Год назад не стало замечательного поэта, автора поистине народных песен Николая Николаевича Добронравова. Остались — и не только в пожелтевших подщивках «ЛГ», которую он любил и ценил, выписывал более полувека, его стихи, звучат песни Александры Пахмутовой. Остается светлая память о поэте.
Колокола
Еще сердца окутывает ложь.
Еще заря спасенья не взошла.
Взгляни вокруг, взгляни – и ты поймешь:
Настало время бить в колокола!
Остался нам один глоток воды.
И вся земля так нищенски мала…
И мы стоим над пропастью беды, —
Настало время бить в колокола.
У нас запас одних и тех же слов.
Забыли мы про добрые дела.
И на земле, где тысячи Голгоф,
Настало время бить в колокола.
Убито чувство веры и стыда.
Поникли нашей нежности крыла.
Настало время Страшного Суда.
Настало время бить в колокола.
Дай силы нам, дай силы, добрый Бог!
Спаси, спаси от скверны и от зла…
Настало время боли и тревог.
Настало время бить в колокола!
«Мне сегодня с утра пропел…»
Мне сегодня с утра пропел
лучик света в оконной раме,
что наступит тоски предел,
что рассветы не за горами.
Ну не весь же проклятый век
Сатане управлять мирами…
Еще выпадет чистый снег,
очищенье не за горами.
Это время не навсегда.
Ведь не зря же поют во храме,
что сошла с небеси звезда,
что Спаситель не за горами.
Те, кто к вере сквозь боль придет,
кто в надежду не бросит камень,
по глазам россиян поймет:
Воскресенье не за горами.
Сколько в мире пчелиных сот!
Дух единства еще воспрянет…
Наше время еще придет.
Наше время не за горами.
Убитые русские дети
И снова планета в бреду и во мгле.
И солнце неласково светит…
И снова, и снова на нашей земле —
убитые русские дети.
Пришла на планету безбожная рать.
Глаза их и души – пустые…
Скажите – возможно святых убивать?
Ведь малые дети – святые!
Малышка у мамы – единственный сын…
Убит он осколком снаряда.
Играл… Не расслышал он крика «Бежим!»,
когда началась канонада.
На вид ему было лет шесть или пять,
и был он невзрачным, неброским.
А мог бы он вырасти, мог бы, как знать,
стать Лермонтовым, Чайковским…
Ах, если б талант у мальчонки расцвел,
он мог бы прославить науку…
Ни я, ни сосед, даже Бог не отвел
убийцы спокойную руку.
Лишь мама в углу, под иконой хранит
его черно-белый портретик.
И, взявшись за ручки, уходят в зенит
убитые русские дети.
Эпитафия читающей стране
Мы в жизни, возможно, не всем потакали
и шли по какой-то дороге иной…
Империей зла нас тогда называли
и самой читающей в мире страной.
Страною добра мы, конечно, не стали.
У нас расслоенье сегодня хитрó:
чтоб стать раздобревшей элитой, вначале
присвоить без спросу чужое добро.
В империи новой иные манеры.
Рванула в торги расторопная рать.
Чтоб стать
ну хотя бы миллионером —
отнять,
разорить,
обвести
и урвать!
Закрыты навеки святые страницы.
Филолог-старик окончательно сник.
Без денег сегодня нельзя обходиться,
но можно вполне обходиться без книг.
Читать перестал ошалевший народец.
Читательский бум повсеместно зачах.
…И только святой Николай Чудотворец
все еще держит Книгу в руках
Дорога на Рузу
Дорога на Рузу.
Грустно…
Ушла та весна, ушла…
Мы в юности здесь бывали.
И музыка здесь жила…
Увы!
Поезда не ходят
по адресу прошлых лет.
Дом творчества.
Дом талантов.
Дом старших твоих коллег,
умевших внимать природе
и веровать красоте…
Таких соловьев, как в Рузе,
не слыхивал я нигде.
Таких партитур подробных
сегодня в помине нет.
…Идешь по аллеям ночью —
в окне у Эшпая свет.
А здесь вот жил Шостакович.
Чуть дальше – Хачатурян.
Тогда еще вкус и моду
не диктовал экран.
Слиянье людей с природой.
Слиянье двух русских рек.
Дух творчества. Дух талантов.
Дух рукописей коллег.
В библиотеке – Кафка,
Лесков и Поль Элюар.
В столовой – тефтели с гречкой, —
надежный репертуар.
Легки на подъем до Рузы,
и на помин легки,
друг к другу творцы ходили
играть в четыре руки.
Показывали сочинения
свои и своих коллег…
Да, был он неоднозначным,
ушедший двадцатый век.
Всерьез мастера творили.
Пошлятина – смертный грех.
Не всех понимает Время,
а юмор спасает всех.
К друзьям заходил Утесов,
и ныне в сердцах у нас
про ребе Залмана Шраца
печально смешной рассказ.
Окно, раскрытое настежь.
Дога играет вальс.
Отсюда музыка эта
по всей стране разнеслась.
Отсюда шли письма скрипкам,
сигналы оркестрам мира.
Их разносили волны
непроданного эфира.
Сам Бог этим скромным людям
фонариком посветил.
Но и они работать
могли на пределе сил,
природу умели слушать
и веровать красоте.
Здесь петь соловьи любили.
Они здесь – в своей среде.
Сегодня их стало меньше.
Природа о них скорбит.
И музыки Рузской, русской
все меньше в стране звучит.
На кризис все беды спишем,
на клевую телепрыть.
…Как часто теперь мы слышим,
что музыке негде жить.