Юрий ДАНИЛИН
В фойе Большого зала Московской государственной консерватории к какому-то юбилею развёрнута небольшая выставка, посвящённая Леониду Леонидовичу Сабанееву. Так неожиданно и приятно его возвращение в родные стены. Один из самых талантливых музыковедов в истории русской культуры. Выяснилось, что этой специальности не везёт на таланты. До сих пор. На стыке столетий блистал Леонид Леонидович, а впоследствии разве только Иван Иванович Соллертинский. Правда, будь они знакомы – никогда бы не сошлись в оценке творчества Д.Д. Шостаковича. Иван Иванович композитора боготворил, а Леонид Леонидович оценивал его произведения весьма прохладно.
Сабанеева с большой теплотой вспоминали в конце января в Государственной консерватории Ниццы, это было особенно приятно, поскольку с Ниццей связан огромный и не простой период его жизни, здесь же, на Лазурном берегу, на русском православном кладбище Кокад он и похоронен.
Замечательно, что у нас лет десять назад напечатали наконец его «Воспоминания о Скрябине». Благодаря Вере Леонидовне Сабанеевой-Ланской мы все можем познакомиться с его незаконченными, но очень интересными мемуарами. Чувствую, что и эта маленькая выставка в БЗК без Веры Леонидовны не обошлась.
Сабанеев вовремя родился и очень хорошо о себе позаботился – его кроме музыки интересовали науки, философия в частности, литература и многое другое. И во всех этих увлечениях он был серьёзным специалистом. В одной из лучших своих статей о Николае Карловиче Метнере он возводит в достоинство композитора новое измерение музыки «в глубину». И сам, надо заметить, не пренебрегал этим качеством. Его критические разборы сочинений знаменитых современников отличались не только смелостью и остроумием, но прежде всего компетентностью. Леониду Леонидовичу было важно сообщить о композиторе буквально всё. Всякие детальки и обстоятельства глубоко личной жизни. Он, видимо, считал это важным в представлениях о личности. И правильно, и восхитительно! Кто ещё сообщил бы нам в такой непосредственной и очень доходчивой форме об отношении Петра Ильича Чайковского к Бетховену. Восьмилетний Сабанеев, постигавший у С.И. Танеева премудрости гармонии и контрапункта, запомнил, как Пётр Ильич жаловался любимому ученику: «Я боюсь музыки Бетховена, как боятся большой и страшной собаки». В нескольких его замечаниях о Чайковском больше смысла, чем в трудах многих позднейших музыковедов и родственников композитора. Вот эпизод с манускриптом Пятой симфонии. Чайковский «подарил» его юному Сабанееву. «Рукопись была разорвана почти пополам, и на заглавном листе красовалась надпись красным карандашом поперёк: «Страшная мерзость». Вручая мне этот памятник своей неврастении, Пётр Ильич ласково сказал: «Когда будете композитором – не пишите так скверно». Роман. В нескольких строчках. И у него повсюду романы и голливудские сюжеты. Куда, спрашивается, смотрят создатели дебильных телесериалов? К сожалению, ни малейшего отношения к отечественной культуре эти пошлые фигуры не имеют. А Леонид Леонидович в этой культуре не только весьма заметен, но и современен в восприятии жизни, творчества и людей.
Любимые герои – Скрябин, Танеев. Чайковский, Метнер, Рахманинов, вся «Могучая кучка». Они становятся такими и для всех читателей Сабанеева. Он один из лучших литераторов Серебряного века. Не могу удержаться и цитирую маленький (но какой!) отрывок из его воспоминаний о Скрябине. «Мы (Скрябин и Сабанеев. – Ю.Д.) вошли в маленький провинциального вида домик Танеева в Гагаринском переулке, среди тихого двора с каким-то мрачно-ленивым барбосом – Танеев любил жить только в таких домиках и чтобы непременно «не было» ни электричества, ни водопровода, ни отопления. На двери висела предупредительная надпись: «Сергея Ивановича дома нет»; но мы знали – это было для людей вообще, а не для нас». Читать одно удовольствие и Сергея Ивановича – наставника обоих – лучше не представить.
Всякий раз в Большом зале консерватории я вспоминаю, что именно по этой сцене Леонид Леонидович водил крайне любознательного Льва Николаевича Толстого. Только что установили орган и на Льва Николаевича все эти трубы производили почти мистическое впечатление. Он всё спрашивал и спрашивал, слушал звук, а Сабанеев, уже хорошо знакомый с классиком, поражался его ненасытности и любопытству, которыми потом, спустя многие годы, восхищался, запомнив экскурсию с Толстым как большой подарок случая.
Один из уроков блистательного музыковеда – не упускать возможности ближе знакомиться с интересной тебе личностью. Сам он интересовался весьма широким кругом людей – от членов царской фамилии до философа Владимира Сергеевича Соловьёва, которого в детстве называл «дядя Шуба», суровый Танеев не мешал его общению со Скрябиным… Общаться, обязательно общаться, чтобы понять и сочинение, и автора. И выполнить второе условие – «точность фактической стороны». Для него это был закон. Никогда не нарушаемый.
С огромным интересом жду, какие ещё сюрпризы готовит нам неизвестный пока сабанеевский архив. Теперь всюду, в том числе и в университетах США, работают наши специалисты. Было бы хорошо, если бы тонкие и умные наблюдения талантливейшего русского музыканта попали в добропорядочные хорошие руки. Будем надеяться, что именно так и случится.
В феврале было немало удачных и не очень музыкальных вечеров и в зале Чайковского, и в Большом зале Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского. Но все они уступают маленькой скромной выставке, напоминающей всем нам об истоках русской музыкальной культуры и о блестящих её создателях.