Последний раз мы говорили с ним после поездки на открытие музея «Нашего современника» в Белозёрск, куда Александр Иванович отправился, несмотря на бушующий вокруг ковид. Его голос был усталый, но, как всегда, мягкий и ироничный. Это была та ирония, с которой он говорил о человеческом, слишком человеческом в мире и литературе. Как бы разделяя высокое от обычного, но и принимая это обычное. Он вообще с теплом относился к обычному в людях, даже если это были слабости и недостатки. А в тот вечер как-то виновато рассказал про болезнь – вот, мол, и я всего лишь человек.
Через неделю был пленум Союза писателей России. И перед его началом объявили: скончался Александр Казинцев. Это было страшно и больно. А потом страницы социальных сетей запестрели словами писателей, многие из которых были очень молоды, многие никогда не относили себя к «Нашему современнику», не публиковались в нём. Но они писали, как важен был для них Александр Иванович, вспоминали, что он когда-то им сказал, как повлиял на них. И будто открылась подводная часть айсберга – оказалось, что кроме статей и книг он так много дал окружающим его людям в литературе одной своей повседневной вроде бы жизнью.
Потом было холодное Химкинское кладбище. Когда мы стояли у его могилы, Нина Алексеевна, нежно любимая им супруга, включила вдруг яркую и зажигательную песню. И посреди заснеженного кладбища, между голых деревьев, песня звучала гимном человеческой жизни, и это было так органично на его похоронах.
Казинцев был воином, благородным рыцарем. Вот он выходит на сцену актового зала в Липках, окружённый оппонентами из коллег – редакторов журналов других направлений. Он не горячится, он говорит с той самой иронией, но в то же время твёрдо и решительно. Плетёт свою мысль мастерски, увлекая за собой наши умы и сердца.
Он был редактором, отдавшим сорок лет журналу «Наш современник», работавшим с Вадимом Кожиновым, Михаилом Лобановым, Юрием Кузнецовым, Сергеем Викуловым. Он видел легенды и сам был частью легенды. Он определял направление журнала: подбором материалов, приглашением авторов, которых ценил, своими статьями.
Он был ярким публицистом. С 1991 года вёл рубрику «Дневник современника» о самых острых проблемах страны. В рамках её выходили циклы статей «Менеджер Дикого поля», «Поезд убирается в тупик». В них Казинцев представал жёстким и последовательным полемистом, всегда снабжая эмоциональный материал множеством ссылок – он ценил в людях критическое мышление и хотел, чтобы те имели возможность сами проверить выводы, обращаясь к первоисточникам. Особой книгой стало «Возвращение масс». Он так верил в умение людей не подчиняться манипуляциям, а действовать, исходя из собственных убеждений. И вдохновенно любил те исторические моменты, когда подлинная народная воля проявляется в мире, оказывая влияние на политику и жизнь, когда «не вожди ведут массы, а массы ведут вождей, буквально выталкивая их вперёд, заставляя действовать». И хотя пристально следил за такими явлениями во всём мире, грело его и вдохновляло, конечно же, проявление народной воли – именно в русском народе.
Он был чутким критиком, автором прекрасных критических статей о Блоке, Мандельштаме, Пастернаке, пушкинской речи Достоевского. Уже после смерти мы открыли для себя такого Казинцева в его книге статей «Возвращение».
Он был большим поэтом. Эта грань его жизни как-то терялась из виду, заслонённая работой в журнале и публицистикой. «Московское время» воспринималось частью биографии, давним фактом. Но в последние годы он стал публиковать стихи и открылся нам и в этом качестве. А уже в 2021 году вышли «Начало» с ранними стихами и «Сила земли» – ясная зрелая поэтическая книга, в которой каждое стихотворение ценно и сильно.
В литературе он раскрылся в разных качествах: был и воином, и редактором, и публицистом, и критиком, и поэтом…
Но для нас, его учеников, он оставался всепринимающим родителем, хранителем очага, у которого всегда можно было согреться. Чем дольше мы были знакомы, тем быстрее таяла дистанция: известный автор и профессионал, обладавший огромным количеством знаний, для нас становился родным, даже гораздо большим, чем учитель и наставник. Становился любовью, теплом, прибежищем в колком литературном мире, полном самолюбований, амбиций, предательства, зависти.
Он один объединяет всех нас – таких разных, порой не согласных и вздорящих друг с другом. В такие моменты с досадой морщился и говорил: надо быть вместе, вы одно поколение, никто не поддержит вас, кроме вас самих. Он оставил после себя нас, сиротливо оглядывающихся вокруг, не умеющих жить так полно и ясно, как он. Оставшихся «во власти языка земного».
А он где-то далеко. Смог вознестись в простор, «в звёздный мир из своего предела». Где-то там огромный великан и ласковый отец смотрит сейчас на нас, то хмурится, то улыбается.
В своём величии и в своей душевной чистоте.
В своей прекрасной и милующей человечности.