Народный художник, лауреат Государственной премии Беларуси профессор Василий ШАРАНГОВИЧ своё 70-летие отметил большой персональной выставкой в Музее современного изобразительного искусства. Его графические листы, акварели, рисунки пронизывает щемящая любовь к родной земле, односельчанам, чьё каждодневное существование наполнено тяжёлой работой и животворным юмором. Однако ностальгия – выразительная и яркая память детства – не главная черта творчества этого мастера. В работах художника притягивает мощный, жизнедеятельный, созидательный дух белорусов, будничное прикосновение к земной красоте и всегда праздничная вера в новый, лучший день. Василий Шарангович стоял у истоков создания белорусской школы графики, много лет отдал работе в Академии искусств, а сегодня руководит самым молодым музеем страны – Музеем современного изобразительного искусства.
– Давайте начнём разговор с воспоминаний о вашей родной Мядельщине. Талант и одержимая работоспособность, огромное желание достичь поставленной цели и беззаветное служение ей вывели мальчика из глухой деревни Качаны на широкий путь искусства. Многие художники, вспоминая детство, рассказывают, как мечтали стать лётчиками или военными, а вы, что удивительно, всегда хотели быть художником…
– Помню с детства, если с кем-то что-то трагическое случалось, деревенские мужики говорили: что ж, такая у него судьба, – понимая под этим какие-то неизвестные высшие силы. Кстати, только в студенческие годы я впервые услышал от аспиранта Академии наук Владимира Савченко, который на свой страх и риск занимался запрещённой в советское время генетикой, что действительно существуют ген жизни и ген смерти. Они закладываются человеку при рождении, и, видимо, по-деревенски эти гены и назывались судьбой. Ген жизни – всё хорошее и всё плохое, что передаётся от родителей, даже дедов и прадедов, детям. Мужики, обсуждая те или другие поступки деревенской молодёжи, всегда говорили: «Такие у него и родители». Понятно, что к детям относились так же, как и к их родителям. Эта деревенская интуиция, можно сказать, философия, основанная на жизненных фактах, имела под собой определённую почву…
Мне же в школе пророчили будущее математика, потому что я хорошо знал точные предметы. Отец мечтал, чтобы я был кузнецом или столяром. А я восхищался тем, как мама преподавала мне первые азы рисования, и с того момента твёрдо решил стать живописцем. Других стремлений и мечтаний у меня не было. Моя дорога сложилась в детстве. По ней и шёл, никуда не сворачивал. А теперь уже никуда и не свернёшь, даже если захочется.
– Почему всё-таки выбор основного художественного занятия выпал именно на графику? Ваша дипломная работа в Минском художественном училище говорила о несомненном чувстве цвета, так необходимом для учёбы на живописном отделении Белорусского государственного театрально-художественного института...
– В жизни многое получается случайно. Действительно, в училище занимался масляной живописью. Собирался стать живописцем. А пойти на графическое отделение театрально-художественного института уговорили однокурсники, чтобы уменьшить конкуренцию на вступительных экзаменах. Но я никогда об этом не жалел. Заинтересовало новое, неизведанное, то, что ещё не пробовал. Занятия в институте меня захватили целиком – акварельная живопись мне давно нравилась, а тут ещё работа над офортом, литографией, потом линогравюра, книжная иллюстрация. Всё мне нравилось, только к рисунку я относился спустя рукава, без должного внимания, хотя понимал его первоочередную важность для художника. Немного позже я пришёл к истинному понимаю роли рисунка как основного инструмента графика, и он занял соответствующее место в моём дальнейшем творчестве.
– Вы много работали в области книжной графики. Как происходит иллюстрирование: образ идёт от текста?
– Художник – сам режиссёр книги. Его задача – расставить акценты. Иллюстрирование книги похоже на создание декораций для сцены. Не случайно многие режиссёры рисовали и рисуют. Сергей Эйзенштейн зарисовывал на бумаге все мизансцены будущих фильмов, в определённом плане его можно считать иллюстратором сценария. Так и художник при оформлении книги не может отрываться от произведения целиком, но должен по-своему его интерпретировать, добиваться того, чтобы его образы совпали с как можно большим количеством представлений читателей. Не со всеми, потому что это невозможно, но с большинством. Читатель тогда или воспринимает трактовку художника, или создаёт другой образ, но уже на основании текстов и иллюстраций.
– Период расцвета книжной графики пришёлся на 60–80-е годы прошлого века…
– Мне посчастливилось попасть в общее течение тогдашнего восторженного творческого настроения. К сожалению, ушедшего. Сегодня с большим сожалением констатирую, что иллюстрированная книга в нашей стране как явление высокого искусства практически исчезла, а детской иллюстрации по сути нет – есть детские картинки, временами на грани китча и безвкусицы. В этом смысле мне вспоминаются слова Корнея Чуковского, которого однажды спросили: как надо рисовать для детей? На что он ответил: как для взрослых, только намного лучше…
Большой пласт книжной иллюстрации, существовавший в советские годы, практически погиб. Как свидетельство былого расцвета остался альбом «Советская книжная иллюстрация», в первом томе которого представлены лучшие иллюстрации советских художников, во втором – лучшие примеры шрифтового оформления. Есть там и несколько художников из Беларуси, среди которых Владимир Басалыга, Елена Лось, Арлен Кашкуревич, Георгий Поплавский. А недавно, пересматривая это издание, заметил, что я единсвенный из нашей республики был представлен сразу в двух томах – как шрифтовик и как иллюстратор книги.
– Как же развивалась станковая гравюра при такой популярности книжной?
– Школа белорусской графики закладывалась именно на основе развития книжной иллюстрации. Книга стала толчком для развития гравюрных техник, а в конце концов и станковой графики. Как правило, хорошие художники книги одновременно были интересными станковистами. Одно подталкивало другое. Поэтому я всегда повторял студентам: график должен в одинаковой мере владеть мастерством и в станковом творчестве, и в книжной иллюстрации. Лично мне станковая графика всегда помогала в иллюстрировании книги, а книжная графика поддерживала станковую. Получался интересный творческий альянс.
– В иллюстрациях к поэмам Адама Мицкевича «Пан Тадеуш» и Якуба Коласа «Новая земля» впечатляют типично белорусские образы. У вас была задача выявить в работах национальный типаж?
– Действительно, образы шляхтичей и панов в «Пане Тадеуше» мало отличаются от образов односельчан. А в «Новой земле» я отталкивался от народных типажей. Я никогда не делал портреты с натуры, стремился показать что-то характерное. Такой подход возник сам по себе. Белорусский типаж заложен от природы. Наша природа не имеет острых углов. Холмы покатые, крутые берега – редкость. Вероятно, сама природа создала образ человека с «незаострённым», «округлым» характером. Наш народ, в отличие от горских народов, и более мягкий, и более рассудительный. Природа и человек неразрывны, и как бы человек ни стремился воздействовать на природу, природа в большей степени воздействует на человека, она формирует, создаёт народ, потому что определяет условия жизни, самого существования людей на протяжении многих лет, столетий, поколений.
– Белорусская художественная школа формировалась на народном этносе, народном духе, переложенном на язык профессионального творчества. Можно ли эти черты сохранить в сегодняшнем унифицированном и глобализированном мире?
– Сегодня искусство отказывается от предметного мира, строит ребусы. Но, мне кажется, наигравшись, человечество вернётся к глубокому познанию, высокому образованию, философско-аналитическому подходу и объективной оценке жизни. Владимир Фаворский однажды сказал, что за миллионы лет природа создала столько форм, что ни один человек не может придумать что-то новое. И задача художника – найти и показать это разнообразие.
– Что вас огорчает и что обнадёживает сегодня?
– Что касается графики, к сожалению, прежде популярные эстамп, гравюра, литография и офорт почти не используются художниками из-за их большой трудоёмкости. Все перешли на смешанные, комбинированные техники. Это быстрее и проще, чем вырезать гравюру, которая требует абсолютной точности, не допускает технических вольностей. С другой стороны – исчезают необходимые для классических графических техник материалы. Старые печатники уходят, а новой смены нет. По пальцам можно пересчитать тех, кто ещё занимается офортами.
Да я и сам перешёл сегодня на акварель и рисунок. Надеюсь, что в этих вольных техниках мне удастся высказать то, чем теплится душа…
Беседу вела