Вся жизнь писательницы и журналистки Валентины Жегис тесно связана с Москвой: здесь родилась, здесь появились на свет её сын Сергей, внук Артём, здесь она живёт и активно работает до сего дня. Валентина Николаевна принадлежит к тому поколению людей, которые шагнули со школьной скамьи в пекло войны.
Выпускной вечер 21 июня 1941 года в одной из московских школ… Цветы, улыбки… А наутро она пошла в райком комсомола, откуда была направлена на краткосрочные медицинские курсы, а затем на работу в госпиталь. Писала стихи. Литературный институт им. А.М. Горького в те военные годы шефствовал над госпиталем (больница им. Филатова). И тетрадка со стихами юной Валентины случайно попала на глаза писателей. Вскоре её пригласил на собеседование ректор Литинститута Гаврила Сергеевич Федосеев. Так Валентина Жегис стала студенткой, ученицей Ильи Сельвинского, совмещая занятия с работой в госпитале.
Она хлебнула военного лиха «на полную катушку»: вместе с другими студентами рыла окопы вокруг родной столицы, колесила по фронтовым дорогам с творческой бригадой, была мобилизована на сельхозработы и т.д.
Великая Победа совпала для неё с личной радостью – получила диплом об окончании Литинститута. А затем В. Жегис пришла в редакцию газеты «Советская культура» (ныне просто «Культура»), где проработала 40 лет.
Как журналистка она встречалась с такими мастерами, как Валентин Катаев, Леонид Леонов, Вениамин Каверин, и многими другими. Всё это нашло отражение не только в её статьях и интервью, но и в последних книгах.
Недавно Валентина Николаевна обратилась ко мне с просьбой – стать редактором-составителем её новой книги, которая впоследствии вышла в издательстве «Российский писатель». Это книга размышлений и подлинных историй о русской литературе, о её мощи в советское время. Книга называется «Ты жив, сынок…».
Что касается поэзии Валентины Жегис, то в ней сосредоточена вся полнота жизни: беспокойство о времени, горечь, любовь. Валентина Жегис умеет улыбаться даже сквозь боль и слёзы как в прозе, так и в поэзии!
8 декабря этого года Валентина Жегис отметит своё 85-летие. Хочется пожелать ей крепкого здоровья и новых книг.
НА СЕМИНАРЕ И. СЕЛЬВИНСКОГО
Дом Герцена… Крестом на окнах ленты…
Ещё вчера здесь полыхал пожар…
А мы с утра, прилежные студенты,
Спешим к Сельвинскому на семинар.
Он говорит о тайнах мирозданья,
О том, как трудно истину воспеть,
Что не всегда сбываются желанья,
Что сбиться можно на любой тропе.
Я юною была и непреклонной,
Всё в жизни мне казалось так легко!
– Неправ Учитель! – думала влюблённо. –
Взлететь нетрудно выше облаков!
Но обманули дерзкие надежды…
И потому, пока не кану в тьму,
Учителю внимаю я, как прежде,
Хотя не научилась ничему.
ТРЕВОГА
«Граждане! Воздушная тревога!» –
Прохрипела чёрная тарелка…
Просыпаюсь… Снилась мне дорога
И ромашки, все в дождинках мелких.
Но в подвал укрыться не спешу я,
Поднимусь на огненную крышу,
Чтобы отвести беду большую
От родного дома, от детишек.
Ведь сегодня рвутся к нам злодеи,
Город ощетинился, как ёжик…
Я остаться в стороне не смею
И укрыться где-то от бомбёжек.
Нет, конечно, я не героиня,
А обыкновенная москвичка,
Но позволить не могу, чтоб ныне
Загорелся город мой, как спичка.
Потому на крыше я дежурю,
Зажигалку, как змею, – лопатой…
Да минуют всяческие бури
Переулки милого Арбата.
Но «Отбой!». Закончилась тревога,
А надолго ли – никто не знает…
Я устала. Я вздремну немного…
Ты позволишь мне, Москва родная?
СТАРЫЙ ДОМ
Мой старый дом похож на все дома,
Но для меня он – родина сама…
Конечно, здесь Чайковский не творил,
И улицу в стихах не славил Пушкин…
Кустарник у подъезда, фонари,
Зимой сугробов пышные подушки.
Но для меня здесь всё: друзья, прогулки, смех,
И праздники, и будни боевые,
И первый поцелуй, как первый снег,
И первый снег, как поцелуй впервые.
Стал этот дом для каждого родным,
Когда враги к московской шли заставе.
Мы знали: он – частица всей страны,
Мы этот дом не отстоять не вправе…
…А нынче старый дом совсем зачах:
Со всех сторон гиганты в гордых позах.
И грусть застыла в окнах, как в очах,
И по стеклу – дождинки, словно слёзы.
Ах, милый дом мой, как ты постарел!
Уж трещины по стенам, как морщины…
И сгорбились старушки во дворе,
И стали старикашками мужчины.
И всё-таки уехать не спешу!
И новоселья близкого не жажду!
Ведь потому живу я и дышу,
Что в твой подъезд,
как в жизнь, вошла однажды.
У ПАМЯТНИКА АННЕ АХМАТОВОЙ
В замоскворецком дворике присела –
Задумчива, печальна и мудра…
Стою пред ней, смущённо и несмело,
А над Ордынкой дождь шумит с утра.
Сидит, едва касаясь пьедестала,
Сжимая под вуалью кисти рук…
О, Боже правый! Как она устала
От всех своих невыносимых мук!
Любимый сын томится в заточенье,
В застенки брошен варварской рукой…
Нет-нет, она не молит о прощенье:
Он не виновен, просто век такой.
Да, век такой – неправый и жестокий,
Где поджидает тайная беда…
И даже сокровеннейшие строки
Хранит душа, бумаге не предав.
А этот дом в глухом Замоскворечье –
Причал надёжный – дом её друзей,
Где были так светлы и нежны встречи,
Он тёплый дом, а не сухой музей.
А дождь всё льёт… упрямо и задорно,
Просвета в тёмных тучах не видать,
Она сидит, мудра и непреклонна,
Сама Любовь, Поэзия и Стать.
Но вот, взяв бак в недрогнувшие руки,
Какой-то тать облил прекрасный лик…
И струи краски – чёрные гадюки –
По бронзе, извиваясь, поползли.
Ах, как живучи прежние обманы!
Неотвратимо жизни колесо…
И никогда не плакавшая Анна
Роняет слёзы чёрные в песок.