На первом заседании Всероссийского родительского комитета такую идею высказал экс-премьер Чечни Муслим Хучиев. Теория Дарвина, на его взгляд, ошибочна, противоречит религии и повинна «в духовном разложении детей». Будем детей «на всякий случай» ограничивать от вредного влияния безбожников или всё же продолжим знакомить их с научной картиной мира? На эти и другие вопросы мы попросили ответить священника и школьного учителя.
Даже ложные гипотезы важны
Ключевое слово в предложении Муслима Хучиева – «запретить». Хочу напомнить, что именно таким методом век тому назад глашатаи марксизма боролись против «религиозной пропаганды». Основанный в 1925 году Союз воинствующих безбожников принял в 1932 году пятилетний план своей деятельности, первым пунктом которого было закрытие всех духовных школ. Далее должно было следовать лишение священнослужителей остатков гражданских свобод, запрет писать религиозные сочинения и прочие меры обеспечения победы «единственно верного учения». Упразднили эти широкие замыслы религию? Нет, они упразднили сам Союз воинствующих безбожников.
Нужно ли современным верующим брать на вооружение методы того злосчастного Союза? Не знаю, как другие, а лично я не хочу в подобных акциях участвовать. И вот почему.
Во-первых, истина сильна, прекрасна и совершенна сама по себе и не боится никаких ложных учений, что по отдельности взятых, что в их совокупности. Пусть существует миф о том, как обезьяна за миллионы лет приспособления к окружающей среде превратилась в человека. И пусть существует свидетельство Священного Писания.
Во-вторых, пытающийся запретить чужое мнение выказывает не силу, но, напротив, слабость. Ведь тем самым он признаёт, что любые другие аргументы оказались бездейственными. В Советском Союзе предзакатной эпохи тоже много чего запрещали, не прилагая особых усилий для объяснений запретов, над которыми даже дети смеялись. Сделали такого рода действия Советский Союз могущественней? Нет, лишь приблизили его крах.
И в-третьих, пытающийся запретить то, что для очень многих не является очевидным злом, сам становится мишенью для критики, неблагожелательных выпадов людей, во многих других случаях – благожелательных. Это ведёт к никому не нужным склокам.
Смелые гипотезы, даже если они ложны, дают толчок развитию человеческой мысли. Выдвигаются аргументы и контраргументы, происходят споры, выплёскивающиеся за рамки научных учреждений. В итоге выдвинутая гипотеза становится более последовательной, стройной, либо же, из-за открывшихся в ней внутренних противоречий, отвергается самим основателем и его сторонниками. Но спор-то был не напрасен, потому что в конечном итоге способствовал прояснению вещей, дотоле остававшихся вне пределов человеческого ведения.
Сам факт, что по прошествии полутора веков теория Дарвина не умерла, а живёт и благоденствует, свидетельствует о том, что человечество ещё не исчерпало всего заложенного в ней будоражащего мысль потенциала (она служит, к примеру, основой современной селекции).
Однако преподавать её в средней школе как единственно верное учение – тоже явный перегиб. Пусть она присутствует в учебниках биологии наряду с другими теориями. Потому как в противном случае дарвинизм превращается в религию. И мы можем видеть поклонников теории Дарвина, не отличающихся терпимостью к чужим мнениям. Им теперь всё равно что бальзамом застарелые раны полили. Они выстраиваются в ряды для защиты своего учения, а наиболее – для сохранения за собой монополии на научную истину.
Однако многовековой опыт учит тому, что такого рода монополия порождает не развитие мысли, но застой.
Священник Сергий Карамышев, Рыбинск
Надо ли согласовывать Шестоднев с биологией?
Если бы меня попросили одним предложением ответить на вопрос, нужно ли исключать Дарвина из школьной программы, я бы повторила слова разработчика синтетической теории эволюции, пришедшей на смену дарвинизму, православного христианина Феодосия Добржанского: «Ничто в биологии не имеет смысла, кроме как в свете эволюции».
Для меня как для православного человека, как и многие мои ровесники, крещённого полуподпольно в андроповские времена, но осознанно пришедшего к вере в студенческие годы, история научных поисков явилась одним из убедительнейших доказательств разумности устройства Вселенной и особого положения в ней человека, наделённого невероятным даром познания и творения. Именно этот восторг питал Паскаля, Ломоносова, Эйнштейна. Однако ещё средневековые философы, а вслед за ними Галилей, Бэкон и Декарт предостерегали от смешения двух путей познания: откровения и научной методологии. Они верили, что в конечном итоге «Две Книги» – Писание и Книга Природы – говорят об одном и сойдутся вместе.
Критика эволюционизма (а отнюдь не только узкой теории Ч. Дарвина) лежит вне рамок науки и оставляет вне поля современной биологии тех, кто эволюцию отвергает. Обвинения против православных эволюционистов внутри православного сообщества строятся исключительно от богословия, и это прямые обвинения в ереси. Вопрос о том, как согласовывать Шестоднев с современной биологией, в этих кругах даже не ставится.
Характерен один пассаж из критики работы о. Глеба Каледы о. Александром Салтыковым: дескать, отец Глеб признаётся, что не может до конца перестать быть учёным. Получается, для того чтобы быть настоящим православным, учёным (во всяком случае, биологом или геологом) быть нельзя. Меж тем православных биологов и геологов пруд пруди. Просто они не пытаются «согласовать две книги» или, во всяком случае, не делают этого публично. В будни делают свою работу, в воскресенье ходят в церковь. Кстати, из 10 знакомых мне учителей биологии православными были восемь. И никому из них эволюция как таковая нигде не жала, одна коллега с юмором рассказывала, что в православной гимназии ей пришлось подписать бумагу, что этих тем на своих уроках она просто не будет касаться.
В противоположном лагере тоже есть «оголтелые», полагающие, что наука несовместима с религией в принципе (А. Панчин), можно даже встретить травлю учёных, осторожно называющих себя агностиками (это полагают лицемерием). Меж тем от одного довольно известного отечественного эволюциониста, определяющего себя агностиком и при этом совершенно равнодушного к религии, я слышала, что не все этапы истории нашего мира удалось (если это вообще возможно) описать научным языком. К тем, которые пока не удалось, он относил первопричину Большого взрыва, возникновение живого из неживого и принципиальный скачок от весьма развитых представителей различных ветвей хомо к вторичной культурной вселенной, которую создал человек, подобный нам с вами.
Школа (во всяком случае, старшая) теоретически обязана познакомить подростка с современной научной картиной мира. Научная картина мира историографична. Дети более юного возраста в массе своей не в состоянии удержать интерес к пересказу дискуссий, им очень некомфортно, и они хотят знать, «как всё было на самом деле». Как историк могу сказать, что даже мы не можем обеспечить им такую роскошь, и было бы самонадеянно полагать, что это делает школьный учебник.
Попытка приоткрыть кухню для неокрепшего ума может привести к релятивизму, который ещё дальше от подлинно научного подхода. Полагаю, что в средней школе должны быть упомянуты разные теории происхождения жизни и человека, хотя это и делается в рамках курса обществознания, там даже инопланетян поминают. Помню, какое впечатление произвела на меня в девятом классе концовка лекции моего учителя биологии и директора одной из известных московских школ, когда, изложив этапы антропогенеза, он сказал: «Впрочем, многие полагают, что мир и человека создал Господь Бог». Сказал серьёзно и весомо, без следа иронии. И не нужно было углубляться ни в какие вопросы согласования картин мира – каждый из нас оставил это для себя на потом.
А вот в старших классах можно и нужно изучать историю науки как дискуссионный и нелинейный процесс. На уроках обществознания и истории мы в любом случае изучаем марксизм и социал-дарвинизм, нравятся они нам или нет. Это помогает и современные теории рассматривать лишь как теории и видеть общие, консенсусные места.
Мария Николаенко, учитель истории, обществознания и географии, Москва