Алексей ГОГУА, народный писатель Республики Абхазия
Дорога, усыпанная белым гравием, на краю села изгибается около домика, стоящего посреди фруктового сада. С другой его стороны прямая, как тетива, бежит небольшая горная речка. Сквозь листву блистают чисто вымытые стёкла окон; на закате они пылают красным огнём. С горы видно светло-серую, почти белую, выгоревшую на солнце шиферную крышу.
На столбах балкона сверху донизу набиты маленькие рога серн и витые, словно их выкручивали, большие рога туров.
Светлые стены дома, сшитые из каштановых досок, от времени стали рыжевато-золотистыми, как янтарь.
Не проходит дня, чтобы в этот дом не завернул какой-нибудь уставший путник. В доме со светлыми окнами его всегда накормят, напоят искристым вином, ободрят весёлым словом, и путник отправится дальше, пожелав счастья гостеприимной семье.
«Должно быть, в этом доме живёт само счастье», – думает человек, поднимаясь в гору по петляющей дороге.
Но в народе говорят: откуда другому знать, что колет моё сердце? И разве случайный гость знает, спокойно ли спит хозяин, или же его подушка мокра от слёз, пролитых в бессонные ночи?..
До войны Арсана Ахуба выглядел совсем молодым. Его знали как отличного наездника и шутника. Чёрные закрученные усы, густые гибкие брови и смеющиеся глаза придавали всему его облику молодцеватый вид. В нём кипела буйная юношеская удаль, и во время праздников он стрелой пролетал на коне мимо собравшихся односельчан, заставляя трепетать сердца.
– И годы его не берут! Что за Арсана! – покачиваясь из стороны в сторону, говорили старики, белые, как яблони в цвету.
Ахра, сын Арсаны, во всём походил на своего отца – и удалью, и статью, и нравом. Когда они вдвоём поднимались на альпийские пастбища, то в незнакомых селениях их принимали за братьев. И сам Арсана, этот известный охотник и знаток гор, насмешливо говорил: «Ахра лишь в одном опередил меня: он получил образование и работает колхозным ветеринаром».
И вот однажды в дом Арсаны Ахубы, как и во все другие дома, пришла тяжёлая весть о войне.
Отец и сын ушли на фронт.
В родное село Арсана вернулся один.
Загрубевшей рукой отец погладил не шелковистые пряди чёрных волос, а лишь мохнатую папаху, лежавшую на кровати вместе с другой одеждой Ахры.
Дрожащей рукой Арсана взял бумагу с извещением о гибели Ахры и, словно не веря, что это правда, обвёл глазами всех собравшихся в его доме.
– Ахра, дад, как же так? Почему пуля миновала меня, хотя я всё уже взял от жизни? Почему пуля нашла тебя, хотя ты только ещё начал жить и был нужнее, полезнее? Почему не я, а ты остался на дымной земле войны?
Арсана невидящим взором посмотрел на потупившихся соседей. Глаза его, выжженные горьким огнём печали, были сухи…
Шёл сильный долгий дождь. Деревья, ещё не тронутые желтизной осени, стояли взъерошенные, как птицы в ненастье.
У очага сидели Арсана Ахуба и его жена Хифаф. Изредка они переговаривались. Щёки Арсаны были в пенисто-белой щетине короткой бороды. Белые усы скрывали его обветренные, сухие губы. Он боялся встретиться взглядом с Хифаф и на расспросы отвечал, отводя в сторону воспалённые от дыма и бессонницы глаза.
Муж и жена старались казаться спокойными, равнодушными ко всему и потому говорили о малозначащих вещах.
После полудня дождь начал стихать. С крыши с заунывной размеренностью падали тяжёлые капли. И хотя Арсана и Хифаф сидели рядом друг с другом, оба были беспредельно одиноки.
В саду уже наливаются соком тяжёлые, как бронза, гроздья винограда. Они ждут бережных и сильных хозяйских рук. Виноград даст вино. И этим вином хорошо было бы наполнить свадебные кубки…
В полуоткрытую дверь Арсана видел рога на столбах балкона. Однажды он пошёл на охоту вместе с сыном. На рассвете они заметили пасущихся серн. Арсана, выщипав несколько волосинок из своей папахи, подбросил их вверх, чтобы определить направление слабого ветра. Он дул на охотников, и Ахра стал подбираться к сернам. Арсана ждал, затаив дыхание. Ждали горы, готовые разнести по ущельям эхо выстрела. Но его не было. «Может быть, осечка?» – недоумевал Арсана. И вдруг он увидел, как прямо перед сернами появился Ахра и встал во весь рост. Животные мгновенно сорвались с места и исчезли. Отец с удивлением смотрел на сына. Ахра постоял, глядя вслед сернам, умчавшимся ввысь, к вечно белым снеговым вершинам, а потом повернул обратно.
– Это была семья, – смущённо объяснил он отцу, – у неё уже набухло вымя, а живот вздулся: вот-вот родит. Самец стерёг её, пока она паслась. Он тёрся мордой о её золотистую шерсть… Не мог я стрелять в них!
Арсана только усмехнулся: что ж, не мог так не мог. Серны тоже любят друг друга.
И эта пара, которую не тронул Ахра, теперь уже дала большое потомство. Молодые серны смотрят на мир выпуклыми настороженными глазами. А старики – их прародители – ходят по склонам, стукаясь о нависшие скалы прямыми, загнутыми у самого конца рогами. Утром они поднимаются со своих каменных постелей, которые кажутся им такими удобными, и забывают тревожные ночные сны. Они сбегают на сочные альпийские луга, усыпанные цветами в сверкающих брызгах холодной чистой росы.
Дождь перестал. Исчезали размытые ветром тучи, всё шире становились синие проталины неба.
Арсана больше не мог сидеть дома в тягостном молчании. Он поднялся, снял со стены уздечку и, как бы оправдываясь, сказал:
– Пойду поищу белого. Пора уже быть ему дома…
Выйдя со двора, Арсана постоял, раздумывая, куда направиться. С листьев падали капли, сверкая на солнце. Лужи на дорогах морщинились под низким ветром, зелёная трава стала сочной, как волна.
Арсана пошёл к реке, которая после дождя глухо ревела в ущелье.
Белого коня, которого искал Арсана, выходил Ахра. В тот день, когда он уходил в армию, конь, как всегда, свободно бродил по двору, пощипывая траву. Ахра охватил его шею руками и прижался щекой к умной, настороженной морде. Молодой конь, словно догадываясь, что он навсегда расстаётся с хозяином, грустно смотрел вслед уходящему юноше.
И после этого дня конь перестал подпускать к себе людей. Он уносился в луга, пропадая иногда по нескольку дней, и только мать Ахры – Хифаф – могла погладить его по шее, когда конь возвращался домой. С тоскливым ржанием он влетал во двор и с жадностью принюхивался к траве на том месте, где Ахра прощался с ним. И одинокая Хифаф, чёрные глаза которой выцвели от слёз, всегда выходила навстречу белому коню.
– Унан несчастный мой! Ты тоскуешь так же, как и я…
Однажды Хифаф заметила, что у коня, который обычно бродил необузданным по луговым склонам гор, грива старательно заплетена в косички.
«Кто его приручил? – изумилась Хифаф. – Неужели добрались до его спины?»
Но, внимательно оглядев коня, Хифаф не заметила и малейшего признака седла.
«Такой буйный конь, который не подпустит к себе и на сто шагов, – и вдруг заплетена грива! Не иначе, как это сделали чертенята, о которых говорят, что они играют с гривами лошадей. Плохое это предзнаменование», – с тревогой подумала Хифаф…
Когда вернулся Арсана, белый конь узнал его и, ласково заржав, потёрся о плечо, словно понимал отцовское горе Арсаны. Хифаф рассказала мужу о заплетённой гриве и не раз потом напоминала об этой странности.
– Мы ничего не видели, а конь сказать не может, – отговаривался Арсана.
Прошло немало времени, белый конь постарел, но по-прежнему не слушался никого, кроме Арсаны, которого он признал своим хозяином; держался конь всё ещё хорошо и на скачках занимал первые места. И всё так же старики, белые, как яблони в цвету, с восхищением смотрели на Арсану, когда он вихрем пролетал на своём коне по ипподрому.
Как только коня выпускали за ограду, он уходил за реку, в луга, которые вскормили немало хороших коней, любящих ветер и простор.
Перейдя вброд речку, Арсана остановился. По отлогому склону горы распластался огромный луг. Слева стоял лес высоких голостволых буков. Сквозь деревья виднелся одинокий дом, крытый уже потускневшей дранкой. Там жил лесник Шина, замкнутый спокойный человек.
На ветках трещали сороки: они, очевидно, отчаянно ругались друг с другом. Трава на лугу искрилась после дождя. Воздух был чист и звонок. Всё было залито радостным солнечным светом.
И вдруг Арсана увидел коня. Он стоял неподвижно, сверкающий, как выкованный из серебра. Ладонью защищая глаза от солнца, Арсана обеспокоенно всматривался: «Что случилось с конём? Не заболел ли? И кто это рядом? Неужели Хифаф права и там… тот, кто заплетает гриву?»
Нет, глаза не обманывают Арсану. Вглядевшись, он увидел рядом с конём мальчика лет четырёх. Он спокойно оглаживал опущенную к земле мускулистую шею белого коня.
– Что за чудеса! Конь стоит спокойно, как телёнок!
Арсана поспешно поднялся по склону. Конь, вздрогнув, поднял голову и посмотрел в сторону Арсаны. Но, узнав хозяина, успокоился. Мальчик исподлобья, с опаской следил за незнакомым человеком. Вьющиеся чёрные волосы лежали на его лбу упругими колечками. Чуть курносый, с чёрными бусинками глаз, он настороженно смотрел на Арсану, который присел перед мальчиком на корточки.
– Чей ты, дад?
– Не отнимай коня, – вдруг захлебнулся в плаче малыш. – Это мой конь!
– Хорошо, дад. Пусть будет твой. Я же не беру его у тебя, – усмехнулся Арсана.
– Когда я вырасту, я всех перегоню, – расхрабрился малыш.
– Смелый ты мужчина, я вижу, – Арсана притянул его к себе и повторил вопрос: – Чей ты сын, дад?
– Я сын Шины.
– А как же ты, дад, не побоялся подойти к коню?
– Он хороший, смирный. Если ты боишься, могу тебе поймать его, – уже со спокойной уверенностью мальчик посмотрел в глаза Арсаны. – Мы с мамой каждый день ходим к нему и кормим. Мы очень любим его. Мама сказала, что, когда я вырасту, я обгоню всех на белом коне.
Старый Арсана знал жену Шины. Ещё когда был жив Ахра, она считалась самой приветливой и нежной девушкой соседнего селения.
– А что же говорит твоя мама?
– Она сказала, что этого коня любил очень хороший и смелый человек. Он всех обгонял на этом коне. Я сказал, что буду как он. И мама меня поцеловала, а потом стала плакать. Но я посмотрел на неё, и она улыбнулась. Она думала, что я тоже заплачу. А я не заплакал.
И вдруг Арсана ясно представил, как его сын, в сумерках оседлав коня, ехал в соседнее селение и где-нибудь у придорожных деревьев встречался с этой милой и робкой девушкой. И они разговаривали, смущённо опустив головы и поглаживая коня. Руки их касались, когда они ласкали сильную шею белого.
А потом, когда Ахра ушёл воевать, конь, наверное, сам прибегал к знакомому месту, и девушка сквозь слёзы говорила ему нежные, утешающие слова.
– Можешь посадить меня верхом? – спросил мальчик, проводя ручонками по жёсткой бороде Арсаны.
Старик бережно поднял малыша и посадил его на широкую спину коня, который стоял смирно, словно задумавшись.
Когда-то давно, вот так же подняв своего Ахру, Арсана пожелал стать сыну смелым и сильным наездником.
И сейчас Арсана не мог оторвать взгляда от сияющего мальчика, придерживая его, пока конь неторопливо брёл по лугу.
Потом мальчик слез.
– Домой надо идти. Мама ждёт.
И вдруг деловито осведомился:
– Это ваш конь?
– Мой, дад. А что?
Мальчик помолчал, обдумывая что-то, а потом попросил:
– Не запирайте его. Пусть приходит. А то мама станет горевать. Жалко её, когда она плачет.
– Нет, дад, не буду коня запирать. Пусть приходит к тебе. А хочешь, подарю его тебе. Вырастешь, возьмёшь атарчей, уроненный когда-то его хозяином, и поскачешь.
Голос Арсаны дрожал. Он говорил всё это, хотя и знал, что его слова не будут понятны мальчику.
– А что такое атарчей? – спросил тот.
– Атарчей?.. Когда бывают скачки, то кто-нибудь берёт атарчей – ну, хотя бы кисет для табака – и летит во весь опор. А другие бросаются в погоню. Надо доскакать до цели и никому не отдать атарчей. Понимаешь?
– Понимаю, – уверенно ответил мальчик. – Я никому не отдам атарчей.
– Как звать тебя, дад?
В это время из дома в буковой роще послышался женский голос:
– Ахра-а-а!
– Тебя зовут Ахра? – спросил потрясённый Арсана.
– Ахра, – подтвердил мальчик. – Это меня мама зовёт.
– Ну, иди, дад. – Арсана поцеловал его в щёку и слегка подтолкнул. – Иди, а то мама будет беспокоиться.
– Ахра-а-а! – опять позвали из лесу.
– Иду-у-у! – откликнулся мальчик.
– Приходи ко мне, дад. Слышишь? Придёшь?
– Приду, – солидно пообещал Ахра.
Арсана смотрел вслед малышу, идущему вразвалочку по высокой траве. И вдруг Арсане показалось, что он совсем ещё молод и это его сын, маленький Ахра, идёт по траве, покачивая кудрявой головой. Ласковый женский голос зовёт сынишку, и он отвечает милым детским баском. Живая, трепещущая любовь слышится в этом материнском зове. И далеко-далеко по склонам разносится заветное «Ахра-а-а!».
Малыш идёт по облитому солнцем лугу, идёт, словно хочет дойти до самого солнца и обвить его руками, как шею коня.
И конь, белый, как пена водопада, тоже смотрит вслед маленькому своему хозяину…
Человек, случайно побывавший в доме Арсаны Ахубы, поднимаясь в горы по петляющей дороге, видит сверху белую, выжженную солнцем шиферную крышу домика, стоящего на краю села. Крыша кажется чистым белым платком, брошенным на зелёную лужайку, чтобы усталый странник мог стереть пот с лица. И путник вспоминает ребячий смех во дворе, приветливую улыбку стариков хозяев. В этом доме живут очень хорошие люди. Пусть в белом башлыке пройдёт вся их жизнь.
Перевод