Оренбуржцы в предчувствии ВТО
Иван УХАНОВ, писатель
Печатается в «ЛГ» с 1975 года
В степном этом крае извечно не хватало стройматериалов, особенно древесины. И хотя в советское время появилось несколько заводов по выпуску кирпича, цемента, железобетонных изделий, строительство жилья, особенно в сёлах, шло вяло, трудно.
Лишь к 70-м годам ХХ века в округе ожил-забурлил сельский жилстрой. Особенно в целинных районах. Возникали там целые улицы из кирпичных домов и крупнопанельных коттеджей. Походили они друг на друга, как пельмени в тарелке, но архитектурный трафарет этот не умалял у сельчан радости новоселья.
То была пора созидания, бурные годы брежневского застоя, когда только на территории Оренбуржья действовало 6 всесоюзных молодёжных ударных строек, создавались крупные животноводческие фермы, элеваторы, заводы, шахты, больницы, жильё… Рыночные реформы остановили и разрушили этот созидающий механизм. Сельское хозяйство объявили чёрной дырой, сферой неэффективной деятельности. Мясо, хлеб, молоко легче и дешевле-де приобретать за границей, нежели производить в России.
Весной 1997 года в оренбургской администрации всполошились: на дворе апрель, до нового урожая ещё три месяца, а хлеба уже нет, и людей кормить нечем, и сеять нечего. Кончилось тем, что чиновники Оренбургской области, награждённой двумя орденами Ленина за выращивание зерна, поехали за хлебом во Францию и закупили его там за доллары.
Нарастающий импорт зерна и мяса задавил, парализовал отечественного товаропроизводителя. Начался повсеместный забой скота, под нож шло даже дойное стадо. Пустели коровники, свинофермы. Безработица, безденежье и отсутствие всяких перспектив гнали сельское население в города. О домостроительстве сельчанам пришлось забыть: о жилье ли речь, когда есть нечего?
Набирать силу сельский жилстрой начал в 2000 году с приходом в губернаторы Алексея Андреевича Чернышёва. Выходец из потомственных оренбургских земледельцев, он знал по опыту: все житейские отсчёты сельский человек ведёт от печки, шире взглянуть – от дома. Главное – была бы хорошая крыша над головой, остальное – наладится, образуется. Когда же крыша проржавела до дыр, стены покосились, прочернели от старости, а жильцы не имеют средств не только на постройку нового дома, но и на ремонт износившегося, они, отчаявшись, могут покинуть отчий кров, даже съехать навсегда с родных мест. Старики-то ещё потерпят, дотянут свой век в одряхлевших избах, а молодёжь – нет, без перспективы иметь хорошее жильё и работу не останется она жить на заветной, даже очень красивой и милой с детства земле малой родины. Уедет.
В Оренбуржье 42 процента населения – сельчане. Если не изменить донельзя ухудшившуюся ситуацию со строительством для них жилья, то все планы возрождения села, все нацпроекты останутся на бумаге. Правительство области приняло постановление «О порядке предоставления средств областного бюджета на возвратной основе для строительства жилья на селе до 2010 года» по программе «Сельский дом». А председателем его избрали опытнейшего администратора, заслуженного строителя России Виктора Николаевича Воронкова.
В беседе со мной он был откровенен:
– Наша домостроительная организация – личная инициатива губернатора. И все наши дела – под его строгим контролем. Он мне так и сказал: деньги вам дадим большие и прошу не транжирить их, каждый рубль должен попасть в цель. Если же схитрите, если хотя бы один дом построите кому-то вне сельской местности – голову оторву!.. Так и сказал-приказал. Иначе нынче нельзя. Выделяются 
огромные денежные средства, но немалая часть их на пути к адресатам рассасывается неведомо куда…
За девять лет работы для сельчан построено 8920 комфортных, с городскими удобствами домов.
Решили посмотреть на них. Заместитель главы администрации Оренбургского района Юрий Геннадьевич Михайлин повёз меня в посёлок Пригородный. Живописное место на правобережье Урала. Обустраивать его начали ещё лет пятнадцать назад. Более четырёх квадратных километров занимают респектабельные коттеджи и особняки нефтяников и газовиков. Благо что эти очень богатые по нынешним временам люди оказали немалую помощь малоимущим: к обширной зоне строительства жилья для сельчан, отступившей в степь, подведены добротные 
инженерные коммуникации, электричество, водопровод, дороги.
– Главная трудность здесь – получение участка, – рассказывает Михайлин. – Многие сельчане, особенно бюджетники, не в силах купить землю (10 соток). Она идёт с торгов. Так предусмотрено, к сожалению, Земельным кодексом РФ.
– Почему «к сожалению»? Вроде бы аукционы ведутся открыто, прозрачно, на равных условиях.
– Так-то оно так, но… – Юрий Геннадьевич смолк и, взглянув на приближающиеся домики посёлка, добавил: – Сейчас познакомлю вас с главой поселковой администрации Владимиром 
Михайловичем Рязанцевым. Он проблемы местные, пожалуй, лучше меня знает.
Рязанцев, густобровый крепыш, подал мне пачку бумаг и фотоснимков, словно бы для иллюстрации последующего своего рассказа.
– На аукционах встречаются люди несопоставимо разных финансовых возможностей, – не спеша заговорил он. – К примеру, доярка и бизнесмен-предприниматель. Выигрывает, конечно же, бизнесмен… Да, условия торгов прозрачные: кто больше заплатит, тот и победил. Но эти условия – для богатых. Сельчане же с низкими заработками лишены возможности достойным образом участвовать в этих «прозрачных аукционах». Они обречены на проигрыш… Нужно найти возможность продавать им землю, но без торгов.
От Оренбурга до Адамовского района – сотни километров. Он самый отдалённый и самый крупный – более половины миллиона гектаров освоенной земли. Именно здесь на необозримой и ровной, как аэродром, степи пролегли первые борозды, здесь на вековых пустошах возникли, почти заново отстроились два десятка посёлков, здесь снимался фильм «Иван Бровкин на целине». Район лидирует по валовому сбору зерна. И по домостроительству он – призёр среди остальных 35 районов области.
Если приглядеться, энергичнее и больше строят там, где наибольшая профессиональная устроенность населения. В Адамовском районе, например, оно в основном занято полеводством. Район – крупнейший производитель твёрдой пшеницы, которая ещё в 1862 году на Всемирной выставке в Лондоне была удостоена Золотой медали. Правда, не сразу, не вдруг такой знаменитой она стала. Очень перестарались, переусердствовали с освоением тутошних земель. Под посевы распахали даже малопригодные почвы, что привело её к эрозии и засолению.
Следы безмерного усердия, невзнузданного энтузиазма первоцелинников до сих пор неизгладимы на полях восточных районов Оренбуржья. Извечно здесь на вольных пастбищах нагуливали мясо и шерсть многотысячные отары овец. Теперь почти вся территория – под посевами зерновых культур. Урожаи совсем слабенькие: шесть-семь центнеров с гектара. Песчано-солончаковые почвы больше не дадут, как их ни распахивай, ни удобряй. Много хлеба здесь – за счёт больших посевных площадей.
Напрашивается вопрос: зачем из года в год здесь сеют пшеницу, другие злаки, зачем вообще распахали эти луговые, ковыльно-тюльпановые равнины, где издревле хозяйствовали чабаны, охотники, степняки-овцеводы?
Задаю эти вопросы и уже слышу:
«Но-но, поосторожнее, помягче бы, писатель Уханов, когда о хлебе насущном, о сеятелях говорите. Оренбургская 
земелюшка наша именно хлебом славна. Хлеб – всему голова. Хлеб у нас не только едят, хлебом живут».
Согласен. Мне, коренному оренбуржцу, можно бы и не напоминать об этих истинах, они впитаны мною с молоком матери. Сызмальства, в труде, познавал цену хлеба. Как зорко сельчане, помнится, стерегли небо, ловя приметы урожая! Как утомляли их пыльные, басмаческой силы, июньские бури, как сокрушали неурочные августовские дожди! С напрягом футбольных болельщиков следили всякий раз за куражами непогодицы, вымаливая победы погожим дням.
Да, хлеб в Оренбуржье – понятие строгое, священное. На знамени области – два ордена. Оба – за хлеб! И всё же, всё же, всё же…
Знаменитый оренбургский комбайнёр, дважды Герой Социалистического Труда Василий Макарович Чердинцев однажды ответил мне на вопрос: «Вы действительно считаете Оренбуржье самым уникальным хлебным регионом страны?» Ответил так: «Считаю, если говорить о количестве выращиваемого хлеба. Случалось, область по пять миллионов тонн сдавала. Если же учесть потопроливной труд, каким добываем хлеб, то область нашу нельзя назвать самым подходящим местом для выращивания зерновых культур. Зона рискованного земледелия. В пятилетке два года засушливые. Средняя урожайность зерновых 9,6 центнера с гектара. Это раза в три меньше, чем на Кубани, на Алтае. Но есть хозяйства, где получают по восемнадцать-двадцать центнеров».
Вот на этих хозяйствах и сосредоточить бы внимание, а низкопродуктивные пашни перевести в кормовые угодья, в пастбищные луга. В советские времена сокращать пахотный клин строжайше запрещалось. Теперь – пожалуйста, 
используйте землю по уму-разуму.
Вспомним, сколько народу из центральных областей России понаехало в восточные районы Оренбургского края целину поднимать, сколько жилья понастроили там! Но пожили люди десяток-другой лет и давай назад переселяться, мигрировать. Не прижились, в тягость оказались им суровые условия степного земледелия и животноводства.
Застраивать огромные степные просторы поспособствовала бы выверенная политика оренбургского правительства, которая твёрдо, наверняка и навсегда определила бы, что предпочтительнее для населения того и иного района – пасти или пахать. Каким делом заниматься? Если власть, обеспечивая сельчан комфортным жильём, будет в то же время ориентировать их на рискованное, богарное (неполивное) полеводство, то есть на нестабильность жизни, то никакое жильё не поможет удержать людей на данной территории.
Нет, я не за альтернативу между животноводством и рискованным земледелием, пусть ведущие отрасли продолжают взаимодействовать, не ущемляя друг друга. Но почему бы оренбуржцам не начать делать то, что кроме них никто в мире сделать не сможет?
Жалкое существование влачит племенной совхоз «Губерлинский». А ведь места фантастические! Там я многажды бывал, собирая материал для книги «Оренбурский пуховый платок». Тихий трепет нежности и удивления охватывает всякий раз, когда берёшь его в руки. Всемирна его слава. И ею настоящий пуховый платок обязан не только одарённым мастерицам-вязальщицам, но и многотрудному искусству козоводов. Начешут хорошего пуха – значит, и платки получатся хорошие. Из плохого, «бедного» пуха даже опытная рукодельница не свяжет добрый платок.
На земле много всяких коз, но такую уникальную, как губерлинская, встретить можно только в Губерлинских горах, раскинувшихся на четыреста квадратных километров. Диковатая природа: невысокие синевато-перламутровые скалы в лёгких поясках тумана, увалы и ущелья, поросшие разнолесьем, просторные долины с рощицами берёз и ромашковыми лугами, и всюду – закрой глаза и прислушайся! – всюду дремотный звон родниковых ключей. Прекрасные места для пастбища! Зимой здесь яркое солнце, ядрёный морозный воздух, студёные метели… И должно быть, в защиту от лютого зимнего холода и немилосердной жары растёт на козах подшёрсток, пух – то самое сказочное руно, из которого создаётся оренбургский песенный платок.
Многие страны пытались открыть у себя такой же чудо-промысел, коз из Оренбуржья завозили во Францию, в Англию, в Южную Америку, на Северный Кавказ, создавали для них благодатные условия. Но уже через два-три года козы теряли свои выдающиеся пуховые качества. И обретали их только в Оренбуржье! Такой уникальной драгоценной породы коз больше нет во всём мире. А там, где она есть как самодостаточный изумительный дар природы, её не ценят, не берегут: в Оренбуржье только за последнюю четверть века количество пуховых коз сократилось втрое. Убавилось сырьё – подорожали платки, затруднился их сбыт.
Скоротечное увядание славного народного промысла федеральные и областные чиновники объясняют так: «Дело не в ухудшении козоводства, просто в народе прошла мода на пуховые изделия, не современны они теперь». Я же верю, что он, как хлеб, всегда будет нужен людям, никогда не надоест. Желанным экспонатом входит он в залы всемирных выставок народного искусства, страстно охотятся за ним заморские щеголихи.
Дяди из планирующих ведомств, однако, держатся непреклонно.
Тут нельзя не сказать и о коневодстве. Оно в Оренбуржье кое-где кое-как возрождается, проклёвывается, но официально ещё не налажено. А зря. И древняя история, и рекомендации учёных, и веление времени единогласно «голосуют» сегодня: наибольшую часть восточного Оренбуржья следовало бы отдать коневодству. Лошадь, как и коза, животное непривередливое, запасов кормов не требует. О прибыточности коневодства ещё в ХVIII веке писал в книге «Топография Оренбургская» первопроходец и исследователь Южного Урала, выдающийся учёный П.И. Рычков: «Как зимой, так и летом все табуны содержатся в степи, ибо как бы ни был глубок снег, лошади привыкли его разгребать и так под снежною травою, имея на себе от лета довольно жиру, содержатся».
Но беспамятные потомки славных оренбургских и башкирских коневодов подзабыли об этом весьма прибыточном промысле, хотя иногда вдруг и возгораются азартно: «Коневодство?!. О, это же здорово! Тысячи тонн уникального мяса, сотни центнеров целебного кумыса!» Но тут же спохватываются, пугая себя ажиотажем надуманных проблем, и угасают: «А где столько кормов взять? А как содержать табуны зимой?..»
Вот так и откладываются до неведомо каких времён исследования и рекомендации учёных и опыты предков, люди погружаются в свои привычные труды, в бессмертную текучку…
Нынешний же быстроменяющийся глобальный мир чаще вознаграждает гибкий инициативный ум, железную деловитость, бдительную самоуверенность.
В Илекском и Соль-Илецком южных районах до недавних пор настойчиво-уступчиво выращивали, невзирая на хронические неурожаи, пшеницу и ячмень. В среднем по 7–8 центнеров с гектара выцарапывали из тёмно-каштановых, малогумусовых почв, раскалённых от сорокаградусного июльского зноя. Но вот на холмистых участках этих полей там и сям нарядно запестрели полосатые шары арбузов, жёлтые овалы дынь. Бахчи, тесня посевные площади для зерновых, занимали новые и новые позиции.
Областное руководство поначалу скептически-недоверчиво воспринимало эту самодеятельность аборигенов, пробовало даже остепенить их, обвиняя в опрометчивом самоуправстве, в измене традиционной зернодобывающей специализации, в попрании главного хлеборобского символа Оренбуржья, хлеб – превыше всего! И даже превыше здравого смысла?..
Нет!.. Вольному – воля. Пусть тот или иной район сам решает, что ему в пользу. Пусть люди самолично проявятся в деле устроения на собственной территории социального благополучия для себя.
Нынче в названных районах под бахчами – около 30 тысяч гектаров! Прекрасному илекскому арбузу возвращается давний авторитет. Арбуз этот наряду с астраханским, по архивным известиям, в прошлых веках покупали Москва и Петербург, услаждая царские застолья…
Обильные урожаи бахчевых культур запросили сегодня соответствующий механизм сбыта. Грузовиками и телегами, как прежде, теперь не обойтись. Да и штучная торговля на местных базарах – вчерашний день бахчеводства. Нынче дело выглядит так: в канун урожая на бахчевые плантации приезжают из северных областей покупатели и на выбор определяют: «Весь урожай с этой плантации – нам!» Речь идёт не о десятках, а сразу о тысячах тонн арбузов и дынь. Тут же делается предоплата продукции, а в назначенное время подкатывают огромные фуры, трейлеры… За один летний сезон старательный бахчевод зарабатывает 250–300 тысяч рублей. За такие деньги местному хлеборобу понадобится года четыре пахать и сеять.
Вместе со всеми россиянами нацеливаются сегодня на вступление в ВТО и оренбуржцы. Но многие их товары, особенно продукция животноводства, неконкурентоспособны, так как производятся в сравнительно сложных технико-экономических и климатических условиях. В таком же положении и многие другие регионы России. И не потому ли наши правительственные коммерсанты заваливают сегодняшний отечественный рынок дешёвым зарубежным продовольствием? То ли ещё будет, когда по условиям единого мирового рынка России придётся передать основные предприятия продовольственного сектора в руки транснациональных корпораций.
– Однако мы непременно выйдем на этот рынок и преуспеем там! Для этого у нас больше возможностей, чем, скажем, у европейцев, – твёрдо заявил в беседе со мной Александр Григорьевич Зелепухин. Совсем недавно он, доктор сельскохозяйственных наук, возглавлял базирующийся в Оренбурге Всероссийский научно-исследовательский институт мясного скотоводства, нынче он депутат Законодательного собрания Оренбургской области.
– Почему это? На Западе и кормов, и удобрений вдоволь, и климат мягче, и механизация труда животноводов полная.
– Зато в Европе тесно. И курице, и овце, и телёнку там шагу негде ступить, травку пощипать. Почва щедро напичкана удобрениями, ядохимикатами, доля гумуса в ней ничтожна. Не зря же гитлеровцы как драгоценный трофей возили к себе российский чернозём, вливали здоровую кровь в истощённый организм германской земли… Скот и птицу европейцы выращивают в закрытых помещениях и зачастую на искусственных кормах – порошки, добавки, прочие допинги. Иногда ешь иноземную курицу, а по запаху будто рыбное филе.
– Да уж… знакомое ощущение.
– Наша мясная продукция пойдёт вне конкуренции, – с убеждённостью продолжал Александр Григорьевич. – Но нам нужно усвоить железное правило: на экспорт – только экологически чистое мясо! Никакого другого. И произвести нам его легче, чем европейцам. Российские нивы не только пространственно огромны, они к тому же меньше загрязнены вмешательством людей.
– А чем экологически чистое мясо отличается от обыкновенного?
– Богатством ценнейших компонентов, которые в обыкновенном, особенно импортном, мясе почти отсутствуют. С ухудшением в мире общей экологии спрос на экологически чистую продукцию будет возрастать в глобальных объёмах… И нам нужно работать! Но работу тормозит донельзя скудное финансирование. Федеральный бюджет всегда держал институт на голодном пайке. Своими же руками золотую жилу закапываем!
Есть притча о бедняке, который всю жизнь носил армяк, не зная, что в его подкладке зашиты бриллианты. Мои земляки оренбуржцы в чём-то похожи на него. Впрочем, они-то ведают, где бриллианты, но…