«Греческий вестибюль» в Гуманитарном университете как материализация идеи о том, что «искусство принадлежит народу»
Я не знаю, чему учат в РГГУ, да и не хочу знать. Для уважения мне достаточно того, что университет этот государственный и гуманитарный. И ещё – что преподаёт там мой хороший друг и старший товарищ, заслуженный художник России Геннадий Васильевич ЖИВОТОВ.
Однако посмотреть «Греческий вестибюль», который с помощью студентов создал в одном из холлов вуза Животов, я пришёл отнюдь не из доброго расположения к автору: не слишком я нежен, к тому же ненавижу премьеры и вернисажи, а от ленточек давно тошнит.
Меня влекло другое: декламация художественного слова, звучащего как голос вопиющего в «пустыне изобильности», слепой при взгляде в небо современности. Демонстрация жеста, слишком яркая для того, чтобы назваться бизнес-проектом, но слишком скромная для того, чтобы стать выражением административного рвения, всегда пышного и беспредельного в кричащей пошлости.
Было другое. Дизайн-арт-центр РГГУ, его руководитель Галина Викторовна Волкова – заказчики работы – предлагали зрителям Элладу. Правда, на месте оказалось, что в наличии имеется только Крит, но и это было нечто! По крайней мере, я понял, что учат в РГГУ правильным вещам.
Казалось бы, мелочь: всего-то расписанные стены, но это событие робко напоминает о том, что искусство, запертое в музей, – не совсем полноценное искусство. Что единственная истинная культура – культура публичных пространств, а кто думает иначе, тот сноб, не желающий вернуть сакральность окружающему миру – пусть даже речь идёт о замкнутом объёме отдельно взятого университета. А настоящая жизнь – ежедневная мистерия.
Мирча Элиаде в «Священном и мирском» рассказывает о некоем древнем, поэтому – близком богам, народе. Из тех, что зовут «примитивными». Из тех, что заявляют удивлённому европейцу: «Мы работаем для того, чтобы танцевать». Из тех, у кого «улица» свята, ибо не отделена от «искусства».
Вот это – каждодневный танец жизни – и стало одним из смыслов университетской фрески. По всем видимым приметам – крито-минойской. Порой даже слишком навязчиво и дидактично предлагающей нам себя в качестве учебного пособия, напоминания о том, что мы сто раз видели в иллюстрированных историях искусств.
Гуманитарный пафос – не вегетарианский. Поэтому гуманитарный университет следует своему предназначению – указывать на истоки нашей культуры, обращаясь к жизнетворящей теме Диониса, божества довольно кровавого, но кровью жертвы «смазывающего» колесницу бытия.
Дионис является к приглашающим его народам, согласно греческому языку, в «эпидемии». Жизнь и смертоносное распространение болезни – всё равноценно для греков в «приходе в страну».
Сегодня мы взываем к Дионису как к последнему средству. И верим, что бог опьянения спасёт наш почти покрытый саваном демос.
Животов репродуцирует знаменитые критские «игры с быком», известные по вазописи, его Дионис – настоящий «играющий бог», бог вина, которое не только пьянит кровь, но само становится кровью, когда продолжение всеобщей жизни требует частной человеческой смерти. Но Геннадий Васильевич был бы слишком прост, рабски копируя минойские образцы.
Одно дело – мир упадка космоса, другое – мир вырождения самого хаоса. Но и одновременно – мир, беременный новым порядком.
В этом случае меандр, помещённый Животовым наверх, не выглядит ошибкой художника – он превращается в «шахматное небо» дипилонских ваз, помещаемое над умершими. Верховная позиция «водного» символа, символа лабиринта с росписи РГГУ, сходится с позицией «ночного неба» ваз «мерцающего стиля». Мы мертвы – говорит нам фреска, – но жизнь продолжается.
То, что вверху, – всегда небосвод. Но если у неба шахматный орнамент, то его природа – подземная, а свойства – рождающие. Это наше русское небо, которое обещает нам воскрешение.
«Посмотри, – говорит художник, – как контур бычьей фигуры похож на очертания границ России». Мы играем с Родиной в образе быка. На другой фреске – те же мы. Танцуем. Чувствуется, сейчас мы пойдём воевать и будем делать работу солдата с той же серьёзной радостью, с какой отдаёмся танцу.
Фрески Животова – символ грядущего возрождения – спускаются к нам, в гущу смерти. Или в варево будущей жизни – кому как больше нравится.
Они действуют непосредственно: мы когда-нибудь безоглядно бросимся в бой, охваченные дионисийским безумием любви к России, и не последнюю роль сыграет в этом «Греческий вестибюль» РГГУ – храм истинного гуманизма.
Мы мертвы, поэтому нам не страшна смерть. Танцуя, воюя, рисуя, играя с быком, мы приближаем возрождение русского мира. Не по нашей прихоти ему суждено воскреснуть, как не своей волей мы умираем. Просто так устроен космос – Вечная Россия.
А мы? Мы реализуем искусство жить в рамках глагола «умирать».
К счастью, это искусство ещё принадлежит русскому народу.