«Восемнадцать вызовов современной литературе» Брюса Стерлинга
ПОЛЕМИКА
Лев ПИРОГОВ
Американский писатель, публицист, идеолог, полемист, издатель (и прочая, прочая), основатель литературного направления «киберпанк» и попросту живая легенда Брюс Стерлинг опубликовал в журнале Wirde коротенькую статью под названием «Восемнадцать вызовов современной литературе».
На самом деле вызовов там заметно меньше: многие слиплись по принципу «семь бед – один ответ», но краткость, как известно, сестра таланта, так что у меня вышло аж пятнадцать с половиной ответов.
1. В основе литератур лежат национальные языки – а современное общество глобализовано и полиглотно.
В основе литературы лежит всё-таки не язык, а опыт. Недаром сложности перевода упираются не в проблему подбора слов, а в проблему состыковки различных культурных практик. Трудно перевести слова, обозначающие что-либо, если в нашей культурной практике нет в точности такого явления. Таким образом, в основе национальных литератур лежат не национальные языки, а национальные культуры.
В основе национальных культур лежит культура народная – мифопорождающая структура, не менявшаяся со времён неолита. Поэтому у американского фермера больше общего с русским колхозником (см. картины Эндрю Уайета), чем со своим же биржевым маклером. В свою очередь, у маклера больше общего с нашим Пелевиным, чем со своими Стейнбеком и Фолкнером. Культурные различия проходят не по языковым границам.
2. Общераспространённые средства повседневного общения – сотовые телефоны, социальные сети, потоковое видео – дотягиваются до тех местностей, куда нет хода печатным текстам.
Во-первых, этой «транспортной теореме» сто лет в обед: «Скоро ничего не будет – ни театра, ни кино, одно телевидение». Только вышло наоборот: телевидение превратилось в «средство повседневной коммуникации», отказавшись от потуг на искусство, а театр и кино остались. Сработал такой принцип: чем сложнее в употреблении, тем реже пользуешься, тем выше символическая цена, хоть бы и в качестве дорогой безделушки. А дорогие безделушки выкидывают реже, чем телевизоры.
Во-вторых, всегда существовало то, что распространялось эффективнее печатных текстов: устная традиция. Интернет, потоковое видео – её нынешние формы (как раньше ярмарочное представление или анекдот). Отменяло ли это когда-нибудь литературу? Вроде нет.
3. Системы, обеспечивающие защиту интеллектуальной собственности, не работают.
Что же, станет меньше писателей, для которых поводом к сочинительству является зарабатывание денег?
4. На средства промоушена, дистрибуции и розничной торговли в книжном бизнесе нельзя положиться в той степени, что в прежние времена.
Не всё, что вредит продаже товара, вредит и самому товару. Чаще наоборот: выпустили новый сорт пива – пробуешь, вроде вкусное. Раскрутили марку – годика за два-три уже помои. Правильно, зачем стараться, если и так берут. Привычка – замена счастью.
5. Производство печатных книг – устаревшая, токсичная и неадекватно затратная отрасль промышленности.
…Как и производство энергии. Даже солнечную чтоб накопить, нужен кремний для батарей, а производство кремния токсично до ужаса. Ветряки производят инфразвуковые колебания, от которых люди сходят с ума. Про водород уж не говорю – взрывается, а нефть ещё Вернадский не велел жечь.
6. Демографическое ядро потребителей печатных медиа стареет быстрее, чем население в целом. Проблемы, которые испытывают печатные книги и газеты, решаются за счёт урезания гонораров молодых писателей-дебютантов.
Скоро в связи с глобальным цивилизационным кризисом электричество отменят, и всё будет хорошо. А молодых «писателей медиа» вообще надо гнобить.
7. Медиакорпорации работают на основе никудышных бизнес-моделей; оптимизированная в экономическом смысле «культурная индустрия» активно враждебна переживающим всплеск активности аспектам общечеловеческой культуры.
Какой бы «всплеск активности аспекта» ни переживало человечество, медиакорпорации всегда тычут ему в нос одним и тем же – зрелищами. Так было всегда. Медиакорпорации для того и существуют, чтобы навевать человечеству сладкие сны, порождающие наяву чудовищ. Чем больше чудовищ, тем больше требуется новых сладких снов, тем выше заработки медиакорпорантов. Замечательная бизнес-модель. Но при чём тут литература? Между нею и медиа-бизнесом нет знака тождества. Они связаны примерно как инстинкт продолжения рода и порноиндустрия: весьма тесно, но связь эта, скорее, обратная.
8. «Длинный хвост» разделяет аудитории на мелкие враждующие группы, подрывает возможность установления общих критериев и размывает незыблемость литературной репутации.
Понятие «Длинный хвост» (приблизительное значение – «сопутствующий ассортимент») ввёл в обиход американец Крис Андерсон. Означает оно вот что: если раньше издательские деньги зарабатывались только на хитах и «звёздах» (а издание прочих книг этот запас проедало), то теперь прибыльной становится «целевая», «нишевая» литература.
Иными словами, потребительский рынок делится на множество групп и удары наносятся не по площадям, а прицельно. Но чем адреснее обращение и чем меньше его аудитория, тем меньше в этом обращении массового усреднительного идиотизма, тем дальше литература отстоит от «телевизора» (см. п. 2).
Что касается «возможности установки общих критериев». Если речь идёт о нравственных критериях, то литература их не устанавливает, а транслирует. Если речь идёт об общих критериях литературной оценки, то они невозможны, поскольку ни для чего не нужны, а природа (хоть бы и социальная) не терпит излишеств.
9. Переведённое в цифровой вид всеобщее достояние трансформирует традиционное литературное наследство в огромную бесплатную, портативную, легкодоступную базу данных, коренным образом трансформирующую отношение читателя к литературе.
Распространение книгопечатания в Западной Европе привело к расколу римско-католической церкви; литература, напротив, пережила расцвет. Будем надеяться, что и на этот раз шарахнет где-нибудь в другом месте.
10. Современная литература не в состоянии произвести востребованное, всеохватное, неформатное произведение; все основные бестселлеры последнего времени вышли из того, что раньше считалось жанровыми нишами, – таких как фэнтези, любовный роман и подростковая литература.
Великие произведения русской классической литературы вышли именно из жанровых ниш: «Евгений Онегин» – из пародии в стиле «а-ля рюс» на французский любовный роман, «Мёртвые души» – из романа странствий, «Преступление и наказание» – из детектива, «Анна Каренина» – из английского family story (трансформировавшегося впоследствии в «дамский роман») и так далее.
Проблемы начались, когда «неформатность» стала восприниматься как самостоятельный жанр: «Напишу-ка я что-нибудь великое, всеохватное». Незаурядное произведение, в основе которого лежит уникальный жизненный опыт автора, стало восприниматься как литературная форма, как результат писательского, а не жизненного усилия. На производстве «всеохватного неформата» сосредоточились дураки. Неудивительно, что главные удачи приходятся на долю жанровой литературы – там остались работать те, кто пишет «за интерес», а не для репутации.
11–13. Барьеры, препятствующие публикации, разрушены – и таким образом открыты проходы для гигантских потоков паралитературы или вообще нелитературного текстуального самовыражения. Алгоритмы и социальные медиа заменяют работу редакторов и издательств; тексты, сгенерированные коллективами сетевых авторов, заменяют тексты, возникшие в результате индивидуального авторства. «Конвергенционная культура» сглаживает ранее значимые различия между медиа; книги становятся всего лишь одним из, второстепенным аспектом гигантских франшиз: твиттер/блог/комикс/компьютерная игра/саундтрек/телевидение/кино и проч.
Это верно: чем большую долю совокупной книжной продукции составляют кулинарные рецепты, перепечатки блогов и жизнеописания телезвёзд, тем сильнее видоизменяется ответ на вопрос «что такое литература» в головах читателей (а сегодняшние читатели – это завтрашние писатели).
Адекватного ответа на этот вызов у меня нет, есть рефлекторный: нужно себя блюсти. «Не читайте советских газет». – «Так ведь других нет?» – «Вот никаких и не читайте». Если обложка «привлекает внимание», руками не трогать. Если на рекламном постере написано что-нибудь типа «перевернул представления» – переходить на другую сторону улицы. О душеполезном чтении узнавать по старинке: через критические разделы «толстых» журналов (которые оживут, как только литература перестанет хлебать из одной рекламной кормушки с масскультом), от знакомых. На жизнь хватит, ещё и лишнее прихватишь.
14. Изменчивые интерфейсы компьютеров и сотовых телефонов становятся главными в мире средствами доступа к культуре. Наборные системы влияют на медиа, делают их частью своего собственного гибридного, креольного образа.
Баба с возу – кобыле легче. Если тексты без картинок и «линков» станут прерогативой образованного сословия, беды не случится (глядишь, заодно и само сословие восстанет из полумёртвых). Мне, например, очень нравится литературная ситуация первой трети позапрошлого века, когда так и было. Всё впереди: и проблема народности, и разночинцы, и Первый съезд писателей, и дачи переделкинские… Всё впереди.
15–16. Учёные, погруженные в соответствующие отрасли знаний, становятся виртуальной интеллигенцией – связанной системой перекрёстных ссылок, компетентной во всём понемногу. Академическая образовательная система подвергается колоссальной инфляции, становится гигантским мыльным пузырём.
Ничего, организуем утечку мозгов из Африки (туда Болонский процесс доберётся ещё не завтра).
17. Гражданская холодная война, которая разводит участников по противоположным сторонам, вредна для интеллектуальной честности.
Понимаю, это вроде как Иван Сергеевич Тургенев написал про Базарова – какой тот плохой, а Павел Петрович Кирсанов, наоборот, хороший. Но поскольку Иван Сергеевич был «интеллектуально честен», Базарова он выписал так, что именно его тогдашняя молодёжь взяла за образец для подражания. Это, конечно, огромная литературная удача – чтобы герой жил без авторского догляда. Но зато неудача жизненная: навредить тому, что любишь, во что веришь. Так что с интеллектуальной честностью всё запутано. Кто знает, додави Тургенев тогда Базарова…
18. Готичная судьба бедной скончавшейся в корчах Поэзии – быть призраком на этом медленно затухающем празднестве.
Ещё бы: если уж литература просит ухи, поэзия делает это первой. Стихи пишутся быстрее и реагируют на изменения среды обитания тоже.
Однако то, что литература плоха, из приведённых выше тезисов никак не следует. Скорее, чувствуется обратное: она меняется явно медленнее, чем хотелось бы того авангардным умам, её приходится поторапливать. Всякий новаторский дискурс начинается с утверждения, что традиция при смерти, это как «жили-были», формальный зачин такой.
Но если не литература, то кто же?
* * *
Брюс Стерлинг в своих тезисах допустил обобщение, приятно напоминающее о статье Ленина «Партийная организация и партийная литература» (если помните, тот под словом «литература» подразумевал газеты, а марксистско-ленинская филология решила, что творчество; получился «соцреализм»).
Мистер Стерлинг, говоря «литература», имеет в виду печатную продукцию, «бумагу». Вот ведь и тезисы его опубликованы в журнале Wirde, посвящённом всяким электронно-компьютерным штучкам и тому, как они «изменяют мир». То есть всё-таки скоро ничего не останется: ни львов, ни орлов, ни куропаток – одни смартфоны. В сокровищнице Голливуда на этот вызов есть готовый ответ: «Телевидение тогда заменит газеты, когда изобретут телевизор, которым можно будет подтереться». Фильму, выпустившему в мир этот мудрый афоризм, больше двадцати лет, а употребить телевизор вышеозначенным способом всё не выходит (хоть и давно пора). Так что спешить не будем.
Интереснее всего, что там, где Стерлинг касается как бы «собственно литературы», он пишет зачастую не о литературе, а о книжном бизнесе (маркетинг, удовлетворение потребностей, дистрибуция). Странности особой тут нет. В американском сердце между бизнесом и искусством онтологический барьер отсутствует: и то и другое традиционно относится американцами к разряду «высокого». Но именно в этом смешении и таится ответ на «вызов».
Становится ясно, что пресловутые «угрозы литературе» являются на деле не угрозами искусству слова, а угрозами искусству извлечения выгоды. Литература стала невыгодной – чья это проблема? Литературы? Да что вы говорите?
Если мужа (извиняюсь) перестала вдохновлять жена, чья это проблема? Сам-то он, конечно, думает, что её. Зачем, дескать, сетчатых колготок не носит.
А пива пить и курить поменьше не пробовал?
Вот и от литературы требуем «соответствия», то есть колготок. А даме, между прочим, за сорок, дети-школьники, давным-давно другие интересы созрели в жизни. Так что… Как говорят у нас в детском садике, «сперва допрыгни».