10 ноября в 19:00 Театр «МОСТ» представит спектакль «ГУДОК!» Евгения Славутина – специальный показ, приуроченный к Ночи искусств , станет дополнительной возможностью увидеть постановку в жанре «документальной фантасмагории» – квинтэссенцию авторского стиля Евгения Славутина, которому присущи особенная энергетика, юмор, музыкальность и чувство правды, помогающее различать добро и зло, наполняющее смыслом жизнь.
Спектакль «ГУДОК!», поддержанный благотворительным фондом развития Студенческого театра МГУ и российским обществом историков транспорта, стал главным событием к 25-летию Театра «МОСТ», получил большой резонанс у зрителей и представителей литературного сообщества. Постановка с участием самых молодых артистов труппы повествует о Валентине Катаеве, Эдуарде Багрицком, Юрии Олеше, Илье Ильфе и Евгении Петрове – друзьях, коллегах, авторов редакции железнодорожной газеты «Гудок», которые в крохотном пространстве с картонными перегородками создали целый мир – молодую советскую литературу.
Театральную повесть с элементами художественного вымысла о героях своего времени посмотрел поэт и драматург Виктор Коркия. Отзыв он написал в стихотворной форме. Приводим отклик современного литератора на постановку о литераторах прошлого в авторской редакции.
Гудок из Вечности
Виктор Коркия
Одесса-мама и ее сыновья
на открытой московской сцене
(На сцене театра МОСТ)
Начну, пожалуй, с «Гудка».
«Гудок» –
это лучшая в мире железнодорожная газета.
Я говорю это совершенно серьезно.
Но «Гудок» – не только газета.
«Гудок» – это Гудок!
То есть ни с чем не сравнимый звук,
издаваемый допотопным паровозом
времен Гражданской войны
как первый крик новорожденного младенца
и оглашающий все времена –
настоящие, будущие и прошедшие.
О, этот Гудок!
О, этот Крик!
О, этот Младенец!
О, эти Времена!
Так вот.
В веселой-развеселой русско-еврейской Одессе,
где, как известно, шаланды, полные кефали,
и где на Дерибасовской, угол Ришельевской
шестеро налетчиков доставили нечаянную радость
какой-то неведомой мне старушке, –
короче, жили в Одессе несколько веселых ребят.
Не те, которых потом покажут в известном кино.
А никому не известные, но тоже очень веселые.
Они писали стихи, увлекались девушками,
мечтали о славе и были так недопустимо молоды,
что, когда слава пришла к ним, они ее не заметили.
Итак, знакомьтесь!
Это – Валюн, а это – его младший брат Женя.
Эдик – не только замечательный поэт, но и птицелов.
Мечтательный и воздушный, как эльф, очкарик Илья.
А это – Юра, фамилия которого больше похожа на имя.
В «Гудке» он печатался под псевдонимом.
Сегодня мало кто помнит этот псевдоним.
А тогда знала вся страна – Зубило!
Кроме одесситов пришел в «Гудок»
и один пишущий врач-киевлянин.
Сегодня его имя знают все –
Михаил Афанасьевич Булгаков.
Расшифруем и остальные имена.
Валюн – это Валентин Петрович Катаев.
За Первую мировую – два Георгиевских креста.
Классик соцреализма и мовизма1.
Основоположник и первый главный редактор
придуманного им журнала «Юность» (1955).
Лауреат Сталинской премии (1946).
Герой Социалистического Труда (1974).
И прочая, и прочая, и прочая.
Я один раз видел в ЦДЛ живого Катаева.
Минут десять я завороженно смотрел на него,
но подойти так и не решился.
Чем черт не шутит!
Все-таки крестный отец Остапа Бендера!
«Мой папа был турецко-подданный», –
говорит в романе великий комбинатор.
Но то – в романе. Не то, что в жизни.
Младший брат Валентина Катаева
сегодня хорошо известен как Евгений Петров –
второй из двух отцов великого комбинатора.
Второй отец, естественно,
предполагает наличие первого.
И этот отец – Илья Ильф,
записные книжки которого
содержат такие выражения,
что, по слухам,
их и сегодня печатают с купюрами
(видимо, во избежание разночтений).
Поэт и птицелов Эдик –
это великий поэт Эдуард Багрицкий,
а Юра, фамилия которого больше похожа на имя, –
не кто иной, как Юрий Карлович Олеша.
Сегодня все знают
его сказку-притчу «Три толстяка»
и его девиз «Ни дня без строчки».
Он и сам стал литературным персонажем:
Мыслители по старинке
Цедили слова, роняли:
Сократ – целый день на рынке,
Олеша – в «Национале»2…
Так вот.
Всю эту гоп-компанию литературных гениев
Евгений Славутин дерзнул вывести на сцену.
На открытую сцену.
Он, конечно, знал, что сыграть гениев,
вообще-то говоря, невозможно.
Это как раз именно то, чего не может быть,
потому что не может быть никогда.
Гениальность как таковая
всегда написана у человека на лице.
Но уж коли на лице не написано –
умри, Денис! – ничего не попишешь!
Не тот блеск в глазах.
Не те мысли в голове.
Не те камни в почках.
Одно пишем, два в уме –
с гениями такое не проходит.
Они два в уме не держат.
И ума (в нашем понимании)
у них вообще нет.
Они не считают на пальцах.
И вообще не считают.
Они и так знают, что они – гении.
Хотя выглядят иной раз, как полные идиоты.
Славутин, конечно, все это знал заранее.
Но это не смутило и не остановило его.
А можно сказать, только подзадорило.
Чувствуя гения в своем лице
и – без ложной скромности – в моем,
он предложил мне написать сценарий,
И сказал мне: пиши!
Но я тоже кое-что понимал.
И писать не стал.
Я задумался.
Мысленным взором я увидел
что-то смахивающее на кабаре.
С воровскими и нэпманскими песенками.
А начать можно,
сразу взяв быка за рога:
Одесский розыск рассылает телеграммы,
что город Харьков переполнен ворами . .
Не понимаете?
Угадайте с трех раз,
чем занимался в Одессе Евгений Петров?
Это уже потом в Москве, в «Гудке»,
вместе с Ильфом он стал писать
о похождениях Остапа Бендера.
А до этого, как вы думаете,
чем он занимался в Одессе?
Так вот.
Он работал в одесском уголовном розыске.
И гонялся за реальными бандитами.
То есть его могли ухлопать – на раз!
И тогда бы не было
ни Остапа Бендера,
ни Кисы Воробьянинова.
Ни знойной вдовы мадам Грицацуевой
с ее чайным ситечком.
Ни людедки Эллочки
с ее жутким словарем.
Ни отца Федора
с его свечным заводиком.
Ни Васисуалия Лоханкина
с его пятистопным ямбом.
Ни Ляписа-Трубецкого
с его вездесущим Гаврилой.
Ни тайного союза меча и орала.
Ни межпланетного шахматного турнира.
Мы не знали бы, что лед тронулся.
Что командовать парадом буду я.
И что спасение утопающих –
дело рук самих утопающих.
И прочая, и прочая, и прочая!
Оцените мысленно масштаб потери.
Какое счастье, что этого не произошло!
Но вернемся к спектаклю.
Но я тоже кое-что понимал.
И писать не стал., а пришёл сразу на премьеру
Пересказать его спектакль я не могу –
как и все гениальное, это непересказуемо3.
Просто поверьте мне нá слово.
Но одно, пожалуй, все-таки скажу.
Потому что это – главное.
Так вот.
Сюжета (в общепринятом смысле)
в спектакле Славутина нет.
Воровских песенок нет.
Нецензурной лексики нет.
Никакой театральщины нет.
А что же есть?
Законный вопрос.
Вечность –
это остановленное мгновение.
Но остановить мгновение
можно только в поэзии.
Как-то я уже писал,
что, по моему глубочайшему убеждению,
во всяком искусстве ровно столько искусства,
сколько в нем поэзии.
В этом спектакле все – чистая поэзия.
Во-первых, все внесловесное –
жесты, мизансцены, костюмы, танцы –
и прочая, и прочая, и прочая.
А уж там,
где на авансцену выступает поэт,
и слово имеет сама Поэзия –
и говорить нечего!
Каким непостижимым образом
Славутину удалось создать
этот исполненный истинной поэзии Театр, –
не знаю.
Знаю, что удалось.
А как?
Тайна сия велика!
Так вот.
Я задыхаюсь, потому что 24 часа в сутки
дышу грязным воздухом рекламы.
Все время хотят мне что-то впарить.
Одурачить меня и обобрать.
Объегорить и оставить с носом.
Всучить ненужное.
И отобрать последнее.
Дайте, наконец, отдышаться!
Отвалите, гады!
Со всеми своими процентами и кэшбеками!
Я не хочу жить в помойной яме
ваших понятий о добре и зле!
Одно спасение – поэзия!
Каким-то чудом
Славутину удалось попасть
в этот невидимый ослепленным рекламой очам
тайный нерв современности.
Чудо – оно и есть чудо.
И особенно там,
где по определению
чудес не бывает.
Тот, кто увидит Багрицкого
в спектакле Славутина,
может быть, и не поймет,
но все равно почувствует,
что великая поэзия – это стихия.
Это верно и как метафора,
и в буквальном смысле – стихи и я.
Красота спасет мир.
Поэзия спасет Россию.
____________________________
1 (Долго объяснять, см. в Интернете).
2 Кто это написал, ищите в Интернете. Цитирую по памяти. – В.К.
3 Красивое слово, советую запомнить. Разбирая предложение, ищите в нем не сказуемое, а непересказуемое! И знайте: только то предложение, в котором есть оное, достойно русской литературы. – В.К.