Анна Матвеева
Михаил Левантовский. Невидимый Саратов. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2025. – 252 [4] с. – 2000 экз. – (Классное чтение)
О как же давно не было книжек о любви – и в моей колонке, и в принципе… Сегодня бесчисленные авторы пишут о детстве, о травме, о зависимостях, о буллинге, о необычных профессиях и путешествиях к краю земли, все подряд сочиняют фантасмагории и триллеры, тогда как о любви писать давно уже немодно или же автор лишь считает, что он пишет о любви, а на самом деле – о травме, зависимостях, буллинге и так далее… У Левантовского, кстати, буллинг в романе тоже присутствует, но это слово ни разу не произносится, потому что когда без этикеток, эффект сильнее.
И необычные профессии в этой истории есть: главный герой, Володя Саратов, – скульптор надгробий (а это всё-таки не кассир в «Пятёрочке» и не, прости господи, писатель). И фантасмагорический компонент на месте – Володя, неудачно (или, наоборот, удачно, это как посмотреть) формулирует желание, и оно тут же сбывается, он превращается из человека в невидимку, заколку своей любимой жены Оли – и пускается в своего рода путешествие к краю земли, которого предпочёл бы никогда не совершать.
Но в первую очередь это, конечно, роман о любви. Написанный к тому же мужчиной и обязательный к прочтению женщинами, которые в мужскую способность любить не верят. Дыхание перехватывает от зависти к Оле, которая получает от своего мужа такие письма:
«Если бы ты была учебником геометрии, я обернул бы тебя в белую бумагу, белую как снег, а на обложке нарисовал бы маркером большую запятую, потому что в учебнике геометрии много говорится о точках и устройство праздников строится на них же, но каждая из точек таит в себе кометный хвост запятой, даже если комета прогорит и погаснет, даже если все числа мира соскользнут и поедут вбок, сминая друг друга, как сминает железнодорожную насыпь поезд, сошедший с рельсов».
Или вот ещё:
«Мы тогда пошли с тобой в кинотеатр. Только-только познакомились. Помню, когда начались титры, я подорвался с места. Боялся, что на экране появится большими буквами надпись «ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПОЛФИЛЬМА СМОТРЕЛ НА ДЕВУШКУ СЛЕВА» – и там моё имя с фамилией.
А ты сидела так спокойно, держала на коленях куртку и шарф, и у тебя на пальцах были колечки. Разные там были, мне нравилось на них смотреть. На них и на тебя».
Эпистолярная поэтичность невидимого Саратова (кстати, название романа – отдельный восторг и снова зависть, теперь уже к автору, который не только успел дать такую фамилию своему герою, но и сам над этим вдоволь посмеялся: «Серёжа Реутов! Олег Тамбов! Женя Киров! Коля Псков!») ведёт нас прямиком к основной ипостаси автора – Михаил Левантовский известен как поэт, а этот роман – его дебют в прозе. В блёрбе на обложке Надя Алексеева проводит параллель между «Невидимым Саратовым» и «Алисой в Стране чудес», да и художник Елена Сергеева, оформившая обложку, мыслит подобным образом. Формальное сходство с «Алисой...» действительно присутствует – Володя по чистой случайности и с голодухи съедает пирожок, который не просто уменьшает его в размерах, но ещё и превращает в неодушевлённый предмет, который тем не менее оказывается одушевлённым. Все предметы, все живые твари, все растения в мире, где очутился заколдованный Саратов, обладают душой в той или иной степени – они способны проявлять сочувствие, сердиться, шутить, а шариковая ручка – та и вовсе пытается совратить Владимира, человека и невидимку.
«Саратов начал объяснять, что он случайно стал невидимкой, но ручку было не остановить. Она уже рассказывала, как было бы чудесно потеряться на недельку-другую вместе. В ящике тумбочки или под диваном ординаторской. И как бы они там жили, придумывали свой мир, бесконечно говорили о всяком, и ручка рассказывала бы о том, что знает, а её глупый «незнайка» фантазировал бы о чём угодно. Слова «о чём угодно» ручка повторила дважды. И уточнила, что там, в темноте ящика или под диваном, можно будет узнать всю её длину, всю её точёную изящность и делать всё, что вздумается, всё, что хочется».
Поразительным образом всё это перекликается с известным эссе Владимира Набокова «Человек и вещи»: «…обратите внимание на то, с какой охотой и как ловко самая мелкая вещь норовит улизнуть от человека и как склонна она к самоубийству. Оброненная монета с поспешностью отчаянного беглеца описывает по полу широкую дугу и скрывается в самый далёкий угол под самым далёким диваном. И не только нет предмета без человека, нет предмета без определённого отношения к нему со стороны человека».
Набоков, как все помнят, питал слабость к оживлению неподвижного мира вещей – предметам в его прозе зачастую доступны и переживания, и чуть ли не поступки. Да и за исчезновением предмета может скрываться намного больше, чем кажется.
У Левантовского предмет антропоморфен только при условии, если ты сможешь быть с ним на равных. Заколка-невидимка на это способна, а человек Володя – нет. Так что это не только «Алиса в Стране чудес», но и теория голограммы, и попытка описать «мир глазами муравья». Автор уверенно проводит своего героя через все испытания и даже даёт ему возможность совершить подвиг, исправить ошибки близких и обрести в финале то единственное, без чего он не сможет жить ни в образе человека, ни в виде заколки, которую так легко потерять, – речь идёт, конечно, о любви.
Что ж, сказочная история и должна заканчиваться хорошо, финал, где все умерли или сошли с ума, давно набил оскомину. Добавлю лишь чуточку дёгтя на краешке чайной ложки – без единиц обсценной лексики, которых в «Саратове» примерно столько же, сколько отсылок к разным прекрасным текстам и фильмам, – роман значительно выиграл бы и не потерял бы ту разборчивую часть аудитории, которая любит подобные книги и очень нуждается в них. Да, я понимаю, что бóльшая часть русскоговорящего населения говорит именно так, как герои этого романа, но мне кажется, что это как раз тот случай, когда художественную правду следовало бы принести в жертву хорошему вкусу.