Киевский поэт Андрей Грязов в канун празднования 215-й годовщины со дня рождения Александра Пушкина был отмечен премией «Петрополь», учреждённой в 1999 году Всероссийским музеем А.С. Пушкина и редколлегией альманаха «Петрополь».
– Андрей, мы знакомы давно. Я понимаю, что говорить о происходящем на Украине тяжело. И всё же: что такое новый «евромайдан» и его последствия?
– На майдан сначала пришли не романтики, как это пытаются подчас представить, а люди, которые были наняты и «стояли» за деньги. А потом общественное сознание при деятельном участии оголтело «заработавших» украинских СМИ было повёрнуто: идея Евросоюза, которой прельстили людей, блеснула, как пятак, и люди этим воодушевились. Но вскоре идея забылась так же, как и замысел свержения олигархов, за 23 года сумевших довести народ до нищеты. Майдан с точки зрения романтиков должен был стать совестью Украины. Увы…
– На майдане сначала было немало интеллигенции, литераторов в том числе…
– Да. Для некоторых наших поэтов (и я их за это не особо осуждаю) «социальный всплеск» стал поводом засветиться. Решили для себя: надо быть в гуще событий, читать свои «боевые» стихи, не задумываясь, «на чём» они написаны: на крови или на чём-то ещё. И здесь, как мне кажется, абсолютно были растоптаны нравственные критерии, стоящие от века у истоков любого творчества, любого художественного слова. Поэт, по моему мнению, в первую очередь должен отдавать себе отчёт в том, для чего и во имя чего пишет. У него нет права «плясать на костях».
– Насколько знаю, когда произошёл расстрел снайперами людей на майдане, ты в числе других украинских писателей был в Переделкине на празднике в честь 200-летия Тараса Шевченко.
– Я был в тот момент в гостиничном номере вместе с замечательным поэтом Игорем Павлюком. Мы не спали всю ночь, говорили, говорили, говорили… Думали (он из Львова – я из Киева), как теперь дальше жить после этого кошмара. Что делать? У нас дети. И в первую очередь мы думали: как вернёмся домой через границу к родным и близким… Потом мы запретили друг другу об этом говорить. Нас накрыло ощущение полной беспомощности. Что мы могли сделать?! Оставалось только ждать… Как, кстати, и сегодня.
Я не могу читать стихи, когда людей сжигают заживо, убивают детей, бомбят города и посёлки. И писать стихи сейчас тоже не могу… Выручает работа. От звонка до звонка. Я ведь врач. Спасаю и лечу онкобольных.
– Ты был знаком с Вадимом Негатуровым, трагически погибшим в Одессе?
– Да… И я скажу (пусть, возможно, дико прозвучит), что уже свершившееся – не самое страшное. Самое страшное то, что ждёт впереди… Любимые мной друзья-поэты живут в Донецке, Дружковке, Краматорске, Северодонецке… Они сейчас как в пекле. С ними в любую минуту может случиться что-то страшное. Часто звоню им, многие не отвечают. Это невыносимо! Может быть, уехали, а может быть… Это не передать словами. Где-то у меня внутри зреет что-то страшное… Не только страна моя раскалывается – сам раскалываюсь. Бывают моменты, когда кажется: ещё чуть-чуть, и меня разнесёт на части, на кусочки...
– Сейчас ты в Санкт-Петербурге…
– Я хожу по вашим улицам, сижу в кафе, пью кофе… Здесь люди на улицах – смеются! Это такое счастье. Кажется, я попал в райский уголок. Здесь живы традиции, здесь сама история дышит. И вот дворик, помнящий Пушкина… Но это лишь – мгновение. Что будет завтра – неизвестно. Вы берегите свой «рай». Наш общий «рай» мы потеряли в 1991 году. Как мы распорядились своим, «незалежным», сейчас, в XXI веке, наверное, понятно уже многим.
– Как и чем живёт народ в Киеве?
– В Киеве сейчас тихо. На улицах мало людей и машин. Киев опустел.
– А что собой представляют люди на нынешнем майдане?
– Меня переполняет чувство жалости, даже отчаяния, когда гляжу на них. Я видел многих, когда они читали, пусть неловкие, но всё же свои стихи, которые шли из их сердец. Они искренне верили, что делают нечто нужное и значимое, думали, что творят новую счастливую историю Украины. Сейчас поняли, что их мечты, ради которых они жертвовали собой и в буквальном смысле слова подставляли себя под пули, оказались пустыми, а их порывы были использованы кем-то для достижения совершенно других целей. И теперь этим людям говорят: «Уходите. Вы больше не нужны». Я даже не знаю, как это назвать. Это за пределами моего понимания.
– Но не все же там такие. Есть, особенно из молодых, те, кто считает, что обрели истинную свободу. Недавно некто Анастасия Дмитрук выплеснула в стихах своё отношение к России и была горячо поддержана рядом украинских интеллигентов.
– Такие представители этого поколения уверены в абсолютной правоте, они уже не переболеют. Что же касается стихов Анастасии Дмитрук, то мне даже как-то неловко их комментировать. На мой взгляд, это яркий пример дебильного экстремизма. Но идеи радикального майдана разрастаются в молодёжной среде. И они очень живучи, потому что за 23 года независимости молодёжь изменилась.
– Но у нас есть общие знакомые старшего поколения, которые также таскали автомобильные покрышки на майдан и жгли их.
– Не думаю, что они верят в «майдан», они к нему приспосабливаются. Во время майдана на него нужно было ходить, чтобы идти в ногу со временем, так было «положено». Но я-то уже всё это «прошёл» в 2004 году, помню, с чего начиналось и чем завершилось. Тогда Украина была расколота на восток и запад. И это была не трещина: два материка разошлись в разные стороны. Сейчас новый майданный вихрь ещё сильнее разбрасывает осколки…
– Значит, война до победного конца?
– Самое главное, чтобы Россия не ввела свои войска на юго-восток. Это будет катастрофа. Это будет конец всего славянского мира.
– Но ведь кто-то же бомбит мирных граждан и стреляет по ним из систем залпового огня…
– Конечно, кто-то зарабатывает деньги и считает, что они не пахнут. А у других, кто идёт воевать, вообще-то выбор невелик. Уклоняешься – дезертир, отказываешься – теряешь работу со всеми вытекающими последствиями. Надо быть очень сильным человеком, чтобы сделать выбор. И этот выбор индивидуален.
– Есть ли надежда, что всё в конце концов образуется?
– Если бы ты знал, как я хочу быть оптимистом! Но вижу, как всё на глазах дорожает и как всё рушится. Я бы очень хотел увидеть хоть какой-то проблеск надежды в надвигающейся тьме. Но ситуация зашла в такой тупик, из которого нет выхода. За уже пролитой кровью я вижу ещё большую кровь. Мне часто звонит киевский друг-поэт (один из немногих, с кем могу быть откровенным) и всё время говорит: «Я не знаю, как мне жить дальше». А раньше мы с ним говорили и спорили о стихах... И самое страшное – мне нечего ответить. Я тоже не знаю, как мне жить дальше. Можно, конечно, притворяться, громыхать патриотическими стихами, чтобы заглушить этот удушающий вопрос. Но ответа нет. Понимаешь, нет ответа…
Беседу вёл Владимир ШЕМШУЧЕНКО, собкор «ЛГ», САНКТ-ПЕТЕРБУРГ