Деревья призрачного сада

Елена Фролова,
Москва

***
Море – оно всегда искушает.
Это оно за тебя решает:
рыба ли ты на крючке у старого грека
или дельфин, спасающий человека.

Снасти уже разложены на причале.
Жизнь – это только то, что всегда в начале,
а в середине уже лишь одни обиды.
Каждый мнит себя рыбой редкого вида,

а на поверку – рыбья чешуя у прилавка.
Море – это не пьяная колготня и давка,
а единение неба, воды и света.
Смерть – это то,

                   на что никогда не бывает ответа,

и даже если с ней не согласиться,
это она решает, цветок ты или же птица,
или последнее слово случайного разговора…  
Вечность – это ребёнок, играющий возле моря.

Николай Рассадин,
Псков

***
Ни Бог, ни полубог, ни человек.
Рождённый не по воле, по завету,
Как белый лист, как белый мох, как белый снег,
Лишь для того, чтоб позже кануть в Лету.
Волхвы дары несут пустыней зря,
В пещере нет того, кого искали.
Уста иных неправду говорят,
А правду в землю прахом закопали.
И храм не опустеет без меня,
И будут в храмах лавки и менялы
Всё так же медь на серебро менять,
Звенящую под сводом, как кимвалы.
И рыбаки не бросят невод свой,
Он им дороже странных обещаний
Быть завтра усечённым головой
И на кресте не избежать страданий.
Пустое всё – и вера, и кувшин,
И даже тело, ставшее сосудом,
Приютом для израненной души
Какого-нибудь бедного Иуды.
И я смотрю с тоскою на закат,
В котором, словно в море, тонет вечер,
Я прожил жизнь, я искренне был рад
И счастлив видеть Бога в первом встречном.

Сергей Пагын,
Единцы, Молдова

Сны
Вчера во сне так плакала душа,
забыв о тяжком неподвижном теле…
Как ангелы домашние, летели
простынки вдаль, белея и кружа.
 
И ветер нёс дымы, листву, скворцов,
собак и нас, игравших на задворках.
И пахло хлебной подгоревшей коркой,
и мама выходила на крыльцо,
 
будёновку давая и крича:
«Надень… продует!», но, её не слыша,
я поднимался выше, выше, выше,
почти касаясь Божьего плеча.
 
Но возвращались на свои места
слова и вещи, дети и собаки,
и листья, и оторванная в драке
с будёновки латунная звезда
 
спускалась в руки мамы, но уже
всё замирало на земле осенней
и превращалось в отзвуки и тени…
Вчера во сне так плакалось душе.

Наталия Курчатова,
Донецк

Деду
Залп! Залп! Залп!
Отделение матросов
Совершило салют над могилой моего деда,
Советского адмирала и малоросса.

Это было лет двадцать назад
От ныне  – когда русские танки рвутся с боями по Украине.
Я не знаю, был ли он корнем
из Черкасска на Доне
или Черкасс украинских,
Песни он пел на мове.
Малороссийской.

Бороздил океаны –
Вот и письмо из Гаваны.
Покорял Северный Ледовитый, Атлантику, Тихий.
Служил на всех флотах, кроме Балтийского.

Как бы сказать, чтобы не прозвучало глупо?..
Если бы дед узнал, что я заходила с нашими военными  в Мариуполь,
Он бы, наверное, не похвалил меня.
Он бы спросил: «Доню,
Как вам вообще удалось такое?..
Бить друг друга на потеху нашим врагам?»

А сейчас – артиллерия –
Залп. Залп. Залп.

Валентина Трофимова,
Санкт-Петербург

Пляж времени
Не верьте, время лжёт, что сбросится обратно,
Что встанет на дыбы и развернётся вспять…
Я каждым утром жду восхода у парадной,
Мол, время растяну, коль буду меньше спать!

Понравится ль житьё в безлюдном упоении
Той белке, навсегда сошедшей с колеса?
Она то на стволе внимает птичье пение,
То жёлудь погрызёт, то бросится в леса

Искать тернистый путь, всегда подобный кругу.
Там скорость убавлять – немыслимая блажь!
Вот так и мы бежим, нам кажется, друг к другу...
А время нас ведёт на свой песчаный пляж…

Константин Шакарян,
Ереван, Армения

***
Теперь невозможны ни «против», ни «за»,
А истина – злей и капризней.
Глаза отведи иль глазами в глаза
Встречай это месиво жизней.

Косою о камень скрестились пути,
Раздавшись на тысячи граней,
И грань правоты между них провести
Всего и нужней, и желанней.

Души обожжённой не тронет глагол,
Забывчивой истине вторя,
Что нет наименьшего в мире из зол,
И нет наибольшего горя.

Неужто отныне истории нас
Вовек рассудить не удастся?..
Над голосом крови возносится глас
Отечества и государства.

И льётся во тьме безголосая кровь,
И память задраена плотно,
И старая, стёртая рифма «любовь»
Стирается бесповоротно.

Ольга Волгина,
Москва

***
Мы все деревья призрачного сада.
Осенний ветер клонит нас друг к другу.
Хранит от бед надёжная ограда
И хороводом водит нас по кругу.
И в нас растут слова и дышат звуки,
И память листьями сухими опадает.
Под кожей кровь сжигает наши руки,
И только снег про тот огонь узнает.

Ирина Каренина,
Минск, Беларусь

***
Что есть у нас? Бесстрашие, браток.
Не смей кричать, молчи, грызи платок,
Вымучивай усмешку и осанку.
По небу – что там – дым ли, облака?
Рука моя тверда, душа легка,
И по плечам дожди, и взгляд подранка.

Спаси меня, блаженный Айболит,
От прошлого, что у меня болит,
От этой тихой безвозвратной муки!
Пусть отгремят обиды и бои…
Я вас люблю, любимые мои, –
И в пустоту протягиваю руки.

Когда-нибудь развеется, как дым,
Всё то, о чём теперь не говорим,
Всё то, что у меня не заживает.
На ладанке моей смеётся Че,
И волк набит на раненом плече,
И в кожу въелась гарь пороховая.

Григорий Блехман,
Москва

***
Уходят годы, не прощаясь,
Как и приходят, не стучась,
Слегка себя обозначая
В условный день, условный час.

Ведут тебя по анфиладе
Неслышной поступью шагов
К ещё неведомой ограде,
Где твой итог земной готов.

Но он – земной – лишь запятая,
Для продолженья наших дней, –
По чьей-то памяти ступая,
Ты продолжаешься и в ней,

Чтоб в непрочитанной странице
Услышать главные слова
Или кому-нибудь присниться
И обозначиться едва.

Елена Лещенко,
Москва

Я позвала тебя на дачу

Я позвала тебя так, наудачу,
А ты и впрямь примчался вдруг на дачу.
Ко мне соседки (вот переполох!)
Посыпались, как из стручка горох.
Запру калитку на защёлку,
Пускай подглядывают в щёлку!
       
Нам хорошо вдвоём, и всё такое.
Пусть нас оставят сплетницы в покое!
Но вот уж тень ложится на плетень,
Так мимолётна жизнь, так краток день,
Как неожиданен и краток
Стук гулко падающих яблок…  

Луна взойдёт шафрановой заплатой,
А мы с тобой возьмём ведро с лопатой,
На грядки бодро: ужинать пора!
Картохи куст, смотри-ка, с полведра!
На удивленье дуэт наш дружен,
Сальцо, огурчики на ужин.

Сниму прихваткой чугунок с картошкой,
С лихвой насыплю деревянной ложкой
В твою тарелку белой рассыпухи,
И пусть ползут по деревеньке слухи:
Мол, глянь-ка, глянь, остался ночевать!
А мы до зорьки будем врачевать
Друг друга летними стихами
И разойдёмся с петухами.

Из разных комнат утром выйдем чинно,
Деревней осуждённые безвинно,
Перед дорожкой сядем на скамью…
Прощай! Тебе пора в твою семью…
Упавший лист с тебя сдуваю,
Боюсь, тобой заболеваю.

Вера Зубарева,
Филадельфия, США

Притча о двориках

Наступили тёмные времена.
За окном – непроглядней морского дна.
Во дворах залегла тишина.

Возвратился отец
Из дальних морей.
С ним причалило прошлое, встало на рейд
И зажгло луну во дворе.

И дивились в соседних дворах – как светло!
И всю ночь восклицали: вот повезло!
А к утру у всех рассвело.

И дворы убедились:
Никаких чудес.
Просто в каждый вернулся отец.

Сергей Маркус,
Ольхово, Калужская обл.
 
Про древнейший народный промысел глиняной игрушки
в деревне Хлуднево Калужской области
(из песен калик перехожих )

– Баба, знай, она хитра,
Она мудрее мужика.
Сам смотри: берёт землицу
И лепит с глины морды, лица,
То у ней медведь со ступою,
А то сосед да с рожей глупою…

– Ну подожди, то ж баловство,
Гончарить – мужа ремесло.
Продать товар-то надо ладный:
Кувшин иль крынку, да лампадку,
Что кацеёю здесь зовётся,
Дух пряный, божеский с ней вьётся.
А баба с глиной – в баловстве,
Шуткует как-то в шутовстве!

– Гляжу, ты суть не различаешь,
Напрасно бабу уличаешь.
Лепить свистульки для ребят –
Они ж потом всё обсвистят!
Да неспроста он мозги режет,
Не просто свист, не просто скрежет –
То обращенье ко природам,
То к птице, к лесу, а то к водам.
То разговор с зарёю в рощах,
А то с дедами на погощах.
И нет ведь мёртвых тем, кто чист,
Кто знает тайный пересвист!

– Вот это да! Скажи-ка, друже,
Зачем жена с кацеей дружит,
Зачем, как входит до овину,
Густой травой там пахнет в дыме?
Я говорю ей: где ты, мать?
Она, не глядя, – в дым опять…

– Ну вот, не знаешь естество:
От трав да с дымом – волшебство.
Священник в храме нас кажденьем
Возносит в райское смиренье.
Он ходит кругом – как Луна,
София Мудрость в том видна.
Всяк телом – грузная скотина,
У нас обуза – животина.
А вот душа легка, как дым,
С молитвой в небеса взлетим!

– Постой, а что за Чудо-Древо
Она слепила, аж вспотела?
Там лисы по стволу летят,
Да птицы сверху в нас глядят…

– А то суть Древо Мировое,
Что в центре мира Бог построил.
То образ Космоса в единстве,
Всей твари много, как в зверинце.
Ещё важна там вертикаль:
Пусть всё живое мчится вдаль!
Пойми ты, братец, говорю я:
То баба лепит мир вчистую!
Знай, баба Космос нам являет,
А то и шуткой угощает.

– Какая ж тут ядрёна шутка?
Всё так серьёзно, прямо жутко…

– Я ж говорил: берёт землицу
И лепит с глины морды, лица,
То у ней медведь со ступою,
А то сосед да с рожей глупою…
Сколько маленьких, корявых,
Кто без ног, а кто трухлявый…
Кто-то с дыркою в боку,
Чтоб смеяться на лету…
Эка ж бабий взгляд всесилен:
Разномордье видит в мире!
Кто велик, внушает страх,
Кто-то жалок, плешь, дурак.
Кто с лисицей вверх с молитвой
Возлетает Древом к битвам –
Богатырит сам святой,
А другой – поник и злой…
Кто свистит рассветно в рощах,
А кто чешет зад, как лошадь,
Отбиваяся копытом
От липучих мух сердито.
Знай, что с Хлудней мастерицы –
То не бабы, глины жрицы.
Мир в премудрости слепили,
В небо всем пути открыли.
Залезай на небо всяк,
Если, впрочем, не дурак!

Максим Крайнов,
Москва

***   
Наш состав простучит по окраинам –
терминалам, складам, пустырям,
где виднеются только развалины,
обречённые зимним ветрам.

Кирпичи со следами окалины
да чернеющий металлолом
словно вышли из адского пламени
уходящих в забвенье времён.

Прошумит вдоль разбросанных домиков,
где утопленный в грунт четверик
чаще чувствовал плач по покойникам,
чем беспечный ребяческий крик.

Где, душой тяготясь неприкаянной,
неуклонно толкающей вниз,
обломавшиеся ваньки каины
пропивают ненужную жизнь.

Прогремит через речку в тумане
постепенно сгустившихся туч,
торопящуюся к океану
сквозь завалы из мусорных куч.

Наш состав, пропетляв по окраинам,
стал Божественной силе родным.
Но усердные слуги Хозяина
неотступно следили за ним…

Василиса Ковалёва,
Кострома

Партия белыми

Чувствуешь что-то прекрасное –
Только не взять, не взять.
В голову лезет разное:
Пешка – D5.

Зверски мучительно в хаосе
Абрисы образов плесть;
Пляшут они, усмехаются:
Конь на С6.

Давит-стучит в переносицу
Скрип половиц в квартире.
Лошадь спокойно приносится
В жертву на D4.

Время мешается с временем;
Мутно, как в палантире;
Искру не высечь без кремния:
Ферзем на А4.

Страшно, что так и закончится,
Вымокнет пыж в мортире,
Так и умрёшь в одиночестве:
Ферзем на D4.

Свет проникает с усилием,
Абрисы пляшут опять,
Напряжены сухожилия:
Слон на F5.

Подло уходит мгновение,
Сердце в груди, как в тандыре.
Где же оно, вдохновение?
Ферзем на С4.

Мозг тормозит обессиленный,
Будто в струбцину зажат.
Ходишь. И как ни бесили, но –
Пешка – F5. Мат.

Ольга Мигунова,
Москва
 
***
Когда чеканный шаг равняя,

                          идут курсанты на парад,
Я замираю – вспоминаю,

                             что был на свете мой курсант.
 
Ни о любви, ни о разлуке не говорю я ничего,
Но только молча грею руки

                                в трёхпалых варежках его.
 
Потом прощаюсь целый вечер

                                и возвращаюсь к дому вновь,
И первый снег летит на плечи, приносит первую любовь.
 
Какой он был? Он был весёлый…
Он только-только кончил школу и только встретился со мной.
 
И всё равно по переулкам и мимо дома моего
Идут курсанты шагом гулким, и все похожи на него.
 
Идут, поют, равняют плечи, ушанки сдвинуты на лоб,
И первый снег летит на встречу, и с нею первая любовь.