«Он покоряет мир, потому что умеет волновать», – лучше всех, пожалуй, сказал о Шарле Азнавуре его поклонник, скупой на комплименты генерал Шарль де Голль. Действительно, слова генерала красноречиво подтверждают несколько цифр о карьере великого шансонье и актёра: тысяча авторских песен, двести миллионов проданных дисков, гастроли в ста странах, роли в ста кино- и телефильмах. 22 мая 2024 года – его столетний юбилей.
«Шарль Азнавур и сегодня живее всех живых», – утверждает газета «Фигаро», по мнению которой он остаётся самым популярным французским певцом в мире. После открытия его бюста на бойком перекрёстке в Латинском квартале Парижа к юбилею приурочено создание Сада Азнавура в начале Елисейских Полей, между Лувром и Триумфальной аркой. И вишенка на торте – выходят посвящённые певцу музыкальный байопик и почтовые марки.
Царский повар и «Броненосец Потёмкин»
Всю свою почти вековую жизнь Азнавур, который появился на свет во Франции, был так или иначе связан с Россией. Его армянские предки говорили на языке Пушкина и Гоголя. Согласно семейной легенде, его дед служил поваром нашего последнего царя Николая II, а в Париже его родители открыли русский ресторан «Кавказский».
– У моего папы, судя по тому, как он жил, характер был скорее русский, чем армянский, – рассказывал мне шансонье. – Он родом из Тбилиси, всегда подписывался не по-армянски, а по-русски. А мои родители говорили между собой по-русски, когда не хотели, чтобы их понимали.
Знакомство с советским кинематографом для маленького Шарля началось в 30-е годы прошлого века, когда отец, симпатизировавший коммунистам, водил его в кино на нашу классику – «Броненосец Потёмкин», «Ленин в Октябре», «Юность Максима», «Стачка».
– Отец обожал цыган, любил собирать соседей на самовар, играл на гитаре и пел им «Эх, раз, ещё раз…» – продолжал шансонье. – Я и сегодня могу исполнить «Чубчик» или «Очи чёрные», не забыл русские детские песни, которые слышал ребёнком.
Много лет спустя Азнавур говорил автору этих строк, что ездил в Россию, где его встречали с огромной нежностью, как к себе домой. Хорошо знал нашу литературу, читал биографии Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева, написанные французским академиком Анри Труайя, он же армянин Лев Тарасов. Лучшим маринистом называл Айвазовского, имевшего опять-таки армянские корни. Наконец, по его мнению, Армения ближе к России, чем к Америке в силу исторических, культурных, религиозных и географических обстоятельств. И не случайно он назвал своих детей русскими именами – Катя, Миша, Николай.
Эдит + Шарль = «влюблённая дружба»
Первые шаги на подмостках Шарль сделал в трёхлетнем возрасте – читал соплеменникам стихи на армянском. Потом подрабатывал уличным музыкантом, играл на скрипке, танцевал, участвовал в театральных постановках. Счастливым оказалось знакомство Шарля с прославленной примадонной Эдит Пиаф. Несколько лет он сочинял для Эдит песни, был её аккомпаниатором, секретарём и шофёром, конфидентом и пажом. Вопреки сплетням, их связывала, по признанию самого шансонье, не более чем «влюблённая дружба».
Несмотря на покровительство Пиаф, критика принимала её протеже в штыки: «Песни хорошие, но исполнитель ужасный». Публика называла его «двойником Квазимодо», «стахановцем». Зал Шарля освистывал, швырял в него монетки и пивные банки, с горечью вспоминал Азнавур, но он научился выживать, выдержал унижения, не дезертировал и остался в строю. «Во всех странах на концерты ходят слушать исполнителя, – вздыхал он, – а во Франции – чтобы его критиковать».
– Пиаф дала мне всё, что надо знать в нашем ремесле, – подчёркивал Азнавур. – Она научила меня оставаться самим собой на сцене, никому не подражать. У неё было доброе огромное сердце, но характер она имела тяжёлый.
«Я знал мои минусы, которых было много: голос, маленький рост, неказистый вид, отсутствие общей культуры. Знатоки советовали мне бросить пение. Но знал я и то, что на сцене не спасую до тех пор, пока не порву себе глотку. Я всем обязан не столько таланту, сколько характеру, – любил повторять упрямый Шарль. – Дисциплина для меня остаётся важнее вдохновения. Кроме того, я не скрывал своих недостатков, с публикой всегда был честен».
В одну прекрасную ночь сильно подвыпившая Эдит Пиаф объявила ему: «Слушай меня, Шарль: с твоим огромным паяльником тебе никогда не пробиться в люди». И верная подруга оплатила ему косметическую операцию и даже устроила вечеринку «Прощание с длинным носом». Сам певец не был уверен, что публика заметила его «новинку», но он постепенно обретал уверенность. Ему стало легче общаться с залом. Это изменило его судьбу. Тем не менее первый успех пришёл довольно поздно – в 36 лет.
«Он превратил ностальгию в популярный тренд»
Артист не терял присутствия духа, терпел и работал. «Я не был модным певцом и потому никогда не выходил из моды, – повторял он. – Может быть, именно в этом заключается секрет моей популярности на протяжении семи десятилетий». Один из музыкальных критиков окрестил Шарля романтическим реалистом, а в Америке – чтобы лучше продавать – на него наклеили ярлык «французского Синатры». Ну а парижские власти объявили его «послом французской песни».
– Мои композиции – это песни актёра, – рассказывал мне шансонье. – Я пишу их как маленькие пьески, которые разыгрываю для зрителя. При этом могу исполнить одну и ту же пять раз подряд, но по-разному, тасуя мизансцены. Наверное, я никогда не стал бы певцом, если бы вначале не выступал на сцене. Для меня важнее не успех, а преданность публики. Она видит меня таким, какой я есть, – обыкновенным человеком.
Для Азнавура музыка лишь подспорье для слов. Прежде всего он поэт, который сочиняет мелодии, но не композитор, ибо не умеет даже записывать ноты. Да и сам певец лишь посредник, который не должен растворяться в песне, а с помощью жестов напоминать публике о своём существовании.
Он часто пел о горечи жизни, разлуке, печали, тоске, ностальгии. Он меланхолик, который предлагает немного радости среди моря печали. Наверное, лучше всех это понял его друг – пи¬сатель и поэт, художник и режиссёр Жан Кокто: «Азнавур превратил ностальгию в популярный тренд». Его чувственные, порой непривычно откровенные песни заметили бдительные цензоры. Одну из них – «После любовного акта» (Aprиs l’amour) – бюрократы на страже нравственности сочли неприличной и запретили исполнять на радио и телевидении.
Специально для знаменитого советского фильма «Тегеран-43» Азнавур предложил песню «Жизнь в любви», которую исполняли многие артисты от Мирей Матье до Людмилы Гурченко – обе на русском. Кстати, его композиции включали в свой репертуар самые известные звёзды – Эдит Пиаф, Морис Шевалье, Боб Дилан, Джо Дассен, Серж Генсбур.
В начале было слово, или «Азнавур навсегда»
В кино, как и на эстраду, Азнавур пришёл очень рано: 12-летним подростком его взяли в картину «Война мальчишек». Мне кажется, что Азнавур как актёр до сих пор в должной мере не оценён. Странно, что и он сам относился к кинематографу как к чему-то второстепенному.
– Если бы я всерьёз увлёкся кино, мне бы пришлось бросить эстраду, а этого я никогда не хотел, – говорил он. – Если на сцене я сам себе хозяин, то в фильме приходится работать в команде, играть чужую роль, зависеть от режиссёра, оператора, осветителя. Словом, кино остаётся для меня развлечением, которое отвлекает от главного песенного дела.
Пожалуй, лучшие свои роли Азнавур сыграл в экранизациях таких известных книг, как «Волшебная гора» Томаса Манна, романов Жоржа Сименона, «Отец Горио» Оноре де Бальзака, когда ему было уже 80 лет. Снялся он и в ленте «Арарат» Атома Эгояна об армянском геноциде.
Одарённый незаурядным литературным талантом, шансонье обожал работать со словом, которое по-библейски считал началом всех начал. Оттачивал каждую фразу с тщанием искусного ремесленника. Штудировал толковые словари. Постоянно что-то записывал – песни, рассказы, стихи, мемуары, афоризмы и даже неологизмы. Своим учителем называл Виктора Гюго. С годами Азнавур становился сентиментальным и иногда пускал слезу, когда смотрел фильмы или слушал музыку.
…Подводя итоги своей жизни, прославленный шансонье утверждал, что он всё-таки оптимист, которого напрасно считают трубадуром сплина и печали. При этом он признавал: «Я остаюсь кочевником, эмигрантом, сыном апатрида, который воспринял другую страну, другую культуру, другой язык, но не её прошлое. В конце концов, все не могут быть Дюпонами, Мартенами или Дюранами. Меня зовут Азнавур, и до сих пор жалеть мне об этом не приходилось».
Жалеть, разумеется, не о чем. Да и сомнения перестали к концу жизни терзать его легкоранимую душу. Напротив, пришло ощущение, что его песни стали частью культурного наследия. Поэтому он и назвал один из своих последних дисков – «Азнавур навсегда».
Юрий Коваленко, собкор «ЛГ», Париж