О.В. Коновалова. В.М. Чернов о путях развития России. – М.: РОССПЭН, 2009. – 383 с.
В книге подвергаются скрупулёзному анализу взгляды лидера и теоретика партии социалистов-революционеров Виктора Чернова. Сегодня о нём чаще всего вспоминают в связи со знаменитой фразой «Караул устал!», которую произнёс в 1918 году, закрывая Учредительное собрание, матрос Железняк. Председательствовал на собрании как раз Чернов. Вот так это было.
«Железняк подошёл к Чернову, положил ему на плечо руку и громко сказал:
– Прошу прекратить заседание! Караул устал и хочет спать…
Придя в себя после минутной растерянности, охватившей его при словах матроса, Чернов закричал:
– Да как вы смеете! Кто вам дал на это право?!
Железняк сказал спокойно:
– Ваша болтовня не нужна трудящимся. Повторяю: караул устал!»
На этом всё и закончилось. А ведь Чернов считал собрание «вехой, знаменующей начало новой эры». Большевики просто перешагнули через эту заветную мечту прекраснодушных российских интеллигентов.
Чернов был типичным их представителем. Они разрушали Российское государство, имея самые смутные и бесплотные представления о том, что на его месте должно возникнуть. Что-то вроде «царства свободы». К тому же они просто не умели властвовать. Больше того – не понимали, что такое власть, и страдали, как сами потом признавались, «властобоязнью».
Характерный штрих – начав с веры в особый путь русского народа, Чернов в эмиграции обнаружил, что все его идеалы не в России, а в Америке. То есть его представления о реальной России были утопичны и фантастичны.
Сподвижники называли его «большим человеком с пытливым умом, чистой душой и большим сердцем». Однако в истории партия эсеров отождествляется прежде всего с террористическими актами, в которых гибли не только царские сановники, которым эсеры, ничуть не смущаясь, выносили смертные приговоры, но и ни в чём не повинные люди, оказавшиеся рядом с ними.
И Чернов, политик с «чистой душой и большим сердцем», относился к террору с пониманием и почтением. Даже давал ему научное-поэтическое определение: «Террор приковывает к себе всеобщее внимание, будоражит всех, будит самых сонных, самых индифферентных обывателей, возбуждает всеобщие толки и разговоры, заставляет людей задумываться над многими вещами… Словом, заставляет их политически мыслить».
Правда, Чернов призывал всё же минимизировать число жертв при терактах, но сама целесообразность убийств по решению партии не вызывала у него сомнений.
Клеймя потом за границей сталинский террор, он почему-то не находил возможным признать, что истоки его лежали и в том самом эсеровском терроре, который сам Чернов приветствовал и обосновывал. Ещё бы, ведь «для поднятия революционного настроения в обществе теракт вернее, чем месяцы пропаганды». Какая экономия сил и средств!
В эмиграции Чернов проделал титаническую работу, описывая проблемы, с которыми столкнулось Советское государство, и даже разрабатывал «верную», демократическую модель развития России. Но в реальных условиях того времени она была просто набором благих пожеланий. Благие намерения, не опирающиеся на реальность, проклятая и, похоже, неизлечимая болезнь российской интеллигенции. Чернов тут не исключение. Потому ему было нечего возразить матросу Железняку.