Маргарет Портер, дочь Билла Портера (будущего писателя О. Генри) получала от отца письма – редкие, зато очень забавные. Отец просил прислать ему засушенного снега и расспрашивал о том, как она проводит время с друзьями. Обещал: вот он вернётся и привезёт ей новую книжку дядюшки Римуса, и они отправятся на рыбалку, а ещё он купит ей гитару и они разучат несколько дуэтов. Она будет играть на гитаре, а он – на мандолине. И всё это будет если не после Рождества, то летом уж точно – для рыбалки самое время. Письма он писал толстым карандашом, а в уголках листков ставил цифры – чтоб было понятно, в какой последовательности читать. Почерк был крупный, листки небольшие, а письма – длинные, так что и впрямь впору было запутаться.
Письма, которые получала Маргарет, писались по ночам в тускло освещённом кабинете тюремного госпиталя – у отца как раз начиналось дежурство, и если всё было спокойно и не требовалось срочно идти к больному, то он улучал минутку и садился за письмо к дочери. А ещё начал сочинять рассказы – совсем не похожие на те нехитрые юмористические сценки, которыми там, на свободе, он забавлял читателей собственной газеты «Перекати-поле». Пережитые (и переживаемые) злоключения парадоксальным образом подсказали ему тот особый тип новеллы, в котором его потом никто так и не превзошёл. Это – истории почти сказочные, максимально условные, поражающие почти неправдоподобной доброжелательностью по отношению к героям… и в то же время наполненные мельчайшими фактами действительности (вплоть до таких, которые понятны только современникам, только жителям какого-то штата, только жителям одного какого-то города…) и глубоким пониманием жизни и людей. Самые известные его рассказы – «Дары волхвов», «Последний лист», «Муниципальный отчёт» – вызывают у нас абсолютно искреннее «Такого не бывает!». И в следующую секунду мы перебиваем сами себя: «Да, точно так оно и есть». Почему? Эти странные «сказки про людей», добрые, но не наивные, не просто «дают утешение», но, видимо, всё-таки рассказывают о нас какую-то непривычную правду – не жестокую, какой она бывает обычно. Там, в тюремной аптеке, он не только изготавливал лекарства для больных заключённых, но и придумал лекарство совсем другого рода – от хандры, от неверия, от усталости, наконец. Для себя самого? Может, и так. Как бы то ни было, а оно до сих пор нарасхват по всему миру.
То, что его при поступлении в тюрьму назначили ночным фармацевтом, было, конечно, настоящим подарком судьбы. Так он хоть отчасти спасся от тягот тюремного существования. А получилось это потому, что в юности, когда пришла пора приложить себя к какому-то занятию, он довольно долго подвизался в аптеке, принадлежавшей его дяде, и впоследствии смог получить лицензию. Аптека эта была местом занимательным. Дядя оказался человеком общительным и весёлым, и по вечерам к нему в аптеку заглядывали соседи – просто поболтать. Билл Портер тоже был допущен на эти сборища и занимался тем, к чему у него был настоящий талант, – наблюдал и слушал. Он подмечал человеческие типы и запоминал истории. Это только кажется, что за такую короткую жизнь (а прожил он всего 47 лет) настрочить 18 томов – невероятная и какая-то даже пугающая плодовитость. Мол, ну откуда столько набралось-то? А достаточно просто уметь слушать и наблюдать.
Этот его талант гораздо раньше, чем в рассказах, обнаружил себя в другом – в замечательно метких, но при этом незлых карикатурах и рисунках. В разговоре он, вместо того чтобы пускаться в объяснения, мог за несколько секунд набросать портрет любого человека – и собеседник тут же понимал, о ком идёт речь. Рисунки Билла Портера пользовались огромной популярностью, а он щедро раздаривал их всем желающим. Дядя даже пустил их в оборот и в качестве своеобразной рекламы развешивал прямо в витрине аптеки. Позже, когда молодой Портер переселился в Остин, зажил там в общем-то совершенно обыкновенной жизнью банковского клерка и отца семейства и начал пробовать себя на литературном поприще, эти рисунки перекочевали к нему в газету, а потом стали расходиться по печатным изданиям всего Техаса. Он был из тех редких людей, про которых можно сказать: жизнь не проходит мимо них, они подмечают её во всех подробностях и умеют эти подробности уберечь, записать, зарисовать.
Покинув тюрьму, он в скором времени переселился под выдуманным именем в Нью-Йорк и очень быстро оценил то богатство, которое ему досталось. Нью-йоркские улицы, кабачки, гостиницы – всё это так и полнится историями, так и жаждет заполучить внимательного слушателя. Точно так же, как тогда, в дядиной аптеке, он мог часами сидеть в уголке какого-нибудь кафе и молча наблюдать за посетителями. Он вообще был человек не слишком шумный – скорее замкнутый, немногословный, застенчивый. Друзья вспоминали, что в разговоре он не стремился развеселить собеседника, не острил и не балагурил – и сам смеялся и даже улыбался очень редко. Всё уходило на бумагу – в рассказы и в письма, длинные весёлые письма, которые он так любил писать.
История жизни О. Генри, в сущности, парадоксальна. Конечно, неприметным его никто бы не назвал – разве скажешь так о человеке, любившем компанию, способном к языкам до такой степени, что за пару месяцев обитания на ранчо выучился говорить по-испански лучше тамошних работников-мексиканцев, а словарь Джонсона знал наизусть – и друзья иной раз забавы ради выбирали наугад статью, чтобы его «проэкзаменовать»? Человеке, игравшем на мандолине и распевавшем популярные песенки то в городском квартете, то в дуэте с женой? Конечно, нет. И всё же он не был, что называется, искателем приключений, не был эксцентричной личностью, не донжуанствовал, не мудрствовал, не эпатировал. Разве что пил больше, чем следовало, – это-то его в конце концов и погубило. В своей замечательной книжке об О. Генри литературовед и американист А.Б. Танасейчук постоянно подчёркивает, что Билл Портер был человеком удивительно пассивным, постоянно плыл по течению, подчинялся то обстоятельствам, то решениям окружавших его людей. И при всём при этом биография его настолько увлекательна, настолько насыщена самыми неожиданными и остросюжетными поворотами, что остаётся только удивляться, как это по ней до сих пор не сняли какой-нибудь сериал. Более того – уже при жизни О. Генри оброс множеством всяких апокрифов, и теперь разобрать, какая невероятная история случилась с ним на самом деле, а какую сочинили дружественные и недружественные фантазёры, – задача отнюдь не из простых.
Посудите сами: сначала неожиданное переселение из родного Гринсборо в Северной Каролине аж в Техас, на ранчо в глуши, в край степных разбойников, «десперадос», которые однажды ночью приютили его у своего костра и накормили; потом неслыханная женитьба – невесту, красавицу Атоль Эстес, уже решено было увезти куда-нибудь подальше от малоперспективного поклонника (каковым, безусловно, казался родителям не слишком энергичный и совершенно не амбициозный Билл Портер), уже паковали чемоданы – и тут-то Атоль и обнаружила, что надо бы подшить платье, и на минутку выскочила в лавку за нитками… и домой уже не вернулась – они с Биллом поехали к священнику, обвенчались и с того дня бесстрашно зажили своей недолгой и не очень счастливой совместной жизнью. Дальше – печальный и до сих пор не прояснённый эпизод с недостачей в банковской кассе, которой Портер заведовал во времена своего «городского обывательства». Виноват он был или не виноват (исследователи на этот счёт не сходятся), а в тюрьму он за это всё-таки сел. Но не сразу – прежде случилась ещё одна фантастическая история: Портер должен был ехать на заседание суда, а вместо того вдруг вскочил в поезд, идущий в прямо противоположную сторону, в Новый Орлеан, к Мексиканскому заливу, а оттуда – за границу, в Гондурас (эта страна не выдавала США бежавших преступников). С дороги посылал жене письма – чтобы оставлять поменьше следов, рисованные, эдакие комиксы без текста. Дальше – почти год жизни в бегах и знакомство с колоритнейшим персонажем, Элом Дженнингсом, в те времена грабителем, а в будущем – звездой немого кино. Дженнингс оставил воспоминания об О. Генри, которые больше похожи на какой-нибудь том «Библиотеки приключений» – такие сказочные похождения по морям, океанам, аргентинской пампе и калифорнийским прериям с револьверами наперевес там описываются. Именно так и начала обрастать фигура О. Генри легендами. Потом Портер с Дженнингсом свиделись в тюрьме – вообразите встречу! – и не прекращали дружить до самой смерти писателя. После тюрьмы – Нью-Йорк, растущая изо дня в день слава, стремление скрыть от редакторов и газетчиков своё прошлое. Потом – вторая женитьба, и на ком? На Саре Коулман, с которой был знаком ещё в Гринсборо – ему было лет шестнадцать, ей – лет одиннадцать, бабушки дружили – и вот он, почти юноша, как мог развлекал симпатичную девочку в зелёном платье. Когда О. Генри был уже очень известен, один журналист написал о нём большую статью и, кстати, упомянул его настоящее имя – выросшая Сара прочла статью, вспомнила мальчика из своего детства и послала знаменитому писателю письмо…
Эдакий Уолтер Митти наоборот. Тот жил скучной жизнью, а воображал интересную – а Уильям Сидни Портер сам был человеком «негромким», а приключения на него так и валились, и не выдуманные, а самые настоящие.
Невыдуманными были и его собственные истории: после всех этих треволнений оставалось главное – увиденное и услышанное. Главная работа происходила в уме – когда садился писать, текст уже был практически готов, придуман вплоть до расстановки слов. По привычке писал по ночам, пил при этом виски с апельсиновым соком. В последний год задумал большой роман (второй после не слишком удавшихся «Королей и капусты») – и вот этот-то роман, судя по намёткам, вполне мог стать ещё одним выдающимся американским текстом XX века (а может быть, и не просто «ещё одним»). Написать не успел. Но те, кто склонен считать О. Генри автором, скажем так, приятным, но «не гениальным», неизменно напрашиваются на один из самых глобальных споров – о сущности гениальности. Мало ли – подарить людям столько радости, не меркнущей уже больше ста лет?
Сам того не ведая (никогда не примыкал ни к каким литературным течениям), О. Генри стал одним из самых важных писателей своей эпохи – эпохи, когда Америка так увлечённо и настойчиво искала собственный «голос» в мире и, в частности, мировой литературе. Пусть его образы иногда упрощённые, даже немножко лубочные – зато это та «картинка», которая для всех нас с самого детства неотделима от Америки. И эта картинка, согласитесь, у нас – одна из самых любимых.
Дарья Кузина (Сиротинская)