«ЛГ» беседует с поэтом и переводчиком из Нальчика, опубликовавшим семь поэтических сборников и полтора десятка переведённых им книг (с кабардинского, балкарского и английского языков), Георгием ЯРОПОЛЬСКИМ.
– Георгий, быть сегодня поэтом и тем более переводчиком наших национальных авторов – это, на мой взгляд, своего рода подвижничество, творческий подвиг. О награде говорить не приходится. На чём держится такое бескорыстное служение искусству?
– «Подвижничество» и «подвиг» – по-моему, слишком громко. А потом, «корыстное служение искусству» представляется неким оксюмороном. Кто-то из фантастов вообразил вот какой Союз писателей: всем вступившим в него выплачивается ежемесячно кругленькая сумма, но при одном условии: ничего не писать и не публиковать. Нарушил – штраф! Идеальные условия для бескорыстного служения…
Переводить с кабардинского и балкарского начал ещё в 1980-м. А обратил внимание на рубрику «Многоязыкая лира России» только в начале этого года, по прочтении статьи Юрия Полякова «Лезгинка на Лобном месте». Достаточно перечислить названия некоторых её главок: «Ах, восточные переводы!», «Эфирная чужбина», «Литературный апартеид». Всё в точку. А проект «Многоязыкая лира России» действительно уникален и не имеет аналогов на постсоветском пространстве. Поляков вспоминает, как обстояло дело с переводами в конце 70-х. Действительно, тогда существовал некий перекос. Не секрет, что переводы, сделанные в советское время, порой были фальшивками: русские версии стихов не имели оригиналов – они просто писались «переводчиками» от имени «народных поэтов». Замечу, однако, что помимо «дутых» акынов в национальных литературах всегда были, есть и будут настоящие поэты. Которых, кстати, фальсифицировали не только в переводе, но и при издании в оригинале. Так, на выход своей единственной прижизненной книжки (на балкарском) Кязим Мечиев отозвался с понятным негодованием: «Смирюсь ли я с трескучим этим вздором? / Кто приписал мне муть чужих словес? / Кто голову мою покрыл позором, / Огню предал мной выращенный лес? / Что за наглец сорвал с меня одежды, / Свои лохмотья сунув мне взамен? / Угодливый язык и слог невежды – / Кто мнил, что я обману сдамся в плен?» Всегда надо, так сказать, отделять зёрна от плевел. И отдельного разговора заслуживает вопрос о том, нужно ли при переводе воспроизводить просодию, чуждую языку перевода.
– Согласна. А кого вы считаете наиболее заметными фигурами современной литературы Кабардино-Балкарии?
– Чтобы никого не оскорбить, назову только ушедших: у кабардинцев всегда, наверное, маяками будут Али Шогенцуков и Алим Кешоков; у балкарцев соответственно – Кязим Мечиев и Кайсын Кулиев. Добавлю к списку Мусарби Сокурова (он, преподаватель университета, организовал, причём, заметьте, совершенно бескорыстно, что-то вроде семинара для молодых, мы часто бывали у него дома, и он стал первым кабардинцем, стихи которого я перевёл в далёком 1980-м) и Лиуана Губжокова. Среди балкарцев нельзя не упомянуть Керима Отарова, шагавшего в ногу с Кулиевым, только, к несчастью, на одной ноге (фронтовое ранение), и рано умершего, и Алима Теппеева, замечательного прозаика, пик творчества которого пришёлся, к сожалению, на те два последних десятилетия, когда обрести общенародное внимание национальному писателю стало очень трудно, если не невозможно. И незабвенных Ибрагима Бабаева (Кулиев высоко ценил его стихи и, умирая, посвятил ему стихотворение с такими строками: «Сегодня отправляюсь в путь-дорогу / Последнюю, тебе я молвлю слово: / Поэзии одной служи, как Богу, / Она – души нетленная основа») и моего большого друга Али Байзуллаева (те два стихотворения, что были опубликованы в прошлый раз, я перевёл всё в том же 80-м, но, кажется, за тридцать с лишним лет они своего накала не потеряли). Ну и, конечно, грешно было бы обойти молчанием Валентина Кузьмина, крупного русского прозаика, много сделавшего для литераторов КБР как переводчик и редактор, – он скончался в последний день лета. Кстати, в 70-х и в 80-х он тоже занимался нашими молодыми литераторами.
На Кавказе в прошлом году задуман «уникальный проект»: создан Клуб писателей Кавказа, президентом которого стал Салих Гуртуев. Сейчас в него входят 42 писателя из 10 регионов, издаётся, хоть и с перебоями, своя газета, задуман и альманах. Мы открыты для всех, кто не считает Кавказ пустым звуком или, хуже того, синонимом террора. Адрес нашего сайта http://pisateli-kavkaza.ru.
– Вы много переводили англоязычных писателей. Это была трудная работа? И продолжается ли она по сей день?
– Ещё студентом взялся за перевод романа Грэма Грина «Это – поле боя», но потом забросил. Добил его значительно позднее и отправился с ним в газету «Северный Кавказ». После публикации издатель Виктор Котляров предложил мне перевести роман Дональда Майкла Томаса «Белый отель». Мы пытались связаться с автором – не получилось, и в итоге книга вышла в свет пиратским образом. В 2001 году одно петербургское издательство (будущее «Домино») закупило права на перевод и издание всех произведений Томаса. Как-то, находясь в Публичной библиотеке, ведущий сотрудник этого издательства, замечательный переводчик и редактор Александр Гузман, разыскивая книги другого Томаса, Дилана, наткнулся на карточку нашего «Отеля». От удивления якобы чуть со стула не упал, нашёл роман, прочёл, стал искать меня. Дозвонившись, спросил: «Вы не против, если мы опубликуем ваш труд ещё раз? И предложим перевести кое-что ещё?» Естественно, я согласился. С тех пор с ними и сотрудничаю.
Вот и этим летом не мог оторваться от работы – трудной, головоломной, изнурительной, но увлекательной настолько, что предпочтительнее казалось спалить непрерывно гудящий кондиционер, чем хоть как-то отвлечься от этой благословенной каторги (какой всегда представляется перевод талантливого произведения). Речь в данном случае идёт об очередной вещи Чайны Тома Мьевиля (р. 1972) – британского писателя, который определяет свой жанр как «странную фантастику».
Привлекала неразгаданная тайна завораживающего текста, потому что перевод – это своего рода противостояние – самое дружественное! – двух мощных языков и двух способов мировидения. Это ведь только очень недалёкие люди полагают, что для перевода достаточно знать язык оригинала, – к чему это приводит, все мы с ужасом видели в 90-е годы. Кстати, я не считаю, что культура у каждого народа отдельна. Кажется, Элиот говорил, что каждое вновь созданное произведение несёт на себе отпечатки всего, что было написано ранее, – и само накладывает на них свой отсвет. Культуры разные, но взаимосвязаны. И переводческие навыки оттачиваются постоянно – на произведениях англоязычных, балкарских и кабардинских авторов. Это звенья одной цепи. Да, а попутно выполняю ещё один свой проект – перевести всего Филипа Ларкина, выдающегося английского поэта XX века, которого у нас до сих пор мало знают.
– Сейчас много говорят о кризисе литературы, о конце книги. Но писатели всё равно, невзирая ни на что, пишут. Что вы думаете об этой тревожной ситуации? И как обстоит с этим дело в англоязычных странах?
– О «смерти романа» говорят достаточно долго, а он никак не желает умирать! Так, в рецензии на «Облачный атлас» Д. Митчелла обозреватель The Sun Diego Union Tribune позволил себе такую забавную фразу: «Когда кто-нибудь в следующий раз заговорит о том, что роман под угрозой, ударьте его этой книгой. Да посильнее». Другие полагают так называемый кризис питательной средой для постмодернизма. На мой взгляд, о конце книги многие говорят просто потому, что надо же им о чём-то говорить. За деньги. И в это же время книгами непрерывно полнится Интернет, растёт количество аудиокниг.
А вот в англоязычных странах, хотя тенденции повсюду сходны, с книгами, кажется, всё в порядке. Скажем, к американскому изданию «Города и города» прилагаются ответы автора на вопросы читателей издательства Random House – вопросы весьма квалифицированные. Так что слухи о «тупости» американцев несколько преувеличены!
– Национальная культурная политика... Что нужно сделать, чтобы она стала реально действующей и, если так можно выразиться, литературоцентричной, то есть помогающей трудному существованию литераторов и стимулирующей читательский интерес?
– Снова вспоминается упомянутая статья Ю. Полякова: на мой взгляд, в ней дан прекрасный анализ современного состояния культуры. И её надлежит тщательно проштудировать всем тем, кто выдумывает совершенно ненужные дела, как-то: реформы образования и ЖКХ, всякого рода переименования и прочее, вбухивая в это миллиарды. Лучше бы издательствам и журналам помогли.
А вот насчёт трудного существования литераторов я как-то не уверен. Никаких особых условий для их появления не нужно. Есть даже мнение, что кандидатов в настоящие поэты лучше всего сослать на Соловки. Чтобы поэт получил народную известность, его надо затравить, как Пушкина, Есенина или Пастернака. Хотя сама по себе известность – ничто. Если о ком-то все знают понаслышке, но произведений его не читали, то какой в этом прок? Вот вам «афоризм», прошлым летом придумал: «Чтение – вот лучшее почтение». Ведь на самом деле стихи как таковые появляются лишь после того, как становятся достоянием читателя. Только в столкновении между сознанием читателя и текстом рождается живой образ стихотворения, ради которого автор (сознательно или бессознательно) всё и затевал.
– Ваш совет пишущим?
– Не писать доносов. И отдельно – совет рецензентам: читать, о чём пишете. Иной раз ткнёшься – кажется, совсем про другую книгу изложено. Воображённую рецензентом. Это у Станислава Лема был такой жанр: рецензии на несуществующие романы. Но Лем придумывал ещё и имена с названиями. Так оно честнее.
– В наше время депрессивного мироощущения где взять душевные силы для полноценного существования?
– В себе. У меня своя гипотеза: в каждом человеке есть некий «хрустальный шар»: «Шар хрустальный – вот всё, что я помню о нём: / он был небом завещан. / Опусти его в тигель, испробуй огнём – / ни царапин, ни трещин». Стихи всегда выручают. И ещё одно любимое дело – переводы. Благословенная каторга.
Беседовала