Переводы старые и новые
ПЕСНЬ АМЕРГИНА*
Я сохач – семи суков
Я родник – среди равнин
Я гроза — над глубиной
Я слеза – ночной травы
Я стервятник – на скале
Я репейник – на лугу
Я колдун – кто как не я
Создал солнце и луну?
Я копьё – что ищет кровь
Я прибой – чей страшен рёв
Я кабан – великих битв
Я заря – багровых туч
Я глагол – правдивых уст
Я лосось – бурливых волн
Я дитя – кто как не я
Смотрит из-под мёртвых глыб?
Я родитель – всех скорбей
Поглотитель – всех надежд
Похититель – всех быков
Победитель – всех сердец
–––––
* Амергин – первый легендарный поэт Ирландии.
Данный перевод основан на версии Роберта Грейвза
и на подстрочном переводе с древнеирландского Д. Хайда
Джордж ГАСКОЙН
1534 – 1577
БЛАГОРОДНОЙ ЛЕДИ,
упрекнувшей меня, что я
опускаю голову и не гляжу
на неё, как обычно
Не удивляйся, что твоим глазам
Я отвечаю взглядом исподлобья
И снова вниз гляжу, как будто там
Читаю надпись на своём надгробье.
На праздничном пиру, где ты царишь,
Мне нет утехи; знаешь поговорку,
Что побывавшая в ловушке мышь
Сильнее ценит собственную норку?
Порою надо крылышки обжечь,
Чтобы огня не трогать даже с краю.
Клянусь, я сбросил это иго с плеч
И больше в эти игры не играю.
Упорно, низко опускаю взгляд
Пред солнцами, что смерть мою таят.
Филип СИДНИ
1554–1586
НЕ ВЫСТРЕЛОМ КОРОТКИМ НАПОВАЛ
Не выстрелом коротким наповал
Амур победы надо мной добился:
Как хитрый враг, под стены он подрылся
И тихо город усыплённый взял.
Я видел, но ещё не понимал,
Уже любил, но скрыть любовь стремился,
Поддался, но ещё не покорился
И, покорившись, всё ещё роптал.
Теперь утратил я и эту волю,
Но, как рождённый в рабстве московит,
Тиранство славлю и терпенье холю,
Целуя руку, коей был побит;
И ей цветы фантазии несу я,
Как некий рай, свой ад живописуя.
Томас ЛОДЖ
1558–1625
СОНЕТ, НАЧЕРЧЕННЫЙ АЛМАЗОМ НА ЕЁ ЗЕРКАЛЕ
Предательница! Вздрогни, вспоминая,
В какие ты меня втравила муки,
Как я вознёс тебя, а ты, шальная,
Как низко пала – и в какие руки!
Пойми, распутница, что страсть и похоть
Красы твоей могильщиками станут
И что не вечно же вздыхать и охать
Влюблённый будет, зная, что обманут.
И ты забудешь, от какой причины
Безудержно так дико хохотала,
Когда твои бессчётные морщины
Отобразит бесстрастное зерцало.
Ещё ты вспомнишь о благих советах,
Оставшись на бобах в преклонных летах.
Уильям ШЕКСПИР
1564–1616
ПЕСЕНКА ШУТА ИЗ КОМЕДИИ «ДВЕНАДЦАТАЯ НОЧЬ»
Когда я был совсем ещё мал,
Дуй, ветер, дождь, поливай! –
Я много дров уже наломал,
И где уж грешному в рай!
Когда я взрослых годов достиг,
Дуй, ветер, дождь, поливай! –
Я другом стал воров и плутыг,
И где уж грешному в рай!
Когда жениться я пожелал,
Дуй, ветер, дождь, поливай! –
Сказали мне: убирайся, нахал,
И где уж грешному в рай!
Когда я вновь завалился спать,
Дуй, ветер, дождь, поливай! –
Башкою спьяну сломал я кровать,
И где уж грешному в рай!
Актёры устали, кончать пора,
Дуй, ветер, дождь, поливай! –
А завтра будет другая игра,
И где уж грешному в рай!
Джон ДОНН
1572–1631
НА РАЗДЕВАНИЕ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
Скорей, сударыня! я весь дрожу,
Как роженица, в муках я лежу;
Нет хуже испытанья для солдата –
Стоять без боя против супостата.
Прочь – поясок! небесный Обруч он,
В который мир прекрасный заключён.
Сними нагрудник, звёздами расшитый,
Что был от наглых глаз тебе защитой;
Шнуровку распусти! уже для нас
Куранты пробили заветный час.
Долой корсет! он – как ревнивец старый,
Бессонно бдящий за влюблённой парой.
Твои одежды, обнажая стан,
Скользят, как тени с утренних полян.
Сними с чела сей венчик золочёный –
Украсься золотых волос короной,
Скинь башмачки – и босиком ступай
В святилище любви – альковный рай!
В таком сиянье млечном серафимы
На землю сходят, праведникам зримы;
Хотя и духи адские порой
Облечься могут лживой белизной, –
Но верная примета не обманет:
От тех – власы, от этих плоть восстанет.
Моим рукам-скитальцам дай патент
Обследовать весь этот континент;
Тебя я, как Америку, открою,
Смирю – и заселю одним собою.
О мой трофей, награда из наград,
Империя моя, бесценный клад!
Я волен лишь в плену твоих объятий.
И ты подвластна лишь моей печати.
Явись же в наготе моим очам:
Как душам – бремя тел, так и телам
Необходимо сбросить груз одежды,
Дабы вкусить блаженство. Лишь невежды
Клюют на шёлк, на брошь, на бахрому –
Язычники по духу своему!
Пусть молятся они на переплёты,
Не видящие дальше позолоты
Профаны! Только избранный проник
В суть женщин, этих сокровенных книг,
Ему доступна тайна. Не смущайся, –
Как повитухе, мне теперь предайся.
Прочь это девственное полотно! –
Ни к месту, ни ко времени оно.
Продрогнуть опасаешься? Пустое!
Не нужно покрывал: укройся мною.
Бен ДЖОНСОН
1572–1637
ПЕРВЕНЦУ МОЕМУ БЕНДЖАМЕНУ
Прощай, сынок! немилосердный Рок
Мне будто руку правую отсёк.
Тебя мне Бог лишь нa семь лет ссудил;
Я должен был платить – и заплатил.
Душа моя болит. О, почему
Болит, а не завидует тому,
Кто избежал земной судьбы отцов –
Зла, скорби, старости, в конце концов?
Спи, кровь моя, до Божьих петухов;
Ты лучшим был из всех моих стихов.
Я сам свои надежды погубил:
Грех так любить, как я тебя любил.
Джордж ГЕРБЕРТ
1593–1633
МОЛИТВА
Молитва – Божий дух, живящий плоть,
Веселье церкви, праведников пир,
В земной опаре – истины щепоть,
Паломничество сердца в горний мир;
Ларь жизни, опрокинутый вверх дном,
Пересоздавшие себя уста,
Баллиста грешных, обращённый гром,
Таран, стучащий в райские врата;
Покой и нежность, радость и любовь,
В пустыне – манна, после стуж – апрель,
Наряд невесты, выбеленный вновь,
И Млечный Путь, и жаворонка трель;
Благоуханье, благовест со звёзд;
Души, ещё кровоточащей, рост.
Эндрю МАРВЕЛЛ
1621–1678
ГЛАЗА И СЛЁЗЫ
Сколь мудро это устроенье,
Что для рыданья и для зренья
Одной и той же парой глаз
Природа наградила нас.
Кумирам ложным взоры верят;
Лишь слёзы, падая, измерят,
Как по отвесу и шнуру,
Превознесённое в миру.
Две капли, что печаль сначала
На зыбких чашах глаз качала,
Дабы отвесить их сполна, –
Вот радостей моих цена.
Весь мир, вся жизнь с её красами –
Всё растворяется слезами;
И плавится любой алмаз
В горячем тигле наших глаз.
Блуждая взорами по саду,
Везде ища себе усладу,
Из всех цветов, из всех красот
Что извлеку? – лишь слёзный мед!
Так солнце мир огнём сжигает,
На элементы разлагает,
Чтоб, квинтэсссенцию найдя,
Излить её – струёй дождя.
Блажен рыдающий в печали,
Ему видны другие дали;
Росою скорбный взор омыв,
Да станет мудр и прозорлив.
Не так ли древле Магдалина
Спасителя и господина
Пленила влажной цепью сей
Своих пролившихся очей?
Прекрасней парусов раздутых,
Когда домой ветра влекут их,
И персей дев, и пышных роз –
Глаза, набухшие от слёз.
Желаний жар и пламя блуда –
Всё побеждает их остуда;
И даже громовержца гнев
В сих волнах гаснет, зашипев.
И ладан, чтимый небесами,
Припомни! – сотворён слезами.
В ночи на звёзды оглянись:
Горит заплаканная высь!
Одни людские очи годны
Для требы этой благородной:
Способна всяка тварь взирать,
Но только человек – рыдать.
Прихлынь же вновь, потоп могучий,
Пролейтесь, ливневые тучи,
Преобразите сушь в моря,
Двойные шлюзы отворя!
В бурлящем омуте глубоком
Смешайтесь вновь, поток с истоком,
Чтоб всё слилось в один хаос
Глаз плачущих и зрячих слёз!
Уильям БЛЕЙК
1757–1827
ХРУСТАЛЬНЫЙ ШКАФЧИК
Я Девой пойман был в Лесу,
Где я плясал в тени густой,
В Хрустальный Шкафчик заключён,
На Ключик заперт золотой.
Тот Шкафчик гранями сиял –
Жемчужный, радужный, сквозной,
В нём открывался новый Мир
С волшебной маленькой Луной.
Там новый Лондон я узрел –
Деревья, шпили, купола;
В нём новый Тауэр стоял
И Темза новая текла.
И Дева – в точности, как Та, –
Мерцала предо мной в лучах;
Их было три, одна в другой:
О тайный трепет, сладкий страх!
И, очарованный трикрат,
Тройной улыбкой освещён,
Я к ней прильнул: мой поцелуй
Был троекратно возвращён.
Я руки алчно к ней простёр,
Палимый лихорадкой уст…
Но Шкафчик раскололся вдруг,
Рассыпался, как снежный куст;
И, безутешное Дитя,
Я вновь рыдал в глуши лесной,
И Бледная Жена в слезах,
Скорбя, склонялась надо мной.
Джордж Гордон БАЙРОН
1788–1824
* * *
Не гулять нам больше вместе
В час, когда луна блестит,
Хоть душа, как прежде, любит,
Лес, как прежде, шелестит.
Ибо меч дырявит ножны,
А душа тиранит грудь,
И уж в сердце невозможно
Радость прежнюю вдохнуть.
И хотя сияет месяц
И рассвет не за горой,–
Не гулять нам больше вместе
Под луною в час ночной.
Джон КЛЭР
1793–1864
Я ЕСМЬ
Я есмь – но что я есмь, не знаю; слово
Забыто, как я сам для всех забыт;
Я есмь самоуправец бестолковый
И самоед – ловец своих обид
В мучительных, туманных снах былого;
И всё-таки я есмь, я жив – болит
Душа, но я живу – в забвенье, в горе,
В ничтожестве, часы и годы для
Под вечный шум не молкнущего моря, –
Как на песке руина корабля.
Я всем чужой (кому ж ярмо на шее
Захочется) – чем ближе, тем чужее.
Скорей бы мне уйти из сей пустыни
В тот край, где нет ни плача, ни тревог,
Чтоб с милым Богом пребывать отныне
И спать, как в детстве, – спать, не чуя ног,
На ласковом лугу, как на холстине:
Внизу – трава, вверху – лишь купол синий.
Элизабет БРАУНИНГ
1806 – 1861
ИЗ «ПОРТУГАЛЬСКИХ СОНЕТОВ»
Я вспоминала строки Феокрита
О череде блаженных, щедрых лет,
Что смертным в дар несли тепло и свет,
И юных вёсен их венчала свита, –
И, мыслями печальными повита,
Сквозь слёзы памяти глядела вслед
Скользнувшей веренице тусклых лет,
Чьи тени мрачным холодом Коцита
Мне в душу веяли – и стыла кровь;
Как вдруг незримая чужая Сила
Меня, рванув, за волосы схватила
И стала гнуть: «Смирись, не прекословь!»
«Ты – Смерть?» – изнемогая, я спросила.
Но Голос отвечал: «Не Смерть – Любовь».
Альфред ТЕННИСОН
1809–1893
СОНЕТ
Певцы иных, несуетных веков:
Старик Вергилий, что с утра в тенёчке,
Придумав три или четыре строчки,
Их до заката править был готов;
И ты, Гораций Флакк, что для стихов
Девятилетней требовал отсрочки,
И ты, Катулл, что в крохотном комочке
Оплакал участь всех земных певцов, –
О, если глядя вспять на дольний прах,
Вы томики своих произведений
Ещё узрите в бережных руках,
Ликуйте, о возвышенные тени! –
Пока искусства натиск и размах
Вас не завалит грудой дребедени.
Эдвард ЛИР
1812–1880
ДЯДЯ АРЛИ
Помню, помню дядю Арли
С голубым сачком из марли:
Образ долговяз и худ,
На носу сверчок зелёный,
Взгляд печально-отрешённый –
Словно знак определённый,
Что ему ботинки жмут.
С пылкой юности, бывало,
По холмам Тинискурала
Он бродил в закатный час,
Воздевая руки страстно,
Распевая громогласно:
«Солнце, солнце, ты прекрасно!
Не скрывайся прочь от нас!»
Точно древний персианин,
Он скитался, дик и странен,
Изнывая от тоски:
Грохоча и завывая,
Знания распространяя
И – попутно – продавая
От мигрени порошки.
Как-то, на тропе случайной,
Он нашёл билет трамвайный,
Подобрать его хотел:
Вдруг из зарослей бурьяна
Словно месяц из тумана,
Выскочил Сверчок нежданно
И на нос к нему взлетел!
Укрепился – и ни с места,
Только свиристит с насеста
Днём и ночью: я, мол, тут!
Песенке Сверчка внимая,
Дядя шёл не уставая,
Даже как бы забывая,
Что ему ботинки жмут.
И дошёл он, в самом деле,
До Скалистой Цитадели,
Там, под дубом вековым,
Он скончал свой подвиг тайный:
И его билет трамвайный,
И Сверчок необычайный
Только там расстались с ним.
Так он умер, дядя Арли,
С голубым сачком из марли,
Где обрыв над бездной крут;
Там его и закопали
И на камне написали,
Что ему ботинки жали,
Но теперь уже не жмут.
Данте Габриель РОССЕТТИ
1828 – 1882
* * *
Сонет – бессмертью посвящённый миг,
Алтарь неведомого ритуала
Души, что в бренном мире воссоздала
Осколок Вечности; ночной ли блик
В нём отражён иль солнца жгучий лик,
Свет мрамора иль чёрный блеск сандала, –
От шпиля гордого до пьедестала
Он должен быть слепительно велик.
Сонет – монета, у него две грани,
На лицевой свой профиль начекань,
Поэт; но посвяти другую грань
Любви и Жизни, требующим дани;
Иль на холодной пристани речной
Харону заплати оброк ночной.
Уильям Батлер ЙЕЙТС
1865–1939
ЛЕДА И ЛЕБЕДЬ
Внезапный гром: сверкающие крылья
Сбивают деву с ног – прижата грудь
К груди пернатой – тщетны все усилья
От лона птичьи лапы оттолкнуть.
Как бёдрам ослабевшим не поддаться
Крылатой буре, их настигшей вдруг?
Как телу в тростнике не отозваться
На сердца бьющегося гулкий стук?
В миг содроганья страстного зачаты
Пожар на стогнах, башен сокрушенье
И смерть Ахилла.
Дивным гостем в плен
Захвачена, ужель не поняла ты
Дарованного в Мощи Откровенья, –
Когда он соскользнул с твоих колен?
Джеймс ДЖОЙС
1882–1941
ПЛАЧ НАД РАХУНОМ
Далёкий дождь бормочет над Рахуном,
Где мой любимый спит.
Печальный голос в тусклом свете лунном
Сквозь ночь звучит.
Ты слышишь, милый,
Как он зовёт меня сквозь монотонный
Шорох дождя – тот мальчик мой влюблённый
Из ночи стылой?
В такой же стылый час во мраке чёрном
И мы с тобой уснём –
Под тусклою крапивой, мокрым дёрном
И сеющим дождём.
