После некоторого перерыва мы возвращаемся к дискуссии о современной российской драматургии в свете софитов современного отечественного театра, начатой «ЛГ» в № 5.
Пьесы, в изобилии появлявшиеся в то, советское время, характерны уже своими заглавиями: «Персональное дело», «Сталевары», «Заседание парткома»… (Уж не знаю, что хуже: когда на освящённой мхатовской сцене варят сталь или когда там ругаются матом. Как говорится, «оба хуже»!) Создавая мифологизированную картину советского счастья, они были важной составляющей тщательно отстроенной пропагандистской системы. Произведения же А. Арбузова, В. Розова, А. Вампилова, А. Володина, зачастую просто разрабатывавшие «мысль семейную», просто «про любовь», воспринимались тогда как самая настоящая протестная драматургия.
Но сложности и препятствия, как видно, только стимулировали отечественную драматургию ХХ века: её накопления до сих пор в золотом репертуарном запасе наших театров и активно востребованы сегодняшним днём. Вместо современных пьес сейчас на многих сценах под модное ретро «реставрируются» творения шестидесятников, которые совместно с сочинениями М. Булгакова, Н. Эрдмана, М. Зощенко, В. Катаева составляют значительный процент репертуара. Хорошо, что предшественники о нас позаботились.
В 80-е с их резкими переменами в социальной, экономической жизни, с расцветающим рынком, вот только что плодотворно работавшие авторы словно растерялись, появились даже заявления: надо повременить… должно пройти время для осмысления и отражения новых процессов… Но так совпало, что к рубежу тысячелетий одни из лучших драматургов советской поры ушли из жизни, другие состарились и замолчали. Обновление назрело. А театр, воспитанный на репертуарной «манной каше», на всяческих ограничениях и запретах, набросился на то, что было прежде или дозировано, или запрещено. На переводную зарубежную пьесу, преимущественно в комедийном жанре. Ну и «спасительная» классика, конечно, – куда ж без неё? Правда, по моим наблюдениям, в последние двадцать, скоро тридцать, лет подавляющее большинство «классических» постановок являют собой или академическую скуку, или безвкусный эпатаж. Талантливые сценические произведения в этом роде можно пересчитать по пальцам. Классика устала.
А что же происходит с современной пьесой, без которой немыслимо полноценное развитие театра? В поисках ответа на этот вопрос мой путь, естественно, не мог пройти мимо столичного Центра драматургии и режиссуры, созданного десятилетие назад в качестве лаборатории, экспериментального объединения для творческого поиска молодых, для выработки нового театрального языка двумя известными драматургами советской поры – Михаилом Рощиным и недавно скончавшимся Алексеем Казанцевым, чью личную роль в героической попытке возрождения современной пьесы на театре трудно переоценить. И вот некоторые результаты, выявленные, можно сказать, методом «случайной выборки».
«Нинкина земля. Чужие» Натальи Ворожбит в постановке Елены Новиковой – попытка подступиться к острейшей теме современной деревенской жизни. Здесь опять же не могу не вспомнить один из драматургических «шедевров» былых времён под названием «Когда не спится ночами», виденный мной некогда в Тверском театре, – ночами там не спалось председателю колхоза, лично обременённому всеми делами односельчан: начиная с «не подвезли хлеба» и заканчивая подготовкой концерта сельской самодеятельности. Была на сцене пейзанская идиллия, бестрепетная радостная жизнь – и это тогда, когда русская деревня нищала, разрушалась, спивалась.
И вот она, примерно та же деревня, вот разве что «нинкина земля» – южная, украинская, то есть теперь заграничная, на которой появляется российский Славик, свой среди чужих. Но проблемы вовсе не межнациональные, а всё те же деревенские, накопившиеся за целый век. Нинка-Нинуля-Нинец у актрисы Анны Ардовой (ещё эту роль играет Амалия Мордвинова) – нелепое, невесть во что одетое существо, «королева самогона». Жизнь почти прошла и зазря, но живут в ней огромные нерастраченные запасы душевного тепла и нежности, нереализованная потребность в любви – чудная актёрская работа! Вопреки воле сына и хоть и маленькому, но общественному мнению, она по-своему борется за счастье на пустом, некрасивом в своей обнажённости пространстве сцены (художник Андрей Климов), где в условной театральной разрежённости живут сегодняшние узнаваемые реалии и прежде всего бутыль самогона.
Здесь нет места глянцу и гламуру, здесь умирающему человеку даже дом свой оставить некому, кроме непутёвой соседки, а ей дом этот совсем ни к чему, ей вообще ничего и никого не нужно, кроме заблудившегося между Россией и Украиной Славика, и продаст она за бесценок своё внезапное наследство ушлым односельчанам, скупающим деревню. Деревенские Ромео и Джульетта так же нелепы, как и всё, что их окружает: и пьют, и скандалят, пробуют вырваться из замкнутого круга, но безуспешно… И не может не подкупать тот очевидный факт, что современные театральные молодые люди, так называемые авангардисты и чернушники, столь увлечены перевоплощением в деревенских, что принимают на себя боль за них и внятно выражают серьёзную социальную тревогу. Явление куда как нечастое в молодом театре.
Судя по увиденным в Центре спектаклям, здешних обитателей всё-таки не в пример больше волнуют пока вопросы сексуальной свободы и недавно ещё запретных областей, вроде расширенного сознания, добровольной асоциальности, молодёжного бунта. С одной стороны, нельзя не заметить сумму коллективных достижений – немалое число ищущих одарённых драматургов, режиссёров, артистов, художников, объединившихся вокруг Центра, их владение профессией, умение находить выразительные средства и воздействовать на зал. Но с другой – на одном отрицании искусство не создаётся.
На чернухе, изображении дна, мате можно застрять и не выбраться, сделать их такими же надоевшими штампами, какими изобилует старый театр красивости. Ну почему, к примеру, нецензурная лексика стала обязательным знаком современного спектакля?! И ещё: заметила в числе особенно любимых героев нынешних молодых – странных чудаков, попросту сумасшедших.
В «Другом театре» – он так и называется – одним из лидеров «продвинутого» сценического искусства Владимиром Агеевым поставлена пьеса «Орнитология», написанная врачом-психиатром из Барнаула Александром Строгановым. Отдаёшь должное, все три участника спектакля виртуозно балансируют на грани нормы и безумия. Александр Усов, Ирина Гринёва, Алексей Багдасаров по-актёрски абсолютно самоотверженно, с полной верой в происходящее празднуют «День петуха». Они мечтают о полёте, всё, что в обыденной жизни привычно, для них лишь повод для изумления и насмешки. В итоге герой размышляет: работать я не люблю… других не люблю… свою жизнь не люблю… – и, уподобляясь птице (но забыв при этом о хрестоматийной реплике Катерины из «Грозы»), выбрасывается из окна. Очень страшно становится от таких спектаклей молодых и талантливых. Понимаю, что это не повод для их отрицания. Скорее, для внеэстетической мольбы: ну пожалейте нас! Покажите со сцены нормальных, адекватных, пускай не очень счастливых, но таких же, как большинство нас, ваших зрителей. Но молодые, похоже, не хотят нас слышать. Они беспощадны к своим современникам. Да и не только к ним. Самая талантливая из увиденных мной в Центре Казанцева–Рощина работ, тоже сделанная Агеевым, – «Пленные духи» братьев Пресняковых – камня на камне не оставляет не то чтобы от обыкновенных людей, но от гениев. От Александра Блока с Андреем Белым. Попутно круша и музу поэтов Любовь Менделееву из деревни Боблово, заодно с её папой, Периодическая таблица которого здесь ёрнически именуется «Дмитрий Иванович». Вот уж подлинно, расстаёмся со своим прошлым, заливисто хохоча.
Но ведь там, в прошлом, есть и вечные дивные стихи о Прекрасной Даме, и мученические судьбы поэтов, которым выпало жить в эпоху потрясений. Нужно ли разрушать не только их мифы, но их самих – беспощадной иронией, сарказмом превосходства? Имеем ли мы, потомки, право отождествлять трагический любовный треугольник Блок – Любовь Дмитриевна – Белый с героями блоковского же «Балаганчика»?.. Формально же, «по профессии» и режиссёр последователен в своих задачах и в их разрешении, и исполнители – Артём Смола, Анатолий Белый, Ольга Лапшина, Анна Невская – работают блестяще.
…Герои со сдвинутым сознанием. Почти непременно – нелепые смерти. Пьянство, наркотики, секс, отсутствие идеалов. Может быть, оттого, что я принадлежу к другому поколению, но сущностные, содержательные вопросы для меня не могут не иметь решающего значения: для чего рождается то или иное произведение искусства? В чём его «высшее предназначение»? И каково воздействие на «окружающую среду»?
Да, аудиторию нового театра не назовёшь внушительной. Немногие зрители даже в Москве попадают в маленькие, не более чем на сто мест зальчики, где идут какие-то, пусть спорные, но всё же поиски в осмыслении современной жизни и сегодняшнего человека. Что же вокруг?
Погрязли в заботах о кассе и заработках руководители театров, лишённые серьёзной государственной поддержки, – в экспериментах они не то что не заинтересованы, боятся их как огня. Режиссёры-лидеры постепенно убывают «как класс», уступая своё место директорам, интендантам. Канули в Лету прежние министерские репертуарные коллегии, которые авансировали, брали на госзаказ драматургические опыты. Я не тоскую по старым временам – там хватало своих пригорков и ям. Но что их заменило? Скромные по масштабам семинары и лаборатории. Частно-инициативные связи иных драматургов с Британским советом и Институтом Гёте – им что, наши авторы нужнее, нежели нам самим? Поиски в духе Тарантино и Сары Кейн, придающие процессу какой-то келейный характер и, боюсь, скорее ограничивающие свободу, нежели способствующие ей.
Сами драматурги, прежде всего молодые, не без оснований видят жизнь мрачной и беспросветной, какой и представляют её в своих немногочисленных произведениях. Так что, видно, жизнь надо менять, дабы появились талантливые и необходимые обществу современные спектакли.