В Сочи завершился XIX Открытый кинофестиваль
Если Сочи – строительная площадка светлого олимпийского будущего, то «Кинотавр», который в 19-й раз проходил здесь, – это рабочая площадка будущего кинематографического. Настоящее российского кино очень даже многообещающе. Достаточно сказать, что в первом квартале этого года «наши» картины в прокате «обыграли» зарубежные блокбастеры, дав больше половины сборов. То есть большую часть из 210 млн. долларов. И хотя до золотой кинолихорадки нам далеко, кинобум явно на пороге. По крайней мере на участие в основном конкурсе «Кинотавра» претендовало 130 картин, из которых были отобраны и добрались до Сочи 14.
Другой признак того, что киноиндустрия на подъёме, – обилие в конкурсе дебютов. Причём впечатляющих не только амбициями, но и мощным бюджетом. Скажем, антиутопия «Новая земля», поставленная дебютантом Александром Мельником, обошлась продюсерам в 12 млн. долларов. Среди звёзд, сыгравших в этом фильме, не только Константин Лавроненко («Возвращение», «Изгнание»), но и Томми Листер («Пятый элемент»). Съёмка величавых пейзажей Шпицбергена соседствует с эпизодами массовых драк зэков, оставленных для новой жизни на Новой Земле, и сценами каннибализма (Илья Дёмин заслуженно получил свой приз за лучшую операторскую работу). Понятно, что новый вариант «Королевской битвы», где вместо желторотых школьников за место под солнцем борются маньяки, террористы, рецидивисты, жесть ещё та. Но фишка не в этом, а в том, что продюсеры явно делают ставку на мировой коммерческий прокат.
Иначе говоря, российское кино начинает движение на международный рынок. Ещё одно тому доказательство – мелодрама «Плюс один» Оксаны Бычковой, где полфильма герои говорят на английском. Благо сюжет требует. Любовь переводчицы и актёра-кукольника рассказана тонко и с юмором. А англичанин Джетро Скиннер сыграл влюблённого так убедительно, что увёз из Сочи приз за лучшую мужскую роль. Понятно, что в этих условиях фестиваль интересен не как загончик для раскрутки и продвижения арт-хаусного кино, пусть и самого распрекрасного, а как структура, работающая на индустрию. И – демонстрирующая весь спектр её достижений и возможностей. Сегодня «Кинотавр» – это место встречи, которое изменить нельзя. Здесь производители и дистрибьюторы ищут новые проекты, которые могут принести прибыль. И большой зал, где проходит мероприятие под нездешним названием «Питчинг», едва вмещает всех желающих. На питчинге одни продюсеры представляют другим свои будущие проекты. Кто-то – в надежде найти недостающие 9 млн. долларов из 10 необходимых для фильма. И иногда находит. Не наличными и не сию минуту, но в принципе. Кто-то – с целью получить поддержку в продвижении фильма. Кто-то, как Михаил Пореченков, представлявший проект «Лучшие друзья девушек», – себя показать и других посмотреть. Здесь предъявляют новые ленты на строгий суд коллег – по гамбургскому счёту. Наконец, здесь ищут новые имена. И конкурс «Кинотавр. Короткий метр», куда в этом году брали только игровые картины, вызывает интерес не только академический. Как остроумно заметила отборщик этой программы, «если основной конкурс можно сравнить с выставкой достижений народного хозяйства, то короткий метр – это биржа труда». И надо сказать, довольно эффективная. Скажем, победители в коротком метре прошлого года Бакур Бакурадзе и Игорь Волошин сегодня стали призёрами «большого» конкурса. Фильм «Шультес» Бакурадзе получил Гран-при «Кинотавра». А «Нирвана» Игоря Волошина – приз за лучший дебют.
Ощущение актуальности этих дебютов возникает, как ни странно, отнюдь не благодаря выбранным сюжетам. Они как раз относительно не новы. В истории московского вора Лёши Шультеса, героя фильма Бакурадзе, кто-то увидел перекличку с «Карманниками» Брессона, кто-то – с фильмами Вендерса. Перипетии «Нирваны», поставленной Волошиным, вполне укладываются в рамки любовной драмы. Истории о Джульетте, в которой Ромео обокрал любимую и сбежал, а та не захотела жить без него. Гораздо важнее – язык, которым рассказаны эти сюжеты. Бакурадзе, чей «Шультес» приехал в Сочи после участия в двухнедельнике режиссёров в Канне, выбирает документальную стилистику. В Москве, где обитает его герой, бывший спортсмен, после травмы потерявший память, а ныне карманник, нет ни гламурного блеска бутиков, ни отштукатуренного величия исторических достопримечательностей. Это столица не туристическая, не зазывно-развлекательная, не учёно-интеллигентская. Город тут даже не пространство, а место скучноватой повседневности. Здесь люди не столько встречаются, сколько соприкасаются – рукавами, сумками, телами. В метро, в супермаркетах, на остановках, в банях. Это место, которое герой осваивает на ощупь, обследуя чужие карманы. Но и такой тесный контакт, естественно, остаётся безличным. Фактически Бакурадзе использует образ мегаполиса как метафору холодной отчуждённости. Иначе говоря, документальная достоверность у него – путь к экзистенциальной проблематике. Темы эти европейское кино отыграло не однажды. Но «Шультес» не самодеятельный перевод с европейского киноэсперанто на московский говорок. Холодноватый минимализм кадра – возможность сдержанно, с достоинством сказать о том, что болит здесь и сейчас.
Игорь Волошин идёт по прямо противоположному пути. Вместо Москвы – Питер. Вместо документализма – театральная эстетика, яркая, барочная. С героями-панками и наркоманами, чьи наряды напоминают о Жан-Поле Готье, работавшем на «Пятом элементе», и о киберготике «Бегущего по лезвию бритвы». Здесь у героев дивные причёски-башни и ресницы на пол-лица. Даже у Татьяны Самойловой, сыгравшей одинокую актрису. Здесь блеск мотоцикла соседствует с мрачными развалинами былой красы. А саундтрек фильма хочется загрузить в плейер немедленно. Абсолютная условность этой своего рода киберпанк-оперы интересна не только театральной праздничностью и накалом эмоций. Может быть, впервые наше кино использует эстетику молодёжной субкультуры не для обличения-воспитания, а как основу для коммуникации с людьми, которых принято числить маргиналами. Это попытка перекинуть мостик между поколениями, предложив фильм в качестве предлога для диалога.
Вообще фестиваль неожиданно обнаружил, что кино на новом витке возвращается к разговору о том, «легко ли быть молодым», блестяще решённом когда-то Юрисом Подниексом. По крайней мере ещё две отличные картины на эту тему (кстати, также дебюты в игровом кино) были показаны во внеконкурсной программе «Летняя эйфория» – «Закрытые пространства» Игоря Ворсклы и «Все умрут, а я останусь» Валерии Гай Германики (последняя лента была отмечена «Золотой камерой» в Канне, а на «Кинотавре» по рейтингу среди критиков заняла первое место). Причём тема, похоже, обретает новый поворот. Если раньше кино толковало о необходимости понимать молодых, то теперь юные мечтатели (в фильме Воркслы) предлагают провести обряд прощения отцов. Хочется надеяться – идея найдёт последователей.
Тем временем отцы склонны сверять свой опыт не со своими детьми, а с их дедами. Пример тому – картина Александра Прошкина «Живи и помни» (приз за режиссуру). Это тот качественный мейнстрим, недостаток которого ощутим в отечественном кино. Но может статься, именно тщательность, с которой Прошкин добивается того, что называется исторической правдой жизни, несколько помешала восприятию фильма. Она усиливает культурную дистанцию материала от зрителя. И не все актёры смогли преодолеть её. Михаил Евланов в роли дезертира Андрея выглядит так, словно он решил сыграть волка в сказке о Красной Шапочке. Зато Дарья Мороз в роли Настёны впечатляет не меньше, чем Анна Михалкова, сыгравшая деревенскую вдову.
Споры вокруг фильма Александра Прошкина связаны, на мой взгляд, не только с тем, что чудесная проза «Живи и помни» трудно поддаётся переложению на язык иных искусств. В 1974 году, когда Валентин Распутин написал свою повесть, он мог рассчитывать на ностальгический отклик читателей. Мир русской деревни оставался для читателя реальностью, кровно связанной с его личным опытом. 30 лет спустя для большинства кинозрителей деревня – экзотика. Что-то вроде этнической субкультуры, существующей за тридевять земель. Не в Африке, конечно, но всё же. Правда, в этой драматической ситуации можно обнаружить и источник надежды. Как раз потому, что материал становится архаикой и экзотикой одновременно, интерес к нему будет расти. Именно как к новому опыту на фоне привычной современности.
С другой стороны, в работах молодых режиссёров народный мир предстаёт прежде всего как близкий земле, природным стихиям. В замечательном фильме «Дикое поле» Михаила Калатозишвили, поставленном по сценарию Алексея Саморядова и Петра Луцика (приз за лучший сценарий), степь – это пограничье меж небом и землёй. Между цивилизацией и дикостью. Меж жизнью и смертью. На ничейной полосе живёт молодой врач, к разваленной сараюхе которого, как выясняется, ведут все степные дороги. Степной Дон Кихот, оставленный любимой, начальством, едва не зарезанный бродягой, последний положительный герой нашего кино. И мужики в финале будут спасать его всем миром.
«Что меня радует в нашем кино, так это его непредсказуемость», – заметил Армен Медведев, которому на закрытии вручили приз за выдающийся вклад в российский кинематограф. Нынешний «Кинотавр» эту радость непредсказуемости продемонстрировал в полной мере.
, СОЧИ–МОСКВА