Проблемы республик России в сфере культуры в принципе сходные. Это и нарушенная система книгораспространения, и умирающая переводческая школа, и обидно мизерные тиражи, и трудное существование писателей. А шире – ослабление литературных связей между республиками, иссекновение живых токов непосредственного творческого общения.
В корне изменить сложившуюся ситуацию нам, конечно, не под силу, тем более – быстро. Но мы можем начать об этом серьёзный разговор с культурными деятелями из российских республик, послушать и, главное, услышать «голоса с мест» и, может быть, тогда сообща подойти к осознанию назревших проблем, от решения которых зависит культурный климат будущей России.
Свои вопросы «ЛГ» задаёт филологу, литературному критику, публицисту, кандидату филологических наук, зав. отделом языкознания Чувашского государственного института гуманитарных наук Атнеру ХУЗАНГАЮ.
– Что хорошего, на ваш взгляд, осталось от национальных культурных связей советских времён?
– То, что раньше было некое единство советской многонациональной культуры, наверное, бесспорно, но после распада «новой исторической общности советских людей» единство это исчезло и перестало быть реальностью. За последние 15–20 лет мы пережили процесс «возрождения», нового становления и развития отдельных самодостаточных, национальных культур, можно даже сказать, национально-культурных идеологий. Стремление к истокам, желание обрести свои корни, заново осмыслить свою историю и роль своего народа в современном глобализирующемся мире как субъекта истории со своими правами и свободами было определяющим императивом этих лет.
Чувашская культура в этом отношении находится в особом положении. Наши соседи – марийцы, мордва-мокша и мордва-эрзя, удмурты – обрели для себя нишу и активно общаются в рамках финно-угорского мира. Развиваются творческие контакты, регулярно происходят различные культурные мероприятия (например, международные конгрессы финно-угорских писателей), интересно заявляет себя литературно-художественное течение этнофутуризма. Татары и башкиры неплохо сориентировались в большом тюркском мире. Сами проводят культурные акции общетюркского уровня и участвуют во всякого рода курултаях. Мы же, чуваши, будучи родственными тюркам по языку, а духовно и по культурным традициям – очень близкими урало-поволжским финно-уграм, тем не менее остаёмся сами по себе.
Что осталось? Я думаю, что до сих пор сохраняется некоторое понимание общности судеб народов Урало-Поволжья, региона, который как культурно-исторический феномен совместного проживания и содружества финно-угров и тюрков насчитывает уже более тысячи лет (на полтысячелетия позже здесь появились и русские). У нас много общего в культуре, фольклоре, традиционных религиозных верованиях, языки сильно взаимодействовали. Этот background так или иначе сказывается и в сегодняшнем настоящем. Осталось также и живое общение, которое, может быть, и не проходит под лозунгом «дружба литератур – дружба народов», но индивидуальная дружба творческих личностей продолжается. Это не диалог культур, но разговор близких по духу, мировосприятию людей. Что, я полагаю, ценнее прежних парадных, официозных Дней литературы и искусства братских республик. Хотя и в тех днях было что-то праздничное…
– Как правильно распорядиться этим наследством, что необходимо привнести нового?
– Конечно же, национальная культура или её отдельные представители не хотели бы вариться только в своём котле и упиваться своей самодостаточностью. Как хорошо выразился в своё время Л. Аннинский: «…диалектика встречи куда лучше выявляет национальное лицо, чем метафизика «сидения» в своём углу». То есть, опираясь на наследие, исследуя, актуализируя его, также необходимо расширять культурно-исторический контекст, соизмерять уровень национального (чувашского) самосознания с общечеловеческими ценностями. Вот парадокс. Уникальная Антология чувашской поэзии, составленная в своё время Геннадием Айги, которая представляет чувашский образ мира от архаичных, фольклорных образцов (молитвы, заговоры, обрядовые тексты, народные песни) до индивидуальных авторских эманаций современных чувашских поэтов, издана на итальянском (1986), шведском (2001), по линии ЮНЕСКО – английском (1991) и французском (1996), частично венгерском (1985) и немецком (1995) языках. Но её нет на русском языке. Раньше был всесоюзный литературный контекст, когда перевод на русский язык произведения национальной словесности и издание его в одном из московских издательств обеспечивало ему широкую известность. (В 20–30-е годы в Москве существовал Центриздат, который публиковал и оригинальные произведения на национальных языках.) Об общероссийском литературном контексте говорить не приходится. Традиции советской школы перевода оказались в забвении. Но сейчас переводить надо бы не по подстрочникам, а с языка оригинала.
– Каковы основные проблемы в культурной сфере в вашей республике на текущий момент времени?
– Нарушена иерархия ценностей, происходит смешение «высокой» и «низкой» культур. Внутренняя самооценка в виде литературно-художественной критики происходит очень редко. Культура становится «лёгкой», самодеятельной, дилетантизм наблюдается и в чувашской гуманитарной науке, хотя есть «академическое» (университетское) литературоведение, но аналитической, обстоятельной и в то же время живой критики во всём многообразии её жанров (рецензия, портрет, обзор, дискуссия, разночтение одного и того же текста и др.) на страницах наших журналов и газет практически нет.
Чувашская книга не доходит до читателя. Это как бы реализуется старая чувашская пословица «чувашскую книгу корова съела». Нет цензуры, но есть издатель. Не о том ли писал ещё в 1925 году Б. Пастернак: «Право авторства на нынешний стиль недавно принадлежало цензору. Теперь он его разделил с издателем. Философия тиража сотрудничает с философией допустимого». Тиражи чувашской книги настолько мизерны, что книга не попадает даже во все библиотеки республики, а есть ещё чувашская диаспора (около 50% всех чувашей в России) за пределами республики, которая вообще не получает чувашскую книгу.
– Как существовать писателю в условиях культурной изоляции, когда взаимные переводы практически не осуществляются и нет живого общения?
– Я думаю, что культурной изоляции сейчас как раз нет. Горизонты открыты. Всё зависит в конце концов от субъективных, личностных усилий. И живое общение, как я уже говорил, тоже происходит. Самое главное – не быть слишком эгоцентричным, быть готовым к встречам с иным, неведомым и постараться прививать его к «телу» чувашской культуры. Нужно сеять зёрна диалектического противоречия, и тогда будет возникать перекличка смыслов, разных стилевых и художественных решений, полицентричная культура. Осваивая новые «цивилизационные универсалии», предъявлять и своё, чувашское, миру, вводить его в новые информационные технологии.