Нет ничего хуже, когда стихи за автора пишет его душа. Так вот вылезает из бренного тела – и пишет, пишет, пишет. Прямо не остановить. Автор в это время спит и, что естественно, процесс не контролирует. Спустя время берёт написанное, прикрепляет к файлу с потенциальной обложкой своё имя и, должно быть, не перечитывая, отдаёт в печать. Машина работает, незначительный тираж расходится по друзьям и знакомым, кое-что продаётся. Здесь не подкопаешься: скажешь автору что-либо нелицеприятное и тут же в ответ получишь: «Как вы смеете грязными лапами касаться моей белоснежной (израненной, трепетной, больной и т.д. и т.п.) души!» Посыпаешь голову пеплом, молишь о прощении, пощаде – всё что угодно, лишь бы…
Я дочь огня, свободы и ветров.
Ожог у сердца и ковыльный пепел.
И если ты любить меня готов,
То полюби вначале запах степи!
Конечно, в глубоком почтении склоняешься, но так и подмывает спросить, дескать, почему на обложке стоит ваше имя, а не имя вашей души: например, «Душа Маши Ивановой» или «Творения Души Пети Сидорова»? Забывают о душе, когда стихи подписывают. Даже соавторства не указывают. Поэтому хочется снять шляпу перед Верой Арнгольд, которая в аннотации к своей книге «Полустанки любви», не мудрствуя лукаво, написала, что перед читателем «стихи – это голос моей души». К слову сказать, для искушённого любителя изящной словесности подобная фраза – непреодолимый повод закрыть книгу и никогда больше её не открывать, ибо глупее «голоса души» придумать ничего невозможно. Однако читатель чуть попроще (поплоше), к коим я отношу себя, с удовольствием покупается на подобную фенечку и с видом жадного похитителя душ (в поиске оной) позволяет себе в часы досуга полистать книгу.
Листаю.
На обложке изображён автор, идущий в ситцевом платье по бескрайним просторам Оренбурга. На платье синие цветы, на просторах – жёлтые. Автор смотрит куда-то вдаль. «Вдаль» аккуратно обрезана фотографом – Л. Терентьевой. Вокруг фотографии, как, впрочем, и вокруг стихов автора, размещённых стройными столбиками внутри книги, дизайнер Т. Федоренко расположила лютики. Они выполнены в розовых тонах с холодным серо-голубым оттенком. Таким образом дизайнер подкрепляет визуальными эффектами и без того эффектный «голос души» автора.
Разлапив ветки,
карагач уж видел сны о Боге,
Когда, о ствол его держась,
свернув на край дороги,
присел в тени ветвей густых,
от солнца закрываясь,
Поэт, усталый и немой.
И, жаждою терзаясь,
разрезал ствол карагача –
засохшие морщины,
И выпил горького вина,
и вытер губы глиной.
С первого же стихотворения душа Веры Арнгольд объявляет себя степной женщиной и берёт в мужья верный (хоть и жестокий) меч; отец – огонь, мать – свобода. Бессменный атрибут жизни с такими родственниками – подушка (и ничего более), набитая мятой и кипреем.
Почти у каждого стихотворения есть название: «Прививка» (о том, что у всех сорокалетних цветёт на плече знамение – привитые честь и совесть; у меня они тоже есть!), «Континуум воды» (о том, как, вставая на цыпочки, течёт река, а рыбий хладный рот глотает воду-время), «Наваждение» (о том, что нельзя спастись от мысленного волка, и о том, что душа звероуловлена вслепую), «Встреча дерева и поэта» (о том, как усталый и немой поэт, терзаясь жаждой, режет засохшие морщины карагача – вяз мелколистный – и пьёт горькое вино. Зачем нужно было резать дерево, осталось за пределами стихотворения. Сюжет из подростковой наскамеечной живописи: «Здесь была душа поэта») и т.д.
Один из самых излюбленных знаков препинания «голоса души» автора – восклицательный. Пальцев одной руки будет достаточно, чтобы сосчитать количество стихотворений (в книге больше восьмидесяти текстов), где его нет.
Несмотря на бескрайние просторы Оренбурга и оправленность лютиками, душа остаётся в потёмках. Желающим 
побродить вместе с ней – приятного чтения!
Полустанки любви: Стихи. – Оренбург: Издательский центр ОГАУ, 2012. – 80 с. – Тираж не указан.