О роли писателя в формировании жанра очерка, новаторстве в литературе и особенностях его стиля беседуем с профессором СПбГУ Михаилом Отрадиным.
– В 40-е годы XIX в. вышли в свет два выпуска альманаха «Физиология Петербурга» под редакцией Николая Некрасова. На страницах издания публиковались и очерки Дмитрия Григоровича. Каким представал Петербург в его изображении? И какое влияние писатель оказал на жанр очерка?
– В первом выпуске этого альманаха был опубликован очерк Григоровича «Петербургские шарманщики», который стал одним из самых известных и самых значимых в истории русской литературы очерков, посвящённых Петербургу. Этот жанр в те годы был очень популярен. «Физиология Петербурга», конечно, яркая и заметная страница в истории нашей литературы. Если предшественники делали акцент на «внутреннем» человеке и именно это определяло интерес писателя и читателя к тексту, то в 40-е годы творческая философия была иной: писатели стремились не передать субъективное ощущение, а дать объективный взгляд на мир. Как вспоминал Дмитрий Васильевич, получив приглашение от Некрасова участвовать в сборнике «Физиология Петербурга», он «около двух недель» ходил по Подьяческим улицам, где жили шарманщики, «записывал потом всё, что видел и о чём слышал».
Философия очерка основывалась на использовании опыта научной физиологии, которая строится прежде всего по принципу классификации.
Рассказывая о разных группах петербургских шарманщиков (русских, немецких и итальянских), писатель находит черты и детали, которые позволяют читателю увидеть различия между этими группами.
Завершив работу над очерком, Григорович захотел прочитать его Достоевскому. Они были товарищами по Главному инженерному училищу. Григорович читает страницу за страницей, а Достоевский молчит. Наконец Григорович дошёл до сцены, в которой шарманщик играет во дворе петербургского дома и ему бросают деньги, и произнёс фразу: «Пятак упал к его ногам». И вот тут, вспоминал Григорович, единственный слушатель вдруг взорвался. «Не то, не то, – раздражённо заговорил вдруг Достоевский, – совсем не то! У тебя выходит слишком сухо: пятак упал к ногам… Надо было сказать: пятак упал на мостовую, звеня и подпрыгивая…»
«Замечание это, – пишет дальше Григорович, – помню очень хорошо, – было для меня целым откровением. Да, действительно: звеня и подпрыгивая – выходит гораздо живописнее, дорисовывает движение. Художественное чувство было в моей натуре; выражение: пятак упал не просто, а звеня и подпрыгивая, – этих двух слов было для меня довольно, чтобы понять разницу между сухим выражением и живым, художественно-литературным приёмом».
Эта, казалось бы, мелочь в истории большой литературы, описанная Григоровичем в его воспоминаниях, показывает, что он был не просто способный человек, а человек, способный впитывать в себя опыт литературы и опыт в данном случае более талантливого писателя.
В дальнейшем исследователи обратили внимание на то, что новаторство состоит ещё и в следующем. Написать не «пятак упал к ногам», а упал «звеня и подпрыгивая» – значит переместить точку видения в самого героя. Это взгляд героя, а не, скажем, взгляд прохожего из подворотни.
«Петербургские шарманщики» были приняты Некрасовым, и с этого очерка началось их долгое сотрудничество с Григоровичем.
Следует также отметить, что Григорович был достаточно талантлив, чтобы понимать: несмотря на важность объективной классификации, читатель всё равно хочет заглянуть во «внутреннего» человека.
И более того, сам Григорович пишет, что он не стремится вызвать жалость, но такого эффекта достигает. Повествование идёт как бы под сопровождение песни «Лучинушка». Это качество литературы, которое показал Григорович, Аполлон Григорьев позднее назовёт «сентиментальным натурализмом».
– Как менялось творчество Дмитрия Григоровича?
– В историю литературы он вошёл прежде всего как автор романов, повестей, рассказов о крестьянах. Большая часть была написана в 40–50-е годы.
Повесть 1846 г. «Деревня» произвела колоссальный эффект, потому что к этому времени писателями натуральной школы было много сделано, и довольно успешно, в изображении городского быта. А вот что касается крестьянского мира, то он был представлен в меньшей степени.
Судьба Акулины не исключительна, это обобщение. Опущены полутона и нюансы. Автор освещает только главные вехи: рождение, детские страдания, замужество, жизнь в доме свёкра и смерть. В «Деревне» нет речи героини (Акулина произносит только несколько фраз), отсутствует внутренний монолог.
Григорович ставил перед собой сложнейшую задачу: проследить душевные движения Акулины. Существенную роль здесь играют эпиграфы: отрывки из народных песен и стихотворений Алексея Кольцова.
– «Литературные воспоминания» Дмитрия Григоровича начинаются с замечания о том, что вряд ли кому-то из писателей с таким трудом, как ему, «досталась русская грамота». Как происходило освоение им русского языка и формирование собственного литературного стиля?
– Отец Дмитрия Григоровича был украинцем, а мать и бабушка – француженками. Будущему писателю было пять лет, когда умер отец, и его воспитывали эти женщины. С малых лет Григорович привык изъясняться по-французски и делал это блестяще. Когда через много лет понадобился переводчик для приехавшего в Россию Александра Дюма, русские писатели единодушно решили, что эту роль можно доверить Григоровичу. Но, чтобы овладеть русской речью и стать писателем, конечно, потребовались немалые усилия.
Отец успел купить небольшое поместье, и мальчик мог наблюдать крестьянскую жизнь. Повзрослев, Григорович часто ездил к себе и видел крестьянскую жизнь не из окна кареты, не мимоходом. Он знал её изнутри, как и Тургенев и многие другие русские писатели.
Григоровичу довелось учиться в различных учебных заведениях, где он вырабатывал не только свой бытовой язык, но и собственный литературный стиль.
– Дмитрий Григорович пробовал себя в инженерном деле, был художником, тесно общался с актёрами и драматургами. Как это отразилось в его произведениях?
– Конечно, он знал театральную среду и одно время подумывал связать свою судьбу с этим миром. Дмитрий Григорович некоторое время учился в Академии художеств, был знаком с Тарасом Шевченко, украинским художником и поэтом. Мир творческих людей ему был действительно известен, и он сам принадлежал к нему.
Позднее в одной из своих «петербургских» повестей («Неудавшаяся жизнь»), которая и сейчас не утратила своей остроты, он показал, каково это было – пробиваться талантливому человеку и добиться признания.
В 1864 году Григорович становится секретарём Общества поощрения художников. Он был известен как автор ряда статей о современной живописи. Ему принадлежит и дважды издававшаяся (1865, 1875) книга «Прогулка по Эрмитажу». Среди целого ряда молодых художников, которых Григорович оценил и поддержал, был и Илья Репин.
– Нельзя сказать, что сегодня Дмитрия Григоровича много читают. А как воспринимали его творчество современники?
– Я бы хотел вернуться к самому известному произведению Григоровича – повести «Антон-Горемыка». Она произвела очень сильное впечатление на его современников.
И мне кажется, что повесть вызвала такую реакцию не только потому, что в ней есть сострадание, умелое изображение жизни и крестьянского быта, но и проникновение во внутренний мир героя. Здесь есть развёрнутый сюжет, чего не было в «Деревне».
Когда авторы писали о крестьянине, тем более с таким сочувствием и пониманием, они часто сбивались на единственный ракурс и изображали ужасы быта крестьян и их страдания.
А Григорович показывает своего героя не только в трудных ситуациях, но и в смешных. И это позволяет читателю увидеть персонажей в разных ракурсах и вызывает интерес, сочувствие, появляется понимание, почему в этих обстоятельствах так проявляет себя человек.
Антон-Горемыка пытается сесть на лошадь и проскакать на ней, чтобы продемонстрировать, какая она замечательная, но это получается у него плохо. Эпизод вызывает у читателя улыбку. Такое комическое начало и такой контакт с миром изображаемых героев были немыслимы в первой повести, хотя со времени создания «Деревни» прошёл всего год.
Позднее Лев Толстой признался, что в произведении «Антон-Горемыка», которое вызвало у него, тогда шестнадцатилетнего юноши, «умиление и восторг», его поразило описание русского мужика «без глумления, с уважением и даже трепетом».
По воспоминаниям одного из современников Льва Толстого, он, уже позднее, обратил внимание на эпизод, когда крестьянин рубит хворост и едет в деревню и навстречу выбегает девочка. Герой подходит к возу, достаёт красную веточку вербы и подаёт ребёнку, отчего девочка приходит в неописуемый восторг.
В те годы умнейшие люди – писатели, учёные – спорили о том, как крестьянин воспринимает природу. Фольклорист и известный языковед Фёдор Буслаев писал: «…Селянин красоту ландшафта разумеет только в угодьях, в плодородии полей, в богатстве воды рыбами или в удобстве реки для мельницы или пристани».
Григорович одним из первых показал, что крестьянин обладает неосознанным чувством красоты. Он не знает ничего о колорите или цветовой гамме, но чувствует красоту в природе. И в этом была художественная новизна.
Достоевский спустя десятилетия после публикации повести «Антон-Горемыка» пишет роман «Подросток» (1875). Герой этого романа Версилов, «русский европеец», правдоискатель из дворян, вспоминает свою молодость, которая пришлась на те времена, когда появилась повесть Григоровича, признаётся, что в деревню приехал из-за «Антона-Горемыки». Достоевский даёт понять, как в сознание поколения вошёл опыт чтения этой знаменитой повести Григоровича.
– При упоминании имени Дмитрия Григоровича мне, как и многим, наверное, в первую очередь вспоминается его повесть «Гуттаперчевый мальчик». А какие произведения классика незаслуженно остаются в тени?
– «Гуттаперчевый мальчик» – самое известное, может быть, в читательском опыте произведение Григоровича. Книга на многие десятилетия прочно вошла в круг детского, юношеского чтения. В «Гуттаперчевом мальчике», без сомнения, проявились яркие черты Григоровича-стилиста.
Но, как мне кажется, сейчас, в связи с юбилеем, стоит оглянуться и увидеть, как много он успел сделать. Не случайно записанное музыкантом Александром Гольденвейзером суждение Толстого о Григоровиче: «Он теперь и устарел, и кажется слабым, но это важный и прекрасный писатель. И дай бог Чехову иметь десятую долю того значения, которое имел Григорович». «Опасения» Толстого насчёт Чехова, конечно, оказались напрасными.
По признанию автора «Войны и мира», среди книг, которые произвели на него «очень большое впечатление», был и «Антон-Горемыка».
Случись мне сегодня готовить к изданию сборник Григоровича, я бы обязательно включил в него повесть «Четыре времени года». Однако при жизни писателя она была воспринята с разочарованием.
Что смутило современников? То, что тот самый Григорович, который так убедительно создавал сложный крестьянский мир в своих повестях, изобразил мир, где таких сложностей нет, и показал естественный ход жизни – смену времён года. Настраивая читателя на повествование о крестьянстве, автор даёт эпиграф из Алексея Кольцова. Поэт показывает, как душа соприкасается с бытом, и в повести Григоровича труд подан не только как «тяжкие работушки», но и как высокое дело, и как переживание, удовлетворяющие духовные и нравственные потребности человека.
Быт уже становится бытием, в сознании формируются вечные ценности, а это актуально и сегодня.
– Что нового привнёс Дмитрий Григорович в современную ему литературу и в чём ценность его произведений для нас?
– Новаторство его «петербургских» повестей в том, что город в них описан не только в объективном ключе, как в «Петербургских шарманщиках». Автор даёт гротескный вариант изображения города и построения сюжета, уходя от педантичного объективизма. У него другие художественные установки, и это тоже немалого стоит.
В середине 1850-х годов Григорович пишет два романа, которые были очень известны в те годы: «Рыбаки» и «Переселенцы».
Для этой эпохи была важна проблема, о которой писала Л.М. Лотман. Жизнь страны нуждалась в диалоге, который мог бы произойти между русским образованным человеком – так называемым человеком 40-х годов, русским интеллигентом – и крестьянином. Состоится ли этот диалог и как литература могла ему содействовать? Она должна была показать внутренний мир героев, их устремления, надежды на перемены.
Что касается изображения мира образованных людей, то литература успешно с этим справлялась, а если говорить о внутренних переживаниях крестьянина – второго участника диалога, – с этим было труднее. Романы Григоровича тем и отличались, что в них был представлен малопонятный, «трудный» герой.
Герцен упоминает главного героя романа «Рыбаки» Глеба Савиныча, сомневаясь в том, поймут ли когда-нибудь друг друга Владимир Ленский, студент Гёттингенского университета, и Глеб Савиныч, «этот подлинный представитель циклопической расы крестьян-рыбаков».
Поиски положительного начала в крестьянской жизни сделали актуальной для Григоровича проблему патриархального сознания. Автор «Рыбаков» теснейшим образом связан с той линией в развитии русской литературы, которую Ю.М. Лотман определил как патриархально-демократическую и которая приводит в конце концов к Толстому. Эта проблема привлекала не только Григоровича – взять хотя бы «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина.
Григорович показывает своего героя как носителя определённых ценностей, принципов, ориентиров, пришедших из глубины времени. И Глеб Савиныч дорожит этим и новую жизнь воспринимает очень напряжённо, настороженно. И далеко не всё принимает.
Ещё один роман – «Переселенцы» – история крестьянской семьи, которую по прихоти помещика переселяют в другие края. Это оборачивается настоящей драмой.
В прозе Григоровича явственней, чем у писателей первого ряда, проступает важная черта русской литературы – её учительное начало.
Сергей Залыгин, говоря о русских классиках второго ряда, и о Григоровиче в том числе, использовал формулу «первые среди вторых». Наш девятнадцатый век литературы фантастически богат. И «вторые» часто открывали проблемы, ракурсы и мотивы, которые в дальнейшем более успешно использовали «первые».
Так, Григорович чуть ли не впервые посмотрел на людскую массу как на особого героя, особого персонажа. Этот персонаж – толпа. В ней он увидел и силу, и страшную стихию. Это и социальный, и социологический взгляд на толпу. Автор «Антона-Горемыки» и в этом оказался новатором.
Беседу вела
Юлия Скрылёва