Надо приехать в Архангельск и побывать на пешеходной улице Чумбаровка с сохранённой старинной застройкой, чтобы увидеть скульптуры Сергея Сюхина в подлиннике. Увидеть, как отлитые в бронзе, по незримой дуге приветствуют друг друга и нас за одно – Шергин, Писахов, писаховский мужик на налиме и даже вымышленный Козьма Прутков, тоже, оказывается, уроженец Севера. Все с изумительным портретным сходством, этого умения Сюхину не занимать. У каждого свой характер, своя повадка. Сердечный любимец скульптора Борис Шергин – Шергинушка, как по-северному ласково его величает Сюхин, – сидит на краешке стула, «бережно прикасается босыми ногами к матушке-земле», руки его раскрыты навстречу зрителю – ладонь тепло излучает. На лице особенное, возвышенное выражение.
Пройти дальше – мужик из писаховской сказки, радуясь всему на свете, аж взмывает, взгромоздившись на роскошную рыбину. У Писахова, что встал на самом перекрёстке Чумбаровки с Поморской, золотится от пожатий прохожих протянутая рука и даже нос. Вылепил его Сюхин таким, каким писателю хотелось бы казаться людям. В старомодном пальто, поношенной шляпе. С авоськой в руке, набитой свежей сельдью из ближайшего магазина. Лицо умное, выразительное. Ещё в двадцатые годы Степан Писахов, писатель и художник, занимаясь изучением местного фольклора, как рассказывает его биограф, опростился, «надел карнавальную маску бахаря-сказочника, выбрал образ чудака и тем самым сохранил за собой право на озорство, непосредственность в словах и делах».
Сюхин ребёнком впитал ширь и даль своей земли, соединение её с высотой неба, когда шустро взмахивал на высоченную сосну – и не одну свою деревню Пучугу видел перед собой, а неожиданно огромное, могучее и прекрасное вселенское царство Севера. Он изобразит его, как только окрепнет в нём дар живописца. Целый космический мир перед нами на картине, названной просто дорогими ему словами «Моя деревня» (1990). Да разве на одной этой картине живёт северное пространство. Во сне он не раз взлетал, отталкиваясь, над землёй. И парил плавно под свист воздуха, и летел неизвестно куда, в какую-то сказочную страну со скалами и другими, не явленными ему в реальности гиперборейскими чудесами, в том числе света, сияния, мастерски переданных акварелью в литографическом рисунке («Сон»,1990).
Знак, что дала судьба: он родился на старой родительской кровати (что было естественным для их мест пусть и в 50-е годы: 400 км от Архангельска, 900 км от Москвы) под васнецовскими «Богатырями», намалёванными отцом красками на клеёнке. Вернулся он с фронта раненым и занялся, как почти все односельчане, главным промыслом – смолокурением, зарабатывал и плотницкой работой, и пастушеством. И всё мечтал, чтобы хоть один из трёх сыновей стал художником.
Радовало отца, что младший любит рисовать. Где угодно, только были бы карандаши и бумага. С пяти утра он пас стадо весь день в любую погоду. И, девятилетний, гордился, что может как завзятый пастух управлять коровами голосом. И охватывало его чувство свободы, «которое будто вытаяло из космоса». Особенно полно довелось ему впитать благодатную красоту природы, её тайны, когда «Господь сноровил» отца взять его с собой на целых три летних месяца пасти стадо в двести голов молодых первотёлок.
И отправились они за 50 километров от Пучуги. Уходили в длинную белую ночь, когда светилось всё вокруг северным слабым светом, возвращались под нависшим над ними куполом, мерцающим драгоценными серебряными звездами. Шли под травяным ветерком и останавливались вдоль реки, чтобы молодняк напитался полезными травами и наращивал силы и здоровье, вернувшись в хлева созревшими коровками с честью выполнять своё предназначение. А он гладил их, голубоглазых, целовал розовые морды. Рисовал. И опасного быка – «глаза с блюдце, глубина чёрная, как в космос в них входишь»…
Семнадцатилетним Сергей уедет поступать в Абрамцевское художественное училище имени Виктора Васнецова. Сдал экзамены на скульптурное отделение. И учиться будет так же хорошо, неутомимо, радуясь учёбе и походам в Третьяковскую галерею. Но в Москве задерживаться не собирался. Он на всех парах мчался в Пучугу, мысленно готовясь к свадьбе и немало не жалея, что раздумал поступать в Суриковский, где на просмотре высоко оценили его рельефы. Станет для него жена берегиней. Он и сваял, и была отлита в бронзе скульптурная композиция «Русским жёнам-берегиням семейного очага». Водрузили её на гранитный постамент в конце Чумбаровки, подле старинного усадебного дома. Красивая нарядная молодая женщина сидит за прялкой. В старинном сарафане, в повойнике на голове. У ног малое дитя, кот – символ домовитости. Всё в самом натуральном виде. Но это рождение скульптора-портретиста произошло позднее. А пока в 1981 году он поступает во Львовский полиграфический институт имени первопечатника Ивана Фёдорова. Желает овладеть техникой литографии – рисунком на камне.
И вот перед нами графическая сюита из чёрно-белых литографий на тему романа Фёдора Абрамова «Дом». Глубоким смыслом проникнута выразительная композиция с конём-охлупнем. Разместил это создание рук человеческих художник в самом центре листа, укрупнил, придал монументальность. Поза Лизы, «жившей по законам своей совести», опустившейся на колени, прижавшейся к необъятной шарообразной конской груди, гладящей её усталой рукой, её страдальческое лицо с мелькнувшей улыбкой – всё говорит, как дорога ей память обо всей прошлой жизни.
Пряслинский сосед, непутёвый Егорша, предавший и свой дом, и любовь Лизы, безнадёжно сидит в пустом пространстве на венском стуле у разрушенного им же дедовского дома, опустив плечи и голову, беспомощные, усталые руки. Лежит рядом ненужная лопата, стоит пустая бутылка – всё, что осталось от его никчёмной жизни. Вся сюита на тему абрамовского «Дома» строится на энергичных ритмах чёрного и белого, на безукоризненно точном, психологически разработанном, крепком рисунке.
Также художник откликнулся на прозу близкого ему по духу и стилистике Виктора Астафьева. Побывал в Сибири, не с чужих слов рисовал. Иллюстрации к двум рассказам Астафьева «Монах в новых штанах» и «Конь с розовой гривой» исполнены в разных техниках. В «Монахе в новых штатах» (это прозвище, данное семилетнему Вите, от лица которого ведётся рассказ), – великолепные рисунки мягким карандашом, художественные композиции из обыденной крестьянской жизни. Вибрация света и точное распределение теней, тёмных, доведённых до глубокой черноты пятен волей художника, создают гармонию, превращая иллюстрацию в произведение искусства. Разглядывать иллюстрации Сюхина хочется долго – в этом их предназначение.
Иллюстрации к астафьевским рассказам помечены 1990 годом. А в конце восьмидесятых Сергей едет в Москву в издательство «Детская литература». Главный художник Борис Диодоров, знаменитый своими иллюстрациями к сказкам Сельмы Лагерлёф и Алана Милна, доволен предъявленной ему папкой с книжной графикой: наконец-то перед ним художник, который справится со сборником сказов о народных умельцах, творцах разных чудес.
Сборник объёмный, состоящий из былей и бывальщин, сочинённых по народным образцам самыми разными писателями, и хорошо ему знакомыми, близкими и неизвестными, да и по почерку, по стилистике, по мировоззрению мало похожими друг на друга: Бажов, Шергин, Писахов, Афоньшин и так далее. «Палей и Люлех» – назвали составители сборник по одному из сказочных рассказов. Расцветит акварелью Сюхин свои картинки, и народных творцов изобразит с доброй улыбкой – они лихие, свободные люди, а в пейзажах воспоёт родное приволье. Блеснёт композиционным мастерством, разукрасит книгу изящными миниатюрками. Диодоров тут же предложит ему ещё одну толстенькую книгу – «Легенды о мастере Тычке» Ивана Панькина. А в 1990 году на Всесоюзном конкурсе «Искусство книги» его цикл к «Палею и Люлеху» удостоен диплома первой степени.
Позднее принялся за сборник сказок С. Писахова. Тот стилизовал их под народную речь и фантазию, всё от имени Сени Малины, реального сказителя. Сергей сам отбирал сказки, стараясь избегать с резкими нападками на «попов». Правда, хитроумный Писахов народными словами предупреждал: «Не любо – не слушай». Особенно хороши иллюстрации, где звучит любимая художником тема полётов. И получили иллюстрации Сюхина к писаховским сказкам в Москве в 2013 году диплом, заняли место среди лучших на достойном Международном конкурсе «Образ книги».
И тут мы должны остановиться, как думается, на самых, возможно, проникновенных его созданиях – живописных портретах близких ему людей и по прямому родству, и по духу. Портрет старшего брата, одухотворённый поэтической думой; портрет старушки в платке, молящейся по дороге к храму, переполненной небесной радостью; портрет почитаемого всеми умельца, серьёзного человека Фёдора Кузнецова в картузе, а за ним его по-народному своеобразная цветочная роспись прямо на двери дома. Поместил Сергей Сюхин эти портреты на сакральных для него вратах. Редкая по смысловой и художественной выразительности получилась экспозиция на его персональной выставке в 2017 году в Москве, в Музее современного искусства.
Не только конь на крыше, но и входная дверь в северном доме имеет языческий смысл. Дверь не запирали, чтобы могли войти в дом души предков. «Дверь, – пишет Сюхин, – самая знаковая часть, она хранит тайну всех поколений, живущих в доме, хранит уют и покой, сберегает традиции». Она – врата памяти. Отдельно в этом ряду стоит портрет Шергина. Слагатель творений, посвящённых родному Северу, давно уже признан как писатель необыкновенной северной красоты. Более того, в нём разглядели черты святого человека, «стяжавшего душевный мир и радость сердечную». Для Сергея Шергин – олицетворение духовности. Он создаёт образ, близкий иконописному
Был Сюхин за своё вдохновенное творчество, за свои выставочные «Врата памяти» в 2016 году удостоен высшей награды Международного Славянского форума искусств «Золотой витязь».
Давненько задумал Сюхин осуществить иллюстрации к дневникам и прозе Шергина. Но в который раз позвала его скульптура. Да куда – на Соловки. Задумали энтузиасты поставить памятник юнгам, что учились там в годы Великой Отечественной войны в специальной школе морскому делу и отправлялись на военные корабли радистами, сигнальщиками, боцманами. Почти четыре тысячи ребят из разных мест страны окончили школу юнг, после войны их осталась тысяча…
Сюхин создаёт скульптурную композицию. У самого берега Белого моря, на древнем соловецком камне их двое. Один сосредоточенно смотрит в бинокль, другой, став на колено, серьёзно изучает морскую карту. Готовятся, видать, к экзамену. Композиция полна движения и романтики. Развеваются ленты на бескозырках, по-мальчишески вольно заломленных набекрень, от ветра чуть приподняты воротники-гюйсы и лацканы бушлатов… Осенью прошлого года памятник был открыт при небольшом стечении народа.
«Вот укреплю себя снова духом своей родной сторонушки, – сказал мне недавно в Москве Сергей Никандрович, – и продолжу рисовать образы из волшебных текстов великого сказителя». Завершит Сюхин свой замысел обязательно. Он – ЧЕЛОВЕК РУССКОГО СЕВЕРА.
Лидия Кудрявцева,
арт-критик, заслуженный работник культуры России