ОБЪЕКТИВ
Вячеслав Вс. Иванов. Стихи разных лет. – М.: ОАО «Издательство «Радуга», 2005. – 256 с.
Это первая книга стихов именитого филолога Вячеслава Вс. Иванова, известного широкой публике по переделкинскому детству в кругу знаменитых советских писателей. Отец автора – прозаик Всеволод Иванов. Вячеслав Вс. Иванов стал известным филологом и, как многие представители академического мира, в течение многих лет писал стихи, что можно только приветствовать. Однако, когда профессиональные филологи выходят к читателю со стихами, вдруг происходит как бы искажение образа. Люди, которые прекрасно препарируют структуру слова, художественного произведения и т.д., вдруг оказываются бессильными в творческой стихии. Да и сами авторы это понимают… Во вступительном слове, рассказывая о своей жизни и подступах к творчеству, Вяч. Вс. Иванов признаётся, что ему «нелегко было собраться напечатать стихи, долго остававшиеся в столе…» Наверное, чутьё опытного филолога подсказывало, что не стоит публиковать несовершенные стихи. Увы, есть ещё и авторское тщеславие. И вот мы читаем, например, длинное стихотворение «Репетиция оркестра», навеянное – и это ясно из названия – прекрасным фильмом Феллини. И что же навеял поэту великий режиссёр? Даём текст без разбивки: «Мы трахнем Валькирию, Бетховен – говно». Это заявление, правда, как и другие набранные курсивом, которые перепечатывать просто неприлично, «пересказ или перевод реплик героев фильма». А дальше – «Оркестр репетировал в Москве и в кино, оркестр репетировал уже так давно. Со всех кораблей своей современности вы сбросили ценности: «Валяй, не жалей ты ни королей, ни дам, ни валетов, сук и кобелей, ни бывших царей, ни званых обедов, ни русских балетов! Террора отведав, пускай все уедут – одна эмиграция от внуков до дедов!..» У них – революция??! Славяне смеются, славяне с Европой вконец расплюются. «Порвёмте-ка с нею, одни в ней евреи. Повёрнуты ж… (отточие наше. – П.К.) вы к пеплу Помпеи…» И всё стихотворение от начала до конца лихорадит каким-то беспомощным отрицанием той жизни, где отец Вяч. Вс. Иванова был очень известным писателем, а сам автор стал доктором филологических наук, директором Института теории и истории мировой культуры МГУ и т.д, и т.п. Наверное, не стоило действительному члену РАЕН с 1990 года и РАН с 2000-го оформлять в книгу домашние поэтические заготовки. Эти заготовки ставят под сомнение образ серьёзного учёного, который по определению должен понимать, что такое словесная структура, ткань стиха и прочие вещи, которые в своё время знали не только академики, но и участники литературных объединений при заводах и дворцах культуры.
Есть в этой книге и публицистические «пассажи» советского времени, и не менее беспомощные вирши с отзвуком Пастернака, такие как «Осень в Калифорнии»:
Проглядывает хищность в белках,
Проглатывает осень листья,
Охватывает оробелость –
И нас, как дерево, обчистят.
И чересчур прозрачна зрячесть,
Готовит пакость дальнозоркость,
Как будто небо, раскорячась,
Дурацкий нам покажет фокус.
Всё это неясно, невнятно, неточно. И белки, в которых проглядывает хищность, и осень, которая непонятно как «проглатывает листья»… Осень, скорее, их исторгает… И неясно, что такое «раскоряченное» небо? И так далее и тому подобное. А вот и стихи о «больной мулатке», от коей Бодлер заполучил сифилис. Но как коряво и неточно это высказано: «Почти параличного воспламеняя жаром сифилиса – как туберкулёза». Чувствуете: и в самом деле пишет филолог, который сифилиса от туберкулёза и не отличает… А какое самоощущение автора, если он примеривает на себя обувь великих:
Отчаявшегося Бодлера
На мне промокшие ботинки.
И ведь если бы последние строки написал замечательный хулиган Лёня Губанов, который в своё время воскликнул – «я умилён, как Гумилёв, за три минуты до расстрела» (строки разные, но подход один!), они были бы к месту, но написал их почётный член Американского лингвистического общества с 1968-го, а также член Британской с 1977-го и Американской академии наук и искусств. И вот в эти самые годы, когда Вяч. Вс. Иванов получал многочисленные звания, поэт в душе многажды академика сочинял вот эти маловразумительные вирши:
Что до Хиросимы
И до Нагасаки,
Мы непобедимы
И все это – враки,
Не будет Цусимы:
Славяне – вояки.
Что им перегрузки?
Вколотят всех в гроб,
За нами – потоп.
Европу – уё…*
Тот почвенник русский,
Что пьёт без закуски.
То есть, иными словами, если почвенники пьют без закуски, западники закусывают… А как ещё понимать «вдохновенного» автора!
Справедливости ради стоит добавить, что несколько стихотворений в книге всё же можно отметить. Искренне и человечно звучит стихотворение, которое начинается строкой «Мой грех грехов страшнее всех»:
Простишь ли мне
мой страшный грех?
Я жить не мог иначе.
Простишь улыбку мне и смех?
Теперь я часто плачу.
А был я не слепее всех,
Но и сейчас незрячий.
К сожалению, таких ясных и безыскусных стихов в книге раз, два и обчёлся. Но снова и снова «тут сплошная лагерная зона». Наверное, имеется в виду Переделкино и литфондовская дача, выданная писателю Вс. Иванову от щедрот советской власти, на которой проживали и проживают члены его семьи…
Нам думается, что это ошибка – издать книжку стихов, которая представляет облик известного человека в несколько ином, чем по академической жизни, но, может быть, более реальном свете. Не потому ли на обложке – фотография мужчины в красном шарфе, но без лица – только розоватое пятно. Не отражение ли это творческой сущности стихотворца? Здесь можно только вспомнить жестокую формулу Александра Блока: «Без божества, без вдохновенья…»
Контактные телефоны для заинтересованных лиц – представителей книгоиздательств и книжной торговли: 208-95-24, 208-91-62.
Вячеслав Вс. Иванов. Стихи разных лет. – М.: ОАО «Издательство «Радуга», 2005. – 256 с.Это первая книга стихов именитого филолога Вячеслава Вс. Иванова, известного широкой публике по переделкинскому детству в кругу знаменитых советских писателей. Отец автора – прозаик Всеволод Иванов. Вячеслав Вс. Иванов стал известным филологом и, как многие представители академического мира, в течение многих лет писал стихи, что можно только приветствовать. Однако, когда профессиональные филологи выходят к читателю со стихами, вдруг происходит как бы искажение образа. Люди, которые прекрасно препарируют структуру слова, художественного произведения и т.д., вдруг оказываются бессильными в творческой стихии. Да и сами авторы это понимают… Во вступительном слове, рассказывая о своей жизни и подступах к творчеству, Вяч. Вс. Иванов признаётся, что ему «нелегко было собраться напечатать стихи, долго остававшиеся в столе…» Наверное, чутьё опытного филолога подсказывало, что не стоит публиковать несовершенные стихи. Увы, есть ещё и авторское тщеславие. И вот мы читаем, например, длинное стихотворение «Репетиция оркестра», навеянное – и это ясно из названия – прекрасным фильмом Феллини. И что же навеял поэту великий режиссёр? Даём текст без разбивки: «Мы трахнем Валькирию, Бетховен – говно». Это заявление, правда, как и другие набранные курсивом, которые перепечатывать просто неприлично, «пересказ или перевод реплик героев фильма». А дальше – «Оркестр репетировал в Москве и в кино, оркестр репетировал уже так давно. Со всех кораблей своей современности вы сбросили ценности: «Валяй, не жалей ты ни королей, ни дам, ни валетов, сук и кобелей, ни бывших царей, ни званых обедов, ни русских балетов! Террора отведав, пускай все уедут – одна эмиграция от внуков до дедов!..» У них – революция??! Славяне смеются, славяне с Европой вконец расплюются. «Порвёмте-ка с нею, одни в ней евреи. Повёрнуты ж… (отточие наше. – П.К.) вы к пеплу Помпеи…» И всё стихотворение от начала до конца лихорадит каким-то беспомощным отрицанием той жизни, где отец Вяч. Вс. Иванова был очень известным писателем, а сам автор стал доктором филологических наук, директором Института теории и истории мировой культуры МГУ и т.д, и т.п. Наверное, не стоило действительному члену РАЕН с 1990 года и РАН с 2000-го оформлять в книгу домашние поэтические заготовки. Эти заготовки ставят под сомнение образ серьёзного учёного, который по определению должен понимать, что такое словесная структура, ткань стиха и прочие вещи, которые в своё время знали не только академики, но и участники литературных объединений при заводах и дворцах культуры.
Есть в этой книге и публицистические «пассажи» советского времени, и не менее беспомощные вирши с отзвуком Пастернака, такие как «Осень в Калифорнии»:
Проглядывает хищность в белках,
Проглатывает осень листья,
Охватывает оробелость –
И нас, как дерево, обчистят.
И чересчур прозрачна зрячесть,
Готовит пакость дальнозоркость,
Как будто небо, раскорячась,
Дурацкий нам покажет фокус.
Всё это неясно, невнятно, неточно. И белки, в которых проглядывает хищность, и осень, которая непонятно как «проглатывает листья»… Осень, скорее, их исторгает… И неясно, что такое «раскоряченное» небо? И так далее и тому подобное. А вот и стихи о «больной мулатке», от коей Бодлер заполучил сифилис. Но как коряво и неточно это высказано: «Почти параличного воспламеняя жаром сифилиса – как туберкулёза». Чувствуете: и в самом деле пишет филолог, который сифилиса от туберкулёза и не отличает… А какое самоощущение автора, если он примеривает на себя обувь великих:
Отчаявшегося Бодлера
На мне промокшие ботинки.
И ведь если бы последние строки написал замечательный хулиган Лёня Губанов, который в своё время воскликнул – «я умилён, как Гумилёв, за три минуты до расстрела» (строки разные, но подход один!), они были бы к месту, но написал их почётный член Американского лингвистического общества с 1968-го, а также член Британской с 1977-го и Американской академии наук и искусств. И вот в эти самые годы, когда Вяч. Вс. Иванов получал многочисленные звания, поэт в душе многажды академика сочинял вот эти маловразумительные вирши:
Что до Хиросимы
И до Нагасаки,
Мы непобедимы
И все это – враки,
Не будет Цусимы:
Славяне – вояки.
Что им перегрузки?
Вколотят всех в гроб,
За нами – потоп.
Европу – уё…*
Тот почвенник русский,
Что пьёт без закуски.
То есть, иными словами, если почвенники пьют без закуски, западники закусывают… А как ещё понимать «вдохновенного» автора!
Справедливости ради стоит добавить, что несколько стихотворений в книге всё же можно отметить. Искренне и человечно звучит стихотворение, которое начинается строкой «Мой грех грехов страшнее всех»:
Простишь ли мне
мой страшный грех?
Я жить не мог иначе.
Простишь улыбку мне и смех?
Теперь я часто плачу.
А был я не слепее всех,
Но и сейчас незрячий.
К сожалению, таких ясных и безыскусных стихов в книге раз, два и обчёлся. Но снова и снова «тут сплошная лагерная зона». Наверное, имеется в виду Переделкино и литфондовская дача, выданная писателю Вс. Иванову от щедрот советской власти, на которой проживали и проживают члены его семьи…
Нам думается, что это ошибка – издать книжку стихов, которая представляет облик известного человека в несколько ином, чем по академической жизни, но, может быть, более реальном свете. Не потому ли на обложке – фотография мужчины в красном шарфе, но без лица – только розоватое пятно. Не отражение ли это творческой сущности стихотворца? Здесь можно только вспомнить жестокую формулу Александра Блока: «Без божества, без вдохновенья…»
Контактные телефоны для заинтересованных лиц – представителей книгоиздательств и книжной торговли: 208-95-24, 208-91-62.