...В шестьдесят третьем году родился в Донецке Витя Артемьев. Говорят, добродушный был всегда, даже Афган его не сломал, хотя, когда вернулся – выпивать начал время от времени. Была причина: из Афгана приехал на костылях, одна нога не сгибалась, неходячая была практически, с трудом ее собирали. По кусочкам…
Это юг, и здесь всегда очень бурное лето, яркой зеленью бушующий июнь. Солнце – к вечеру. Здесь, наверное, хорошо было играть в казаков-разбойников, прятаться в кустах сирени и жасмина, забираться на разлапистые яблони частного сектора.
- Бронежилеты надевайте, – говорит уставший офицер, сопровождающий нас. – Нет, возражения не принимаются, надевать обязательно. И каски тоже.
Мы на Трудовских. Этот поселок – практически прифронтовая зона. Разрывы снарядов уже давно не воспринимаются как что-то непривычное. В конце концов, не под ногами же. Ну два километра. Ну километр. Ну полкилометра. Даже я уже привыкла. А люди, живущие здесь, тем более.
Почему не уезжают? Не хотят покидать свои дома, так они обычно говорят.
- Черешня созрела, – говорит молодой солдат.
Мы идем по улице Луговской. Она простреливается, поэтому мы получаем традиционный инструктаж: в случае обстрела ложиться, вон канавка, грязи бояться не надо. Я запутываюсь в ремешках каски (терпеть ее не могу – сужает угол обзора), офицер поправляет мне ее, ворча под нос: «Ох уж эти военные девочки…»
Двадцать пятый дом, куда ночью упал снаряд, с улицы не выглядит таким уж искалеченным. Если привстать на цыпочки – видна воронка во дворе и выбитые окна. Ворота замотаны тряпкой. Может, войти?
- Нет, мы в чужой двор входить не имеем права, – говорит офицер.
- Там собака большая, – говорит мужчина лет пятидесяти, выходя из дома напротив. – А вы что, журналисты? Вам показать?
***
Его зовут Роман. Виктора Артемьева и его мать Лидию Владимировну Артемьеву он знал много лет. С Витькой дружили, ходили на рыбалку, вместе иногда выпивали. Лидии Владимировне иногда помогал с огородом, приходил поздравить на Новый год, на восьмое марта…
Собственно, Роман их утром и нашел.
Точнее, нашел Виктора. На Лидию Владимировну, лежавшую в доме, он смотреть не стал. Попросил у вызванной им полиции разрешения не участвовать в опознании. Сердце прихватило…
Обстрел начался в одиннадцать вечера. Виктор и Лидия Владимировна находились у себя, еще не легли спать – свет у них в окнах горел.
– А вы где были?
– Я в доме.
– Не в погребе?
– Да нет... У нас часто стреляют, не набегаешься, - пожимает плечами Роман.
Артемьевы же, видимо, в какой-то момент испугались. Попытались дойти к летней кухне – маленькому домику во дворе, там, в полу, был вход в погреб. Надо, наверное, было бежать, но Лидии Владимировне было восемьдесят два, а Виктор передвигался на костылях – оба не ахти какие бегуны. Лидию Владимировну в коридоре, она решила обуться. А Виктора – на пороге. С костылями, лежащим около входа.
Костыли до сих пор лежат возле кухни. Аккуратно сложенные. Забрызганные кровью.
- А откуда стреляли?» – задаю традиционный вопрос.
- А вы видите, где воронка? Направление – Высоковольтная. Украинский блокпост, вон там, прямо напротив нас.
Роман разматывает тряпку на воротах, мы входим во двор. Явно прилетало сюда не в первый раз: часть окон выбита, кое-как заделана. Яма от мины прямо под стеной дома. Двор чистый, здесь даже цветут розы.
В глубине сидит большая собака со свалявшейся шерстью. Выскакивает к нам, звеня цепью, неуверенно гавкает. Потом подходит поближе, заискивающе глядя в глаза.
В миске у нее налита вода, насыпана почти не тронутая каша.
- Положил ей с утра, а она не ест, - кивает Роман.
***
...У Виктора был сын. Артем. Виктора в 2014 году в ополчение не взяли, ну кто его возьмет, на костылях. А сын Артем пошел. У него к тому времени уже свои дети были, двое. Два года воевал. А потом, в 2016 году, Виктор его хоронил. Артем погиб под Саханкой. Семья его, жена и дети, там, на юге и остались, до сих пор…
Виктор жил с матерью и сестрой Любой. Любина дочка учится в университете, живет поближе к нему – в общежитии. А сама Люба тут. Накануне ей повезло: по работе сорвалась в срочную командировку в соседний город.
Люба не берет трубку. Что она думает? Что успела бы довести старенькую мать до погреба? Что погибла бы? Я хочу спросить, заберет ли она собаку, но слушаю только длинные гудки.
Офицер нервничает:
- Вы не задерживайтесь. Слышите, уже шумно становится!
Да, миномет бьет где-то недалеко. Роман, кстати, не обращает на него особого внимания, как и на предостережения офицера.
- Вот тут Витька лежал, вот тут, - повторяет он. – Вот костыли, я их поставил, чтобы не валялись…
Они всю войну прожили здесь. Все три года. А в эту ночь не успели дойти до спасительного убежища.
Где-то там – Виктору уже не нужны костыли. А восьмидесятилетней старушке, заставшей еще Великую Отечественную, – не нужна палочка. Где-то там – они вместе, и погибший за Донбасс Артем, сын Виктора, – тоже с ними вместе. Пусть так будет. Пусть мы все там встретимся – в ладонях Господних, без палочек, без костылей.
Разрывы снарядов все громче.
Созрела черешня.
Анна Долгарева