётким, ясным, юридически выверенным.

– Скажите, а почему в Вискулях не было Назарбаева? Притом что Казахстан считался весьма важной республикой на карте СССР?

– Хорошо, что не было Назарбаева. Я считаю, у него тогда была лицемерная позиция.

Мы с ним связались в первый день пребывания в Беловежской Пуще, пригласили для разговора. Он в тот момент был на пути в Москву, но пообещал, что прилетит к нам.

Позже выяснилось, что Горбачёв его отговорил лететь в Беларусь. Связь с Назарбаевым перестала работать, таким образом он уклонился от принятия важных решений, ускользнул. Да и хорошо, что так случилось...

8 декабря шесть человек (в алфавитной последовательности по странам) Шушкевич, Ельцин, Кравчук вместе с Кебичем, Бурбулисом и Фокиным подписали главный документ – Соглашение о создании Содружества Независимых Государств. После этого Ельцин, Кравчук и я подписали Заявление о сущности принятого Соглашения и направили его в СМИ.

9 декабря утром последовало выступление Горбачёва, что три человека не могут решить судьбу огромной страны. После этого выступает Назарбаев и говорит, что если бы он был в Беловежье, то никогда бы не подписал Соглашение. А уже 12 декабря Назарбаев выразил желание подписать его вместе со среднеазиатскими республиками, а 21 декабря попросил считать их не просто примкнувшими к Соглашению, а полноправными участниками. После чего повесил в Алма-Ате мемориальную табличку, что «здесь было основано СНГ». Мол, в Беловежской Пуще их было только трое, а у нас тут собрались в полном составе. Это можно назвать восточной мудростью, хотя я бы назвал всё-таки старой советской хитростью. По этой части Назарбаев – виртуоз.

– А что представляла собой позиция Горбачёва и ваше отношение к нему?

– Поначалу, когда возникла проблема поставок углеводородов из России, мы думали, что как ни крути, а надо обращаться к Горбачёву... Но что делать, если Горбачёв уже ни за что не отвечает? И мы собрались без него, потому что поняли наконец: он нам больше не нужен. И не только нам, но и всему СССР.

Я должен сказать, что, осознав своё положение, Горбачёв сохранил достоинство и собственноручно отрёкся от власти. Многие ли так могут поступить? Наш Лукашенко мог бы так поступить? Сомневаюсь...

Горбачёв созванивался со мной до Беловежья. Тогда я жил ещё на старой квартире – скромная профессорская двушка на окраине Минска, там не было даже спецсвязи. И когда Михаил Сергеевич узнал, что у меня нет правительственного телефона, то по обычному телефону не захотел со мной вообще разговаривать.

– Вы боялись реакции Горбачёва? Например, ареста?

– Я каждый день заслушивал доклады шефа нашего КГБ, интересовался вопросами безопасности, в том числе и на мероприятиях, где мне или другим лидерам республик потенциально могло что-то угрожать. Он меня заверял, что ситуация под контролем и белорусские спецслужбы находятся в близком контакте со спецслужбами России и командой Ельцина.

Позже, когда я был с официальным визитом в США, вице-президент Гор спросил меня: а вы не боялись, что вас всех Горбачёв арестует? Находившийся рядом Эдуард Ширковский, председатель КГБ Беларуси, услышав вопрос, сказал: «Мы бы этого не позволили».

Когда Ширковский вышел на пенсию, он вдруг в интервью московскому журналисту сказал, что обо всём сообщал Горбачёву и, если бы последовала команда от президента СССР, он бы всех арестовал.

Какой версии верить, я не знаю.

– Общаясь с Леонидом Кравчуком, я спросил его о роли Станислава Шушкевича, и он дал вам очень высокую оценку и как человеку, и как политику. А как бы вы оценили роль первого президента Украины?

– Леонида Макаровича я искренне уважаю. Он в сравнении со мной гораздо опытнее и порой может весьма резко выразиться, на что я бы никогда не решился. Во времена Союза я был далёк от политики, занимался наукой, ядерной электроникой, работал в университете. А Кравчук – политик до мозга костей – изощрённый, легко ориентирующийся в любой ситуации и аудитории.

– Скажите, а какая вообще была атмосфера в Вискулях?

– Изначально мы пригласили людей на охоту и для этого всё подготовили. Даже, как говорили, может быть, в шутку егеря, кабанчиков за ногу привязали, чтоб гости могли порадоваться трофею. Для приезжавших покутить представителей партноменклатуры СССР так здесь делали всегда.

Но атмосфера была деловая, и охота ушла на второй план. О тех событиях написано столько всякой всячины, и в основном вранья! Мне трудно говорить на эту тему, не вступая в заочную полемику с фантазёрами.

Больше всех высказывались те «свидетели», кто находился дальше всего от главных событий, не мог ни слышать, ни толком даже видеть наш быт и нашу работу...

Утром на охоту сходили Фокин и Кравчук. Фокин подстрелил кабанчика, а Кравчук промахнулся. Егеря сказали, что и тому и другому они привязали кабанов, но Кравчук пулей перебил верёвку, и зверь сбежал. Мне судить трудно, что это: охотничья байка или правда жизни. А вот что пьянства там не было никакого, утверждаю с полной ответственностью. Хотя подобных измышлений распространилась чёртова уйма.

Вячеслав Францевич Кебич предвидел, как будут развиваться события, и пригласил команду массажистов. После длительных обсуждений первого дня, накануне второго дня переговоров, нам организовали баню, где вместо алкоголя был потрясающий массаж. Вот и все закулисные подробности.

– Почему всё же о соглашении первым узнал президент США, а не президент СССР?

– Эта версия – обман Горбачёва. Её приняли СМИ, и даже сам Горбачёв, кажется, в неё уверовал. А на самом деле ситуация была такой. Первое, что мы решили сделать, подписав документ, – поставить в известность Горбачёва. Кравчук и Ельцин сказали, чтобы позвонил именно я. А мы с Кравчуком сказали Ельцину: «Вы такой большой друг президента Соединённых Штатов – позвоните ему».

Информирование Горбачёва в любом случае должно было состояться раньше. Я начал звонить по правительственной связи, но ответил мне на другом конце провода не Горбачёв, хотя это был его личный телефон. От меня требовали объяснения, кто я такой, чего хочу. В конце концов после проволочек и расспросов мне наконец удалось с ним связаться.

Ельцин стал звонить Бушу позже. Он видел, что я уже говорю. Козырев был его переводчиком. Я слышал, о чём они говорили. Когда я обрисовал ситуацию Горбачёву, он спросил: а как к этому отнесётся международная общественность? И я сказал, что нормально, что Бушу звонит Ельцин, а тот на него положительно реагирует.

После этого Горбачёв и пустил утку, будто президент США узнал о Беловежских соглашениях раньше президента СССР.

– А споры по документу были? Или принято «в едином порыве»?

– Были и разногласия, и споры по формулировкам того или иного вопроса. Добивались стопроцентного консенсуса. Мы хорошо поработали. Для меня этот документ является шедевром легитимной дипломатии, как про него стали говорить позже дипломаты Европы и США.

А какие были эксперты! Гайдар, Шахрай, Козырев! И ещё немало имён можно было бы назвать. Любопытно, что поначалу в Беловежье даже пишущей машинки не нашлось...

– Вопрос Крыма поднимался?

– Не затрагивался никаким боком. Мы исходили из того, что границы республик неприкосновенны.

– Станислав Станиславович, переговоры закончились, все делегации разъехались. Как встретили новости из Беловежской Пущи белорусы? И простые люди, и номенклатура...

– Я велел пригнать в Пущу служебный автомобиль, который в те времена называли «членовозом», – ЗИЛ-117, чтобы престижно встречать высоких гостей. Из Вискулей я поехал на нём в Минск, а не полетел самолётом. По дороге включил приёмник и чего там только не услышал! Я с горем пополам владею несколькими языками, что позволило мне узнать самые причудливые версии иностранных радиостанций о событиях в Беловежской Пуще. Как только мою фамилию не коверкали.

Ехал и думал: вот коммунисты мне завтра влепят на сессии. Если откажутся ратифицировать соглашение, это конец моей политической карьеры. А назавтра коммунисты дружно проголосовали за.

Против голосовал только Валерий Гурьевич Тихиня – видный юрист, профессор, человек коммунистических убеждений, достигший поста секретаря компартии Белоруссии по идеологии. Похожая картина с ратификацией была и в России, и на Украине.

Как реагировали «простые люди», затрудняюсь ответить, я был поглощён этими событиями и по долгу службы вращался в иных кругах. На изучение общественного мнения хронически не хватало времени.

– Недавно исполнилось 90 лет М.С. Горбачёву. Как охарактеризуете его?

– Если оценивать как человека, то это замечательный человек. Но в шкуре коммуниста он иногда забывал, что является человеком. Например, возьмем его выступление по поводу Чернобыля. Произошла чудовищная авария, а он поначалу принялся успокаивать население. Упустили время, многие потеряли здоровье не только из-за катастрофы. Но и из-за «правильного понимания политики партии».

Ну а вообще – великий человек, конечно. Но противоречивый.

Когда оказался на вершине – ещё совсем молодым был в сравнении со старцами из Политбюро. Он очень ярко выступал, но, правда, когда речь заходила об ответственности, энтузиазма убавлялось. Горбачёв ни за что не отвечал и никаких вопросов не решал. Вот и взятки гладки.

Возьмём кадровую политику. Никто фактически не поддерживал Янаева, но он каким-то образом сделал его вице-президентом СССР.

Если суммировать, скажу так: когда он слушался хороших советников типа Александра Яковлева, то всё получалось хорошо. Когда он опускался до уровня Лукьянова, Шеварднадзе и им подобных, в моих глазах он терял очки...

– Чем вам не по душе Шеварднадзе?

– Когда возвращались наши части из уже объединённой Германии, там были военные, призванные из разных республик, в том числе и из Белоруссии. И мы просили Шеварднадзе, чтобы наши люди получили жильё у нас в Белоруссии. Шеварднадзе перепоручил решение своему заместителю, увильнув, по сути, от решения вопроса. Он не любил серьёзной конкретной работы, если за неё никто не похвалит. Я считаю, что он не заслуживает почитания, которым его наградили некоторые журналисты.

– Вы никогда не жалели, что подписали Беловежские соглашения?

– Я горжусь этим фактом своей биографии. Этот свой поступок я ставлю по значимости на второе место. А больше всего я горжусь тем, что сумел вывести ядерное оружие с территории Беларуси.