К 65-й годовщине окончательного снятия фашистской блокады города-героя
Дмитрий КАРАЛИС, город-герой ЛЕНИНГРАД–САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
У каждого времени – свои символы мужества, свои герои. У нас, мальчишек, родившихся вскоре после войны, были Ленинград, выстоявший в блокаде, и его защитники. Мы знали имена лётчиков, таранивших врага над родным городом, героев-артиллеристов, пехотинцев, военачальников, командовавших бойцами, знали имя Тани Савичевой, написавшей свой блокадный дневник. Мы многое знали, ещё не догадываясь, что во многом знании много печали.
Иногда во дворе, после игр в войну, заходил разговор о героизме родителей – кто сколько немцев убил, сколько танков подбил. И мы, дети блокадников, испытывали смущение от рассказов крепких ребят, приехавших вместе с родителями в наш город после войны, – их отцы били фашистов гранатами, бомбами, штыком, строчили из пулемётов и гнали из дальнобойных орудий. Что делали наши отцы и старшие братья в блокадном Ленинграде? Точили на заводах снаряды, водили поезда, тушили на крышах зажигалки? Сидели в бомбоубежищах? Стояли в очередях за ломтиком хлеба? Шатались от голода? Этим во дворе не похвастаешься. Мы помалкивали или начинали пересчитывать снаряды, попавшие в наш дом, стоявший неподалёку от Московского вокзала. Нас было большинство во дворе, но мы не находили слов, чтобы героически отобразить блокаду. Мы играли в прачечной нашего дома, брызгались водой, озорничали и, только повзрослев, узнали, что во времена блокады туда сносили трупы жильцов.
В каждом петербургском дворе и сейчас – своя память места, в каждой коммунальной квартире – своя блокадная история. Вот здесь, в прихожей, лежала тётя Тося, и её долго не могли вынести, она примёрзла к полу. Вот у этой холодной печки-голландки тихо, как заснул, умер дядя Петя. Здесь, между окон, тётя Мария, когда у неё кончилось молоко, положила свою трёхмесячную дочку, чтобы та замёрзла и умерла. А утром, увидев, как надо ртом девочки вьётся парок, внесла со слезами в комнату и решила выхаживать. Вся квартира знала об этом. После войны пьяница-инвалид стал тянуть из матери деньги на выпивку, обещая рассказать дочери о блокадном случае. И когда девочка уже заканчивала школу, она вышла на кухню, где пьяный сосед вновь подступался к матери с шантажом, и сказала: «Мама, не смей давать ему деньги! Я всё знаю! Я тебя не осуждаю. Наверное, ты была права». Мать с дочкой обнялись и разревелись. А потом вся кухня погнала инвалида, даже бутылку постного масла разбили о его голову.
Блокадные истории и сейчас живут в петербургских семьях, передаются из поколения в поколение. Всё больше выходит книг о ленинградской блокаде. В научный оборот вводятся новые документы из закрытых ранее архивов НКВД. Взлёты и падения человеческого духа поражают! Массовый патриотизм и немыслимая спекуляция. Высочайшая организованность и банальное разгильдяйство. Жесточайшие приказы и уклонение от их выполнения.
…Моя мать, отправив старших детей со школой в эвакуацию, осталась с только что родившейся дочкой в Ленинграде, заявив отцу, что Ленинград – это не Париж с кафешантанами, объявивший себя открытым городом, и фюрер сюда не посмеет сунуться – она никуда не поедет. Никто из жителей города и помыслить всерьёз не мог, что город на 900 дней окажется в блокаде, а оборона Ленинграда станет самой крупной битвой Второй мировой войны. Ещё в июле в коммерческих магазинах продавались шоколад, крабы, тушёнка, можно было послать и получить любую посылку… Хлеба, который давали по недавно введённым карточкам, было не съесть за день даже взрослому человеку. Власть призывала жителей уехать из города, но настроения были самые оптимистические. За два месяца до начала блокады власти добровольно-принудительно отправили в эвакуацию почти полмиллиона человек! Со школьными глобусами, заводскими станками, чертежами, музейными экспонатами, архивами, музыкальными инструментами. С открытием Дороги жизни – ещё пятьсот тысяч.
В то время фашистское командование уже назначило комендантом Ленинграда генерал-майора с фамилией Кнут. Гитлер собирался «разгромить русских как народ» – извести как биологическое, географическое, историческое понятие.
Сейчас, в годовщину 65-летия снятия блокады, в городе появились плакаты военных и послевоенных лет. Простые русские лица с весёлым задором смотрят на нас из того времени – в военных гимнастёрках, рабочих спецовках, косынках, в руках мастерки, лопаты. И томные рекламные барышни рядом с ними – в мехах и бриллиантах – кажутся историческим недоразумением.
Иногда у меня возникает ощущение, что наши родители, прошедшие блокаду и войну, терявшие родных, близких, терявшие самое дорогое – своих детей, всё равно в послевоенные годы были счастливее нас, нынешних. Если, конечно, под счастьем понимать не станцию назначения, наподобие супермаркета с тридцатью сортами колбасы, а состояние души, где есть место и радости от заслуженной победы после немыслимых испытаний, и чувство гордости за свою страну, и чувство гордости за себя и свой народ. Они победили самого мощного, самого чудовищного врага, покорившего всю Европу, они отстояли свой город – Ленинград. Мы выстояли! Мы победили! Победу ленинградцев смело можно отнести к победам человеческого духа над материей. Самим фактом своего выживания в адских условиях блокадного кольца люди давали солдатам на всех фронтах Второй мировой пример тихого мужества и героизма.
Дух блокадного Ленинграда стоил сотни вражеских дивизий, он изумлял и воодушевлял. У меня в семейном архиве хранится несколько писем с фронта девятнадцатилетнего брата Льва, погибшего в октябре сорок третьего при форсировании правого берега Днепра. «Два города придают нам всем силы – это Сталинград и Ленинград. Вы ужас какие молодцы, мама!»
Две стопки книг на весах истории. В одной стопке – подвиг ленинградцев в блокаде. В другой – ленинградцы как жертвы блокады, её мученики. Две чаши весов – два взгляда на произошедшее. Но нам ли, из нашего сытого настоящего, рассуждать, какая тяжелее, а какая легче?