Грандиозный проект, на протяжении целого месяца экспонировавшийся разом на трёх столичных площадках, привлёк наше внимание вовсе не своими масштабами – в искусстве размер не всегда имеет значение. Интерес вызвал автор – Илья Кабаков, на протяжении многих лет являющийся знаковой фигурой новейшего русского авангарда в его «концептуальном» изводе. Фигурой, прямо скажем, неоднозначной и при этом феноменально успешной. Кабаков, чьи «тотальные инсталляции» были представлены на ВИНЗАВОДе, в ГМИИ им. А.С. Пушкина, а также в новом Центре современной культуры «Гараж», оказался художником, блестяще создавшим и обустроившим собственный миф, в рамках которого реальность использовалась в качестве пластичного стройматериала. Каков он, мир Кабакова? Представленный нам в экспозиции «Илья и Эмилия Кабаковы. Московская ретроспектива. Альтернативная история искусств и другие проекты» и претендующий на отражение целой исторической эпохи. Ключом к пониманию могли оказаться слова супруги художника, Эмилии Кабаковой, сказавшей, что лейтмотивом выставки является девиз «Прощание с утопией». Могли, но не оказались. Ибо одни не нашли прощания, другие – утопии. Поговорить о Кабакове мы предложили художникам, чья эстетическая и поколенческая удалённость друг от друга настолько велика, что они кажутся жителями разных планет. Первый – герой contemporary art'а, насмешник и скоморох, фигура столь же медийная, сколь и «студийная». Второй – живописец, проводящий большую часть жизни в своей «студии» – мастерской – и лишь изредка покидающий её ради «медиапространства», которое в его случае, впрочем, ограничивается учебной аудиторией. Вышло поучительно.
Честно говоря, я шёл на выставку Кабакова злой. Думал, опять увижу очередную версию «Коммуналки». Думал, что будет обычная для современных акций невнятица. Но оказалось, что и экспозиция сделана классно, и Кабаков проявил себя гораздо ярче, откровеннее, в главном своём стремлении даже с бо’льшим шармом, чем когда-либо ранее.
Эмилия Кабакова произнесла слово «прощание». Но никакого прощания нет. Ощущение того, что листаешь журнал «Огонёк» 30-х годов, не покидает тебя в «Гараже» ни на минуту. Кажется, сам Кабаков вполне мог стать персонажем своих картин – столько у автора умиления страной, столько обожания эпохи. В работах нет и следа западной мифологии – только то, чем жил Кабаков сорок лет назад в СССР: очарованность великой Советской империей, трепет перед грандиозностью задач, решаемых ею. Повторяю: я ожидал увидеть «Коммуналку», но оказался в титанически-дерзкой и изысканной утопии. Это выставка о потерянном рае. О фрейдистском комплексе и о горьком сиротстве отцеубийцы. Это безутешный плач об ушедшем хозяине: отце, который наказывал, но и поощрял.
Это выставка о себе-богоборце, вступившем в смертную схватку с Зевсом-Сталиным. Это низвержение кумира, потому что с его уходом ушла Империя, истаяла утопия. Это обида на отца, бросившего ребёнка Илюшу на произвол судьбы. Пусть даже эта судьба сложилась финансово удачно, детская фрейдистская слеза осталась. И эта борьба – единственный для Кабакова способ стать вровень со стилем эпохи титанов.
Неосознанно все диссиденты поклонялись Сталину, СССР. Теперь они мстят хозяину. За то, что не жил вечно. За то, что не смог им предоставить ту землю обетованную, которую они жаждали обрести, но так и не смогли – ни здесь, ни в Израиле, ни на Западе. Он обманул их ожидания и должен ответить! Даже посмертно.
Когда у страны не стало хозяина, изменилось всё. Заботиться о себе художникам пришлось самим. А это трудно. Смотрящими назначили маляров. Художники были заняты делом. Под началом ремесленников мастерам было хуже, чем под руководством партии. Пусть КПСС и отправляла иногда столичных живописцев в провинцию рисовать доярок и сталеваров.
Но, во-первых, партия платила. За своих рабочих и колхозниц художник получал в рублях гораздо больше, чем доярки и сталевары в тех же дензнаках за свою работу, а во-вторых, у Кабакова и сейчас на картинах трактористы, свинарки и пастухи. О каком прощании с утопией здесь можно говорить, если оно обернулось возвращением домой из сиротского приюта Запада?
Возвращением дельца, имеющего в аттестате отличные отметки по бухучёту.
В ретроспективном «прощании» больше всего калькуляции. Это браки заключаются по любви, разводы же производятся по законам арифметики.
Кабаков, безусловно, владеет ремеслом. Он принадлежит к хорошей школе живописи, так называемой московской, которую сформировали Лентулов, Кончаловский, Машков. Немудрено, что он был в СССР, стране, ценившей профессионализм, преуспевающим художником. Естественно, советским. Потом он уехал в Германию и стал преуспевающим антисоветским художником. Оставаясь хорошим мастером.
Но… тогда в Европе был спрос на «арт», а среди «арта» в цене был «чёрный соц-арт». Немудрено, что появилась «Коммуналка», успешный коммерческий проект.
Прошло время, «чернуха» не то чтобы оказалась никому не нужна – за неё просто стали меньше платить прижимистые европейцы. Сначала у бухгалтера Кабакова, возможно, возникло недоумение: отчего то, что стоило вчера миллионы, сегодня стоит пару евро, и наоборот? Но потом он, конечно, разобрался: недаром даже Эрик Булатов относил себя к «наивным парням» рядом с Кабаковым.
Талант у Кабакова есть. Не только, кстати, коммерческий.
Но один талант – ничто без заказчика. Заказчик – великий двигатель искусства. Генерацию художников-диссидентов, к которой принадлежит Кабаков, сформировал Запад. А кто не верит, тот пусть поищет их в провинции, где не было иностранных посольств.
Политик платил. Долларами, дойчемарками, но главное – посулами другой жизни. Продавались диссиденты легко. Дёшево и охотно.
Сейчас заказчик изменился, но платит он так же исправно, как и раньше. Валюта его называется «нефтедоллар». Купец может быть «условно-патриотическим капиталистом», и тогда зовут его Юрий Михайлович Лужков, а его протеже – Илья Глазунов и Александр Шилов. А может быть и космополитическим олигархом по фамилии Абрамович. Тогда его продвиженца будут, скорее всего, звать Илья Кабаков.
Всё правильно, все при деле. Абрамович – при Дарье Жуковой, Дарья – при «Гараже», «Гараж» – при Кабакове. Если это плохо, то винить в этом стоит не Абрамовича, а Потанина. Это он заплатил за «Чёрный квадрат» миллионы и сказал этим: «Остальные сдохните». И после этого целая куча прекрасных художников – левых, правых – оказались вне игры.
Кто поможет? И Илюша сорок лет мотался по миру, по пустыне Запада ходил, но дождался, когда вырастет новое поколение покупателей. По иронии оно выросло опять в России.
А тем, кто этого ещё не понял, Эмилия Кабакова, жена художника, говорит о том, что не хочет даже запаха денег чувствовать рядом с картинами Ильи.
Эффект Родины!
К которому ещё следует добавить «эффект Лицея» – привилегированного заведения, выпускающего революционеров. Все они – и Булатов, и Кабаков, и Игорь Макаревич – рождались чуть ли не с кистью в руках, с самого детства учились в художественных школах, дорога для них была определена с пелёнок, она была удобной, прямой, а на её обочине частенько находились заботливо разложенные партией скатерти-самобранки. Потом всё советское этим мальчикам обрыдло. Переели. Никто их не давил, жили все как у Христа за пазухой. Делали что-то. Кабаков чудесно иллюстрировал детские книжки. Бачурин – я это помню и могу засвидетельствовать – прятался от заказчиков.
Чем им хозяин не нравился? В случае Кабакова – КПСС? Рылом рабоче-крестьянским не вышел? Но художник при нём был успешен, он мог рисовать свою утопию уже тогда, никто ему не мешал.
Ладно, сменил родного хозяина на более гладкого иностранца. В цене стало антисоветское. В тираж пошла «Коммуналка».
Грянул финансовый кризис. На Западе покупатели «коммуналок» кончились, иссякли и деньги на баловство – но остались нефтедолларовые миллиардеры в РФ! А им коммуналок не нужно. Они живут в тесных хоромах старой мечтой о прибавочной стоимости, которая в новой России реализуема только на поприще советского патриотизма.
Вот и спрос на «утопию». Что же до «прощания», то… все интеллектуалы сейчас постмодернисты, всем нужна символическая амбивалентность, однозначности нынче не терпят. Вот это и помогает им всё, что приносит прибыль, объявлять прогрессивным. Быть принятым среди интеллектуалов почётно. А что на деле? Сменился заказчик.
Утопия же у Кабакова одна – абстрактный мир цифр, выраженных в общеевропейской валюте. И с нею он что – попрощается, что ли?
, доцент РГГУ, заслуженный художник России