Что делать
Перед лицом «никогда»?
Искать частицы «всегда»
В музыкальной оправе.
Мюриель Барбери. Элегантность ёжика
Каждое выступление Государственного симфонического оркестра Республики Татарстан можно смело называть культурным явлением. И не только потому, что данный оркестр входит в состав лучших коллективов России и Европы.
Программы его концертов всегда – изысканный пир для музыкальных гурманов. Судите сами. ГСО РТ открыл в Концертном зале имени Чайковского персональный абонемент, исполнив Второй скрипичный концерт Белы Бартока и «Песнь о земле» Густава Малера. 16 февраля второй концерт абонемента включал симфоническую поэму «Дон Кихот. Фантастические вариации на тему рыцарского характера» Рихарда Штрауса и Девятую симфонию Антона Брукнера.
Остаётся лишь добавить, что в этот вечер солировал прославленный Марио Брунелло на своей знаменитой виолончели Маджини, созданной в начале XVII века, а за дирижёрским пультом – как всегда! – стоял народный артист России Александр Сладковский.
«ЛГ» побеседовала с маэстро Сладковским перед началом концерта.
– Малер, Рихард Штраус, Брукнер... Чем обусловлен для вас такой интерес к поствагнеровскому романтизму?
– Это всегда было, это мои давние музыкальные привязанности. Но, знаете, чтобы всё любимое воплотить, необходим инструмент. Другими словами, для того, чтобы лететь в космос, нужна ракета. Вот прямая аналогия. Когда я принял оркестр восемь с половиной лет назад, я начал такую ракету строить. Я нуждался в настоящем космическом аппарате, который сможет преодолевать все сопротивления стратосферы и улетать далеко-далеко. Теперь нам с моим коллективом в любой космос можно.
– У вас каждый концерт – победа, преодоление «космических» трудностей.
– Мы просто очень интенсивно работаем, не покладая рук и не жалея себя. В настоящее время собралась такая команда, которая не боится любых трудностей. Ведь физические нагрузки настолько высоки, что немотивированный, «не заражённый» общей идеей музыкант, который бережёт себя, просто не сможет существовать в нашем коллективе – не выдержит. К примеру, только в начале этого года мы открыли новый абонемент с Бартоком и Малером. Затем мы провели фестиваль «Мирас» в Казани – три концерта современной татарской музыки (фестиваль татарской музыки им. Жиганова «Мирас», основанный Александром Сладковским, проходил в этом году в четвёртый раз. – М.З.). И параллельно мы готовили огромную программу для фестиваля La Folle JournОe (ежегодный фестиваль академической музыки, проводящийся с 1995 года в Нанте; назван буквально «Безумный день» в честь пьесы Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро». – М.З.), где мы за пять дней сыграли 10 концертов! Кстати, с наших концертов шла прямая трансляция на немецко-французский канал Arte с аудиторией в два миллиона человек. Что я могу сказать? После этого мы сразу сыграли Восьмую симфонию Малера (10 февраля эта симфония впервые прозвучала в Казани. – М.З.), и вот сегодня мы здесь – с «Дон Кихотом» и Девятой симфонией.
– После всех ваших концертов, даже тогда, когда вы играете трагические сочинения, такие, к примеру, как Шестая симфония Малера, всё равно остаётся чувство просветлённости и надежды. У вас получается везде, по выражению Ференца Листа, «заметить свет». Это отражает ваше собственное отношение к жизни?
– Знаете, об этом даже не задумывался. Я знаю только, что обожаю эту музыку, всегда мечтал её играть, играть, играть. Моя мечта осуществилась. И когда я на сцене, то действительно вижу такую реакцию. А в чём причина, я даже не пытаюсь вникнуть. Для меня главное – как можно больше охватить шедевральных партитур, которые обожаю всем сердцем. И для меня это смысл жизни – дарить людям то, как я это слышу, как это получается у нас с оркестром.
– Именно поэтому ваши интерпретации настолько выстроены, продуманы до мелочей. К примеру, в той же Шестой Малера вы переставляли местами средние части...
– Ну, играют и так, и так. Классическая форма, конечно, строилась по принципу, как написал Малер. Но именно в его произведении Адажио в третьей части, мне кажется, больше на месте. Я бы сказал, логичнее и лучше отражает суть произведения.
– Возвращаясь к сегодняшней программе. Бытует мнение, что в Девятой симфонии Брукнера, несмотря на видимую завершённость, всё-таки осталась некая недосказанность, «недописанность», хотя бы даже в тональном плане. Брукнер же планировал написать Финал...
– Вы знаете, всегда и во всём планирует только Бог. Композитор – это всего лишь проводник божественных идей. Меня удивляют «подвиги» некоторых музыкантов, которые дописывают что-то за творцами. Это какая-то странная манера – вообще позволить себе прикоснуться к чужой партитуре. Никакой незавершённости в Девятой симфонии нет! Можно сказать, что и Чайковский, к примеру, тоже мог бы написать «повеселее» «Патетическую». Но Бог сказал ему, и он это услышал: «Через две недели тебя не будет»... На всё Божья воля – я к этому так отношусь. Кстати, до Девятой Брукнера я не помню, был ли у кого ещё медленный Финал. Может быть, Брукнер и того же Чайковского натолкнул на мысль, что совсем не обязательно заканчивать симфонии в мажоре или быстрой кодой. В конце концов, вечность завершить нельзя! Брукнер обращается к Богу – недаром симфония носит посвящение «Возлюбленному Богу» – и оканчивает свой земной путь на таком красивом мажорном аккорде в Адажио! Какая же в этом незавершённость? Вот он – свет, вот надежда!
Концерт предстоял действительно незабываемый. Оркестр под управлением Александра Сладковского – это могучий живописец, рисующий свои картины широкими щедрыми мазками. Картины абсолютно зримые и даже, можно сказать, физически осязаемые. Чего только стоит скачка Дон Кихота и Санчо Пансы на деревянном коне из Седьмой вариации «Дон Кихота», когда создавалось полное ощущение ворвавшегося в зал ветра, пробирающего до костей; пародия на «Полёт валькирий», от которой слушателям было явно не до смеха. Или «превращение» оркестра сначала в колокол, а затем в орган из Третьей части брукнеровской симфонии, когда звучание хорала в соборе символизирует прощание с этой жизнью... Кстати, Марио Брунелло продемонстрировал такую же способность к «превращениям». Его виолончель пела по-настоящему человеческим голосом, от «грудного» полнозвучного бельканто до тишайшего едва уловимого вздоха.
Передавать это чудо прикосновения к «недосказанной вечности», к частицам «всегда», одними лишь словами – дело неблагодарное. Хочется лишь отметить, что звучащие «дилетантские» аплодисменты после каждой из частей симфонии – явление, конечно же, нежелательное, несмотря на утверждающуюся европейскую тенденцию, где это уже в порядке вещей. И всё же, если нельзя, но очень хочется, то можно. А хотелось очень! И даже при воспоминании о прошедшем концерте хочется до сих пор.
Мария Залесская