Иван Образцов, член Союза писателей России
Цензура сама не свободна от цензуры – так сказал один не к ночи помянутый литератор. Что он имел в виду – непонятно, но эта парадоксальность заявления показывает, насколько сегодня вообще размыты любые границы смыслов – что действий «освободившихся из лап проклятого режима» персонажей, что их публичных высказываний. Свобода, понятая как вседозволенность, оказалась (ох как удивительно-то!) совершенно очевидным культурологическим и идеологическим тупиком.
Начать можно с того, что «бесцензурная» деятельность ряда сочинителей и их книжная продукция – лишь способ капитализации всего и вся, особенно (разумеется) псевдополитического дискурса. Но здесь очевидно срабатывает благополучно «забытое» тютчевское «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся», ведь отозвалось, да ещё как. Теперь всё дозволено, так как всем наплевать на художественную литературу, а поэтому реплики некоторых авторов о том, что «теперь пиши да оглядывайся...» (Р. Сенчин, «ЛГ», 2025, № 7), на самом деле имеют под собой очень немного серьёзной почвы.
Во-первых, писатель в России всегда «писал и оглядывался», так как вплетённое в русский литературный код тютчевское вышеприведённое высказывание останавливало от легкомысленных и скоропостижных заявлений. Во-вторых, когда чиновники выпускают очередное распоряжение о ротации библиотечных фондов, то, собственно, разве о книгах идёт речь? Ну да, в частном порядке это о том, что выглядит «как книга», но в экзистенциальном если угодно смысле – о чём это? Судя по всему, речь о корявых попытках избавиться от чего-то поистине дешёвого и насквозь провонявшего нафталином коммерческой выгоды, то есть не от книг (что важно понимать!), а от «книжной продукции». Разумеется, этот механизм не работает, потому что такая «цензура» ничем, кроме отчётов «об успешно реализованных распоряжениях», не может быть объяснена.
Так нужна ли такая цензура? Определённо нет, так как это никоим образом не влияет на процессы создания литературных произведений или увеличения читательского интереса к русской художественной литературе. Это вообще больше похоже на заметание следов, когда кто-то стремится обелить себя самыми примитивными способами – назначив списочно «врагов» и так же списочно определив какие-то там заглавия для изъятия из оборота.
А откуда все эти заглавия появились? Кто способствовал созданию целой системы «вечно скалящих зубы» сочинителей, ненавидящих не режим, а вообще всю страну? Ведь бесконечный стёб (уродливый пасынок иронии) не мог породить ничего иного, кроме мутировавших коммерческих линеек книжной продукции, рассчитанной на различные сектора читательской массы.
Да, с точки зрения коммерческой выгоды читатели сегодня существуют лишь в виде массы, разделённой на концентрационные сектора. Ирония заключается в том, что страна, которая победила нацизм, стала ареной для ещё более уродливых экспериментов в сфере культуры, а литература неожиданно превратилась в прислужницу всевозможных частных лавочек, разбухших до невообразимых издательских монополий.
Можно возразить, что государственная цензура ничем не будет отличаться от частной монополии. Но на это существует контраргумент – государственная политика в области культуры из соображений самосохранения должна быть цельной в базовых вопросах морали и нравственности, а следовательно, не может позволить себе популяризацию сочинений в духе «воспоминаний эскортницы» или мифологизации образа маньяка Чикатило. Здесь как нельзя кстати вспоминается евангельское изречение о том, что не устоит дом, разделившийся в самом себе, вот потому и не устоит русская литература, отданная на откуп частным издательским монополиям, где бесцензурный рай – лишь иное наименование разухабистой и стяжательной вседозволенности.
Поэтому реплики и пугалки о «проклятой цензуре» выглядят не более чем малосодержательным контентом. Может быть, так кому-то легче жить, может – легче публиковаться, но уж точно совершенно не легче оставаться писателем, который помнит о совести и одновременно не забывает об ответственности за последствия своих публичных высказываний. И здесь действительно всё зависит от критериев свободы и неприятия злоупотреблений последней (А. Брод, «ЛГ», 2025, № 8). То есть цензура неизбежна как кантовская осознанная необходимость, вопрос лишь в том, готовы ли современные литераторы осознать эту необходимость, а чиновники – не изуродовать литературный процесс, и так повреждённый десятилетиями вседозволенности.