Завершился 32-й Московский международный кинофестиваль
На основной конкурс Московского международного кинофестиваля принято смотреть слегка снисходительно. Мол, фестиваль даёт шанс увидеть роскошные новинки, показанные в Берлине и Канне, раритетные ретроспективы, радикальные эксперименты авторского кино, а конкурс, дескать, что ж, повод для фестиваля. Замечательных программ на 32-м ММКФ было и в этом году достаточно (назову, например, полюбившиеся публике «81/2», «Азиатский экстрим», ретроспективу Клода Шаброля и очень любопытные по замыслу спецпрограммы «Поколение «Ноль» выбирает» и «Московская эйфория – выбор ФИПРЕССИ»). Но, пожалуй, в этом году можно поздравить отборщиков основного конкурса. Они собрали программу сильную, достаточно ровную и неожиданно концептуальную.
Краеугольным её камнем стали фильмы из Болгарии, Венгрии, Германии, Польши, Чехии, каждый из которых обращается к событиям конца 1960–1970-х годов. Вероятно, 40-летний юбилей европейских событий 1968-го (пусть и разных в Париже, Праге, Варшаве, Берлине) мог сыграть роль в появлении этих лент. Но одним юбилеем, на мой взгляд, не объяснить их возникновения. Дело явно не только в юбилее и тем более не в желании пнуть «мёртвого льва» советской империи. Характерно признание на пресс-конференции Ирены Павлазковой, режиссёра фильма «Как рай земной», что после бархатной революции это чуть ли не первая картина в Чехии за последние лет двадцать, рассказывающая о диссидентах и людях, подписавших знаменитую «Хартию-77». Не было в обществе ни интереса к этой теме, ни потребности оглядываться назад. Спрашивается, что же изменилось? Откуда это желание «остановиться, оглянуться»? Главный приз «Золотой Георгий» за лучший фильм – «Брат» (режиссёр Марсель Раскин, Венесуэла);
Вряд ли только кино может дать ответ на этот вопрос. Но попытаться поискать ключ к ответу в фильмах стоит. И первое, что бросается в глаза, это то, что в центре большинства из них оказывается вовсе не политическая драма, а внутренний этический выбор героев. Его неоднозначность проявляется даже в фильме Марты Мессарош «Последний донос на Анну», где герой, историк литературы, оказывается связанным странными, но вроде бы невинными обязательствами писать отчёты во время своей командировки в Лондон о встречах с Анной Кетли, одной из лидеров венгерской революции 1956 г. Компромиссы не выглядят поначалу сомнительно скользкими, но их череда выстраивается в путь, с которого невозможно свернуть. Тем не менее даже в этом фильме, который начинается с раскаяния главного героя и где расставлены все точки над «i», появляется сцена, где доктор литературы, сломленный сознанием своей вины, протягивает восстановленный студенческий билет младшему брату, радикалу, исключённому за диссидентство из университета. Тому самому, кто бросит в финале с возмущением уже постаревшему профессору: «Так ты был стукачом?» Но, как ни крути, получается, что доучиться молодой человек смог благодаря брату.
Ещё более сложными и запутанными оказываются этические проблемы в фильме «Розочка» Яна Кидава-Блоньского. Поначалу кажется, что история героини, знойной сексапильной блондинки Камиллы и её брутального жениха Романа, оказавшегося сотрудником спецслужбы, – местная ретроверсия приключений агента 007, поданная с отрицательным знаком. Расклад выглядит уж очень пошлым. Красотку подсылают к вольнодумному пожилому литератору, чтобы она собрала информацию о его связях в диссидентских кругах. Блондинка оказывается умненькой девочкой и перспективным агентом. Но в какой-то момент куколка становится человеком, способным на собственный этический выбор. В итоге шпионский боевик в духе бондианы превращается в психологическую драму, снятую вполне традиционно. А картина трагического прошлого из чёрно-белой становится многоцветной и объёмной.
Отчасти этому способствует то, что в основу фильма легла реальная драма писателя Павла Ященицы, широко известная в Польше. Его жена была завербована службой безопасности и писала донесения о муже. Впрочем, он не был одинок в своей беде. В сходной ситуации оказался Бертольд Брехт, за которым Штази присматривало с помощью его собственной любовницы. Но картина не является документальной, несмотря на использование реальной съёмки разгона студентов в Варшаве 8 марта 1968 года, показанной публике чуть ли не впервые, телезаписей партийных съездов и выступлений Гомулки…
Немудрено представить, какую эффектную чернуху можно было бы снять. Но у режиссёра явно иная задача. Трудно отделаться от мысли, что он отчасти любуется эпохой 60-х, с модой на мини-юбочки, подведённые глаза девушек и причёски а-ля Брижит Бардо. Даже с дефицитом продуктов, с цензурными запретами и слежкой за вольнодумцами этот мир не выглядит тотально безнадёжным. Прежде всего потому, что в нём есть очень человеческая жажда любви, подлинных чувств. Как ни странно, среди главных героев фильма нет злодеев. Каждый, в том числе Роман, любитель бокса и выпивки, выглядит жертвой. Созданный им любовный треугольник оказывается роковым для каждого из участников.
специальный приз жюри «Серебряный Георгий» – «Албанец» (режиссёр Йоханнес Набер, Германия–Албания);
приз «Серебряный Георгий» за лучшую режиссёрскую работу – «Розочка» (режиссёр Ян Кидава-Блоньский, Польша);
приз «Серебряный Георгий» за лучшее исполнение женской роли – Вильма Цибулькова («Как рай земной», Чехия);
приз «Серебряный Георгий» за лучшее исполнение мужской роли – Ник Хелилай («Албанец»);
приз ФИПРЕССИ – «Как рай земной» (режиссёр Ирена Павлазкова, Чехия);
приз за вклад в мировой кинематограф – Клод Лелуш;
приз им. К.С. Станиславского «Верю» – Эммануэль Беар.
Помимо заострения внимания на этических и психологических проблемах есть ещё одна черта, характерная для этих фильмов. Это, скажем так, внимание к опыту социал-демократии. Лет десять назад основной политический конфликт, формирующий силовое поле фильма, определялся во многом противостоянием тоталитарного государства и личности. Сегодня он не то чтобы исчез – несколько трансформировался. Характерно, что главной героиней фильма Марты Мессарош оказывается Анна Кетли, одна из ярких фигур, определяющих политику венгерских социал-демократов в течение нескольких десятков лет. Фрагмент её пламенного спича в защиту рабочих, звучащий в фильме, выглядит неожиданно актуально.
Несколько по-иному тема «настоящих коммунистов» в противовес «реальным» возникает в очень любопытном немецком фильме «Берлин, Боксхагенер платц» (режиссёр Матти Гешоннек). Боксхагенер платц – район Восточного Берлина. Фильм о жизни за «стеной» снят как мягкий гиньоль. Среди главных героев – жизнелюбивая бабулька, регулярно хоронящая своих мужей и на кладбище встречающаяся с новым женихом; семейство законопослушного полицейского, устраивающее скандал во время панихиды; его сын, заворожённо слушающий рассказы о спартаковцах 1920-х годов и «настоящих коммунистах»… Нетрудно заметить, что бабушка смотрится идеальной предшественницей нынешних «готов». Неудивительно, что ухажёр покоряет её сердце стихотворением о «мнимо умершем дитяти». Но готы готами, а романтическая немецкая баллада, став лейтмотивом комедийного ужастика, обретает вполне серьёзное лирическое наполнение. «Почему всегда рушится всё, о чём мы мечтали?» – с грустью вопрошает старый спартаковец Карл, прикладываясь к фляжке. Тема погребённой мечты, сливаясь с мотивом баллады о «мнимо умершем», получает новые обертона. И похоже, очень существенные для нового европейского кино. Умершая мечта о справедливом социальном мире, погребённая без почестей вроде бы навсегда, обнаруживает признаки жизни.
Наконец, нельзя не заметить, что любовь к 1960-м во многом определяется воспоминаниями о романтике диссидентского противостояния «системе». В фильме Ирены Павлазковой «Как рай земной» эта романтика объединяет не только расставшихся жену и мужа, но даже мужа и любовника. Мелодраматическая трагикомедия, где сто пудов любви, горечи, политики (и немного – хоккея и стриптиза), снята в благородных традициях пражского сюрреализма. Здесь старый автомобиль едва не попадает под танк. Здесь народ собирается тайно и взволнованно, чтобы послушать лекцию Жака Дерриды, а вместо этого попадает в кутузку. Здесь муж, встречая любовника в домашнем халате жены у себя на кухне, на секунду замирает, чтобы приветливо улыбнуться – после того как выясняется, что у него в квартире прячется известный писатель. Здесь проигрыватель ставят у стен тюрьмы, чтобы друзья могли послушать хит Карела Готта «Се ля ви…». Павлазкова сняла изящное кино, в котором абсурд жизни претворяется в смех и печаль.
Другим столпом программы по традиции стали дебюты. ММКФ, как и полагается «большим» фестивалям, явно ориентируется на открытие новых экзотических территорий кино. Впрочем, нельзя не заметить, что некоторые из этих территорий напоминают до боли знакомые пространства сериалов. Как, например, венесуэльский фильм «Брат», где густой наворот футбольных страстей и сюжетных ходов дал лихую смесь. История найдёныша, эффектные футбольные голы, жизнь бедных кварталов латиноамериканских городов с богатым криминальным прошлым и братская любовь forever – все вместе, видно, сразили наповал Люка Бессона, председателя жюри. Впрочем, предпочтения Бессона, создателя Голливуда на Сене, явно на стороне зрительского кино. И в этом смысле его чутьё – стопроцентно. «Брат» неожиданно стал фаворитом фестиваля и получил в дополнение к Гран-при приз зрительских симпатий и приз российской кинокритики.
Успех другого дебютанта – немца Йоханнеса Набера, снявшего фильм «Албанец» (копродукция Германия–Албания), другого рода. При том, что история молодого гастарбайтера быстро дрейфует от романтической любовной истории к криминальному «чтиву», картина сделана в сдержанной манере, отчасти стилизующей документальную съёмку. Экзотика традиционного горского уклада в ней контрастирует с жизнью европейского мегаполиса. Фильм, в общем, грамотно сделан, но вряд ли можно говорить, что он открывает новые темы или новую эстетику. Пожалуй, единственная новизна тут в том, что европейский кинематограф с любопытством заглядывает на новую для него территорию бедной горской страны посреди Европы.
Самым большим разочарованием фестиваля стал режиссёрский дебют Михаэля Коэна «Это начинается с конца», в котором снялась Эммануэль Беар и который подавали чуть ли не как новое «Последнее танго в Париже». Увы, Коэн – это совсем-совсем не Бертолуччи. Эммануэль Беар самоотверженно сделала всё, чтобы спасти дебют мужа, но искренняя супружеская любовь на экране порой выглядит на редкость искусственно. Иногда лучше всё-таки начинать сначала.