«Что ни звук, то - подарок...»

Мир отмечает юбилей Сергея Васильевича Рахманинова. В столичных концертных залах всюду он. Хотя и без юбилейных дат Рахманинов вниманием музыкантов не обижен. В ЦМШ при Московской государственной консерватории им. Чайковского её директор – народный артист России Владимир Овчинников – открыл цикл встреч с бывшими выпускниками и просто интересными исполнителями, чтобы и учащиеся, и преподаватели, и просто друзья школы могли иметь реальное представление о тенденциях современного музыкального пространства и о том, кто и что собой в этом пространстве представляет. Прекрасная затея. И осуществляет её Овчинников (кстати, сам игравший в марте много и интересно) с пристрастием. Я попал на рахманиновский вечер. Играли Филипп Копачевский и Максим Могилевский. Если про Копачевского всё известно, то о его партнёре в этот вечер стоит, наверное, напомнить. Максим Могилевский заканчивал Московскую консерваторию у профессора Наумова, стажировался в Джульярдской школе у Беллы Давидович, брал уроки у Марты Аргерих. У него много побед на международных пианистических конкурсах, хорошая репутация у ведущих дирижёров и оркестров мира. В концерте для двух роялей в этот вечер звучал Рахманинов: Фантазия, Сюита для двух фортепиано, Симфонические танцы. Играли ярко, дерзко и с большим воодушевлением. Кое-какие погрешности явно от недостатка репетиций им за это простились такими же воодушевлёнными слушателями.
Cледующий в этом цикле вечер был фантастическим – играл Пауль Бадура-Шкода. Пианисту сейчас восемьдесят шесть лет. Я слушаю его на протяжении последних пятидесяти лет в самых разных городах России и мира. Он очень активен и не считается с возрастом. Никто из зарубежных исполнителей не путешествовал так много по Советскому Союзу. Всегда с небывалым успехом. Так что выдающегося австрийского пианиста вполне можно считать и российским. Официально он уже объявлял о завершении карьеры, я был на этом концерте в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. Пианист играл с оркестром театра под управлением главного дирижёра Феликса Коробова. И в этот вечер Феликс Коробов сопровождал выступление Бадура-Шкоды с оркестром музея «Эрмитаж». Конечно же, Моцарт – звучали концерты № 20 и 22. Слушать, наблюдать за роялем г-на Пауля – редкое удовольствие. Нам в радость смотреть на него, а ему – на клавиши. В этом нетерпении от каждого прикосновения к ним есть какая-то трогательная и святая детскость. Никто, пожалуй, не знает Моцарта лучше, чем он. Он – подлинный друг Вольфганга Амадея. Почитайте его книги. И послушайте. Звуки, когда-то собранные Моцартом, звучат у Бадура-Шкоды, как капель: прозрачно, ясно, пронзительно. В заголовке моего обзора фраза Н.В. Гоголя – самая точная рецензия на то, что происходило в этот вечер в концертном зале ЦМШ.
Народного артиста СССР профессора Московской консерватории Константина Игумнова вспоминали «у Гольденвейзеров». Заслуженная артистка России профессор Гнесинки Мария Гамбарян не только рассказывала об уроках своего педагога, но и представила три поколения пианистов, произрастающих отсюда. Играли Нана Немхицверидзе – ученица Марии Степановны, и нынешний выпускник Гнесинки Александр Гусев, воспитанник Н. Немхицверидзе. Прозвучали соната № 2, Прелюдии, два Этюда-картины – всё было очень интересно. И комментарии Марии Степановны действительно воспроизводили суть давних уроков, были живописны, ироничны и наблюдательны. Но подлинное обаяние игумновской школы мы все ощутили, слушая саму Гамбарян. Она играла Мазурку ля минор, Скерцо си минор, Ноктюрн си минор Шопена. Не знаю даже, с чем сравнить её манеру, стиль, но Шопен у неё – такой проникновенный, изысканный и очень простой, с первыми звуками абсолютно овладевает слушателями. Абсолютно. Никакой другой жизни нет. Она сама всякий раз обнаруживает новые и новые нюансы в уже давно знакомых ей произведениях. И не перестаёт удивляться и восхищаться неисчерпаемостью композитора. И нас, её слушателей, удивлять и восхищать. Мария Степановна – «самоедка» и всякий раз собою недовольна. Находит для этого всякие фантастические основания, переубедить её бывает очень трудно. Думаю, что это тоже игумновское наследие, может быть, самое важное, потому что позволяет потом, после слёз, терзаний, недовольств, выйти к инструменту и заставить всех присутствующих в одну секунду забыть обо всём. И только слушать, слушать, слушать… Лев Николаевич Толстой, которого особо почитают «у Гольденвейзеров», заметил однажды, что «простота есть необходимое условие прекрасного». И, конечно же, был прав.
На протяжении месяца в Москву наезжали гастролёры. Борис Березовский объявился на сцене Большого зала консерватории, как будто из пивного бара, – серенький пиджачок нараспашку и плевать на классический образ пианиста. С Академическим симфоническим оркестром Московской филармонии под управлением Томаса Зандерлинга исполнил Концерт № 2 Брамса. Как появился, так и играл.
Неинтересен был в этот приезд английский пианист Фредерик Кемпф. С оркестром Павла Когана исполнил Концерт № 2 Бетховена. Скучно, школярски, на «коротком поводке» у дирижёра. Очень удивил, так это на него непохоже.
Зато регулярно наезжающий в Москву «звезда ХХI века» из Петербурга Мирослав Култышев блестяще выступил с Академическим симфоническим оркестром Московской государственной филармонии под управлением Алексея Шатского. Играл Концерт № 1 Брамса. Какой яркий, вольнолюбивый рояль, потрясающая техника, ни одного формального звука. Великолепное, праздничное, впечатляющее выступление. Пианист очень изменился. Озадачил: может быть, и правы устроители цикла, и мы действительно имеем дело со звездой ХХI века.
А лучше всех в марте, на мой взгляд, был скрипач Никита Борисоглебский. Он выступил в той же программе, что и Култышев, с родным оркестром Московской филармонии под управлением А. Шатского. Исполнялся Концерт для скрипки с оркестром Брамса. И как исполнялся! Уже упоминаемая мною простота в захватывающем владении и прекрасным сочинением Брамса, и инструментом. На Борисоглебского надо ходить специально, он на глазах становится одним из самых интересных российских скрипачей.
Юрий ДАНИЛИН