Александр МЕЛИХОВ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Откровенный диалог культур, равно как и слишком тесное их сближение, почти всегда ведут к конфликту, в котором проигрывающая сторона рано или поздно берётся за оружие.
В Ираке, Израиле, в Чечне взлетают на воздух автомобили, а то и люди, нагружённые взрывчаткой, – «народ борется с оккупантами». Но Лондон, Мадрид, где вроде бы никто никого не оккупирует… «Чего же ты хочешь?» – взывает цивилизованный мир к террористу: если он ищет комфорта, дадим ему комфорт, если ему нужен социальный рост – откроем ему все пути. А может быть, он просто запуган своими вождями и тогда нужно внушить ему ещё больший ужас?..
Террор – устранение или устрашение соперников – так же стар, как само человечество. Однако самое первое, архетипическое убийство – убийство Каином Авеля – не было вызвано корыстными мотивами: это было убийство в борьбе за близость к Богу. Вот и современный идейный террорист лично ничего не приобретает, а вдобавок и убивает большей частью тех, кто ни ему, ни пославшим его не сделал ничего конкретно плохого. Сегодняшний террор стремится не столько запугать врагов, сколько воодушевить единомышленников: противник не так уж всемогущ и всеведущ, мы-то будем покруче!
Но неужели все эти героические злодейства творятся всего только ради утоления простейшей хулиганской потребности быть лучше ненавидимым, чем презираемым? Это сходство слишком уж внешнее – современный терроризм гонится за удовлетворением не материальных и даже не социальных, но экзистенциальных потребностей. Потребностей в чём-то вечном и бесспорном, позволяющем забыть о жалкой участи человека в бесконечно могущественной и бесконечно равнодушной к нему вселенной. Страх ничтожности – вот сокрытый двигатель современного терроризма: современный террор порождается ущемлением не материальных и даже не социальных, но метафизических потребностей человека. Современный террорист борется не за почётное место в том или ином социуме, но за почётное место в мироздании. Точнее, за воображаемую картину мира, в которой он не ощущал бы своей мизерности и мимолётности.
Но зачем для этого стулья (и судьбы) ломать? Увы, каждому обществу, ориентированному на достижение реальных, «земных» целей, хочет оно того или не хочет, приходится вступать в состязание с романтическими идеологиями, предлагающими человеку иллюзорное участие в великих и бессмертных свершениях. И если даже гражданское общество, сосредоточившись на чисто прагматических задачах, и не помнит о романтических соседях, оно всё равно остаётся для них источником соблазна – особенно если оно окажется материально преуспевающим: самим 
своим свободным и комфортабельным образом жизни оно будет невольно намекать, что можно очень даже приятно прожить, не напрягаясь ради чего-то отдалённого и незримого.
Неслучайно же мишенью современных террористов – как внешних, так и внутренних – сделались отнюдь не деспотические и эксплуататорские, но, напротив, самые свободные и благоустроенные государства современности. И удар наносится вовсе не по власти, а именно по обществу – по случайным людям. Можно сказать, по образу жизни. По конкурентной культуре.
И лучшие умы ломают голову, как бы так превратить конфликт культур в диалог культур. В либеральном мире даже возникла своя риторика, в которой святая троица диалог, компромисс, толерантность предстаёт такой же панацеей, как обобществление в марксизме-ленинизме. Но, увы: толерантными и прагматичными бывают только победители, желающие спокойно наслаждаться плодами своего успеха. Побеждённые же всегда их ненавидят и сочиняют самоутешительные сказки в том духе, что проиграли они исключительно из-за своего великодушия и благородства, а победители восторжествовали над ними только потому, что были подлыми и безжалостными. Из компенсаторных сказок побеждённых в основном и вырастают террористические химеры.
Заметно увеличить количество толерантности в нашем мире (уменьшить количество потенциальных террористов) можно, лишь уменьшая количество людей, которые ощущают себя побеждёнными. Однако ни на каком пьедестале почёта не могут разместиться многие…
В борьбе с ужасом ничтожности каждый народ выстраивает этот пьедестал для себя сам, создавая свою культуру для самовозвеличивания (не только в социальном мире – в мироздании!). Когда же его коллективные грёзы угасают, от него первыми отворачиваются собственные отпрыски, чувствуя, что национальные сказки уже не в силах защитить их от космического холода и одиночества.
Потому-то вопреки либеральному катехизису национальные культуры не сближают, но, напротив, наиболее остро разобщают нации. Я имею в виду, разумеется, не респектабельные «вершки» культур, но полубессознательные «корешки» предвзятостей и преданий, «обосновывающих» убеждённость (всегда иллюзорную) каждой нации и включающей её цивилизации, что именно она «самая-самая», – ради этой убеждённости они и создаются.
И компромиссный диалог возможен при дележе прибыли, но не на конкурсе красоты, где победителем может быть признан только один или по крайней мере немногие.
А состязание народов больше похоже на конкурс красоты, чем на торг дельцов. Нации создаются и объединяются в цивилизации не ради достижения каких-то практических материальных целей – для этого существуют промышленные и финансовые корпорации, включая криминальные, – а ради обретения (всегда иллюзорного) чувства избранности, уникальности, причастности чему-то прекрасному, почитаемому и долговечному.
Но представляете себе общество, в котором избранными себя считают все? Когда конкурируют не прибыли или технологии, но воодушевляющие фантазии?
И можно ли избежать ненависти, когда конкурент пытается разрушить твоё жилище? А главным жилищем всякого человека являются его иллюзии. И для них разрушителен любой рациональный анализ, любое соседство чужой сказки, обнаруживающее относительность нашей.
Слишком тесное соприкосновение культур всегда бывает гибельным как минимум для одной из них. Хотя культура победившая, вобравшая в себя какие-то приглянувшиеся элементы уничтоженной соперницы, уже может позволить себе великодушие, принявшись воспевать исчезнувших индейцев, черкесов или сарацинов.
Но в настоящем вопреки либеральным химерам чем лучше народы узнают, тем сильнее и раздражают друг друга. Каждый всё отчётливее понимает: его возвышенному образу самого себя нет места в мире другого. Другой, точно так же как и он сам, приберегает возвышенные чувства для борьбы с собственным, а не с чужим страхом ничтожности.
Конфликты иллюзий самые непримиримые, и диалог может их только обострять. Ибо и в самом деле невозможно доказать, что именно моя мама лучше всех, а моя Дульсинея – самая прекрасная дама во всём подлунном мире. Возражая против этого, мы не переубеждаем, но лишь оскорбляем друг друга. А переубедив, уничтожаем миражи, которые только и наполняют нашу жизнь смыслом и красотой, скрывающими от наших глаз ужасную правду о нашем бессилии и мимолётности.
Но таких дураков, которые бы с лёгкостью позволили чужим миражам вытеснить свои, на свете нет и не предвидится.
Короче говоря, откровенный диалог культур, равно как и слишком тесное их сближение, почти всегда ведут к конфликту, в котором проигрывающая сторона рано или поздно берётся за оружие. И подкупить или запугать идейного террориста социальными средствами невозможно, ибо он борется не за место в социуме, а за место в мироздании.
Его можно только соблазнить. Открыв ему возможность ощутить себя красивым внутри какой-то иной иллюзии. Не имея новых грёз, он станет защищать прежние, не щадя своей, а тем более – нашей жизни.
ПРИМЕЧАНИЕ ОТДЕЛА «ОБЩЕСТВО»:
Намереваясь продолжить исследование этой проблемы, приглашаем наших читателей высказать своё мнение об истоках современного терроризма и способах борьбы с ним. Ждём ваших откликов по электронному адресу: gam@lgz.ru