1 декабря 1943 года завершила работу Тегеранская конференция «Большой тройки». Иосиф Сталин, Франклин Делано Рузвельт и Уинстон Черчилль продемонстрировали миру решимость сообща довести войну до победы и начали диалог по ключевым проблемам послевоенного мироустройства. Надежды главарей Третьего рейха на раскол антигитлеровской коалиции из-за противоречий интересов трёх держав оказались тщетными.
Но было бы неверно утверждать, что эти надежды возникли на пустом месте. Путь западных лидеров к равноправным договорённостям с СССР был долгим и тернистым, а история создания антигитлеровской коалиции актуальна и поучительна.
Слова и дела Черчилля
Черчилль стал первым, кто без колебаний заявил о поддержке СССР в войне против Германии: «Я вижу русских солдат, стоящих на рубеже родной страны, охраняющих землю, которую их отцы населяли со времён незапамятных, я вижу нависшую над ними немецкую военную машину, тупую, вымуштрованную, послушную, жестокую армаду нацистской солдатни, надвигающуюся, как стая саранчи… Мы поможем России и русскому народу всем, чем только можем. Опасность для России – это опасность для нас и для Америки, и борьба каждого русского за свой дом и очаг – это борьба каждого свободного человека в любом уголке земного шара».
Резкое и высокопарное выступление по радио британского премьера, приковав к себе внимание мировой общественности, оставило в тени то, что 22 июня 1941 года Великобритания вздохнула с облегчением – Гитлер напал на СССР, а не на Англию. Давние планы английских стратегов сбылись. Вскоре выяснилось, что перейти от громких заявлений к решительным действиям по оказанию помощи советскому народу Черчилль, мягко говоря, не спешил.
Анализируя реакцию американских верхов на нападение Гитлера, крупный отечественный американист Анатолий Уткин констатировал: «После получения известия о нападении Германии на СССР чиновники Государственного департамента провели сутки в непрестанных дебатах. В заявлении американского дипломатического ведомства говорилось, что «коммунистическая диктатура» так же недопустима, как и «нацистская диктатура». В заявлении не было никаких патетических слов по адресу жертвы агрессии, но заканчивалось оно выводом, что США помогут русским, поскольку Германия представляет собой большую угрозу…
Рузвельт молчал по трём причинам. Во-первых, и это главное, он опасался внезапного подъёма изоляционистской волны. Во-вторых, он не хотел быть близкой тенью Черчилля. В-третьих, он хотел избежать грубости в противопоставлении своего мнения точке зрения военных, не усматривавших для России ни единого шанса выстоять перед германским наступлением… Да и сам Рузвельт полагал, что «русские могут не выстоять этим летом».
10 июля Рузвельт, принимая впервые за два года советского посла Константина Уманского, заявил: «Если русские смогут сдержать немцев до 1 октября 1941 года, это будет большим вкладом в поражение Германии, поскольку после этой даты никакие эффективные военные операции немцами в России не могут быть проведены…»
Эти слова показали, сколь невысоко Рузвельт оценивал тогда военные возможности СССР. А его прогноз и вовсе может служить иллюстрацией к тезису, что крупные политики порой и ошибаются по-крупному. В первых числах октября немецкие танковые армии прорвали нашу оборону и устремились к советской столице, что явилось началом битвы за Москву.
Заслуживают внимание и позиции, заявленные в конце июня влиятельными представителями американской элиты. Сенатор от штата Миссури и будущий президент США Гарри Трумэн откровенничал: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии и, таким образом, пусть они убивают как можно больше». По словам Герберта Гувера, предшественника Рузвельта на посту президента, Америке «нецелесообразно спешить со вступлением в войну, а выгоднее подождать её окончания, когда другие нации будут достаточно истощены, чтобы уступить военной, экономической и моральной мощи США».
В свою очередь, Сталин 3 июля в обращении к советскому народу выразил уверенность в том, что наша справедливая борьба за свободу страны «сольётся с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы». К этому времени пунктуально расписанный стратегами Третьего рейха план блицкрига уже начал давать первые сбои, но немцы наступали. Противостояние с нацистской Германией вступило в решающую фазу.
Чтобы подвигнуть англичан и американцев к энергичным действиям, 6 июля Сталин отправил на переговоры с ними военную миссию во главе с генерал-лейтенантом Филиппом Голиковым. Договорившись в Лондоне по ряду вопросов сотрудничества, Голиков не встретил понимания в главном – в вопросе открытия второго фронта.
Ещё меньше поводов для оптимизма принёс визит в США, продолжавших блюсти нейтралитет. Среди тамошних министров и военных хватало людей, не стремившихся к установлению союзнических отношений с СССР и считавших поставки ему делом бессмысленным. Американская элита развлекалась заключением пари: через сколько недель СССР будет разгромлен Германией. Военно-морской министр США Франклин Нокс сделал ставку на то, что для разгрома Советского Союза нацистскому Третьему рейху потребуется «от шести недель до двух месяцев».
Когда отпущенный Ноксом срок истекал, Рузвельт и Черчилль встретились близ Ньюфаундленда. 14 августа 1941 года они подписали Атлантическую хартию, где говорилось о целях войны и послевоенном устройстве мира. 24 сентября СССР присоединился к Атлантической хартии, которую Сталин назвал «алгеброй», подчеркнув, что предпочёл бы «практическую арифметику». К ней приступили пять дней спустя, когда в прифронтовой Москве открылась конференция представителей трёх великих держав. Великобританию представлял министр снабжения лорд Уильям Максуэлл Бивербрук, США – специальный посол президента Аверелл Гарриман, СССР – нарком иностранных дел Вячеслав Молотов.
США согласились предоставить СССР беспроцентный заём в один миллиард долларов. Участники переговоров подписали секретный протокол о взаимных поставках на девять месяцев. Правда, основные поставки по ленд-лизу стали поступать уже после разгрома немцев под Москвой и нападения японцев на военно-морскую базу США в Пёрл-Харборе.
Хотя трёхсторонняя встреча имела некоторый успех, главный для СССР вопрос о втором фронте остался без ответа. А ведь он затруднил бы переброску сил вермахта на Восток. В директиве Гитлера от 23 марта 1942 года отмечалось, что даже десант с ограниченными целями на западном побережье существенно повлиял бы на выполнение немецких планов, поскольку сковал бы значительные силы сухопутных войск и авиации, не позволив использовать их в решающем месте.
В мае-июне 1942 года Сталин отправил в Лондон и Вашингтон свою «правую руку» – Молотова. Англичане и американцы заверяли его в том, что считают вопрос о высадке союзников в Европе «неотложной задачей», пообещав сделать это до конца года. Настораживало то, что в ходе переговоров англичане напирали на ограниченность их ресурсов, подчёркивая мощь немецкой обороны во Франции и Нидерландах.
В действительности позиция Черчилля диктовалась его нежеланием рисковать жизнями своих сограждан. Уже 19 июня он прилетел в Вашингтон и убедил Рузвельта забыть о втором фронте до конца года. Премьер выступал за затяжную войну на измор Германии, не тревожась о том, что всё это время кто-то другой должен будет создавать армии, воевать и нести огромные потери. Эта роль была уготована нашим дедам и прадедам…
Саботаж продолжается
Молотов вернулся в Москву уверенным в том, что в 1942 году второй фронт в Европе открыт не будет. Сталин в то время был настроен более оптимистично. Однако неудачное начало Сталинградской битвы поставило вопрос ребром, и в ночь на 1 августа 1942 года 67-летний Черчилль взошёл на борт неотапливаемого бомбардировщика. Его долгий и небезопасный путь в Москву пролегал через Каир и Тегеран. Британский премьер прекрасно осознавал, что то известие, которое он вёз Сталину, не может воодушевить лидера страны, народ которой самоотверженно сражается едва ли не со всей Европой, безропотно вставшей под знамёна Третьего рейха. Рассуждая о своей миссии, Черчилль выразился метафорически: «Это было вроде того, как везти большой кусок льда на Северный полюс».
 |
| Вручение Почётного меча защитникам Сталинграда – дара короля Великобритании. Тегеран 29.11.1943 |
13 августа Сталин вручил Черчиллю и представлявшему США Гарриману меморандум. В нём подчёркивалось, что 1942 год представляет «наиболее благоприятные условия для создания второго фронта в Европе, так как почти все силы немецких войск, и притом лучшие силы, отвлечены на Восточный фронт». Британский премьер сообщил Сталину об окончательном отказе союзников открыть второй фронт в 1942 году, объяснив решение недостатком транспортных средств для десанта.
Черчилль, поддержанный Гарриманом, пообещал второй фронт весной 1943 года, сообщив о том, что в ближайших планах Вашингтона и Лондона значится операция «Факел» в Северной Африке. Сталину пришлось выслушать лживое и витиеватое словоблудие Черчилля о том, что якобы «разговоры относительно англо-американского вторжения в этом году ввели противника в заблуждение и сковали его значительные военно-воздушные и сухопутные силы на французском побережье».
Политическая линия Черчилля получила своё продолжение в январе 1943 года, когда Рузвельт и Черчилль встретились в Касабланке, откуда отправили Сталину совместное послание. В нём в общих словах, но с пафосом говорилось о будущих операциях англичан и американцев, которые, «вместе с Вашим мощным наступлением могут наверное заставить Германию встать на колени в 1943 г.».
Сталин, хорошо знавший цену цветастым декларациям и пустым обещаниям англосаксов, взял быка за рога: «Понимая принятые Вами решения в отношении Германии как задачу её разгрома путём открытия второго фронта в Европе в 1943 году, я был бы Вам признателен за сообщение о конкретно намеченных операциях в этой области и намечаемых сроках их осуществления».
Внятного ответа на логичный вопрос у Черчилля и Рузвельта не оказалось и на этот раз. Второй фронт в 1943 году открыт не был. Во взаимоотношениях союзников возник серьёзный кризис, что не оставили без внимания берлинские «наблюдатели».
Решения «Большой тройки»
Тегеран как место встречи был выбран по желанию Сталина. После триумфа под Сталинградом и на Курской дуге Сталин был полностью уверен в победе над Германией и мог говорить с заносчивыми англосаксами с позиции силы. Красная армия стояла на пороге Европы, и мало кто уже сомневался в том, что она способна в одиночку очистить от нацистов весь континент. Англичане и американцы об этом могли только мечтать.
Британский историк Макс Хастингс заметил, что «где бы ни встречались английские и американские войска с немецкими при равных приблизительно силах, немцы одерживали верх… Даже по прошествии нескольких лет войны, в ноябре 1943 года, английский гарнизон на острове Лерос численностью 5 тысяч человек был разгромлен вторгшимися немецкими войсками численностью 4 тысячи человек».
В Тегеране в длившейся более двух лет дискуссии на тему второго фронта была поставлена точка. В принятом документе говорилось: «Конференция приняла к сведению, что операция «Оверлорд» будет предпринята в течение мая 1944 г. вместе с операцией против Южной Франции. Эта последняя операция будет предпринята в масштабе, в котором это позволят наличные десантные средства. Конференция далее приняла к сведению заявление маршала Сталина, что советские войска предпримут наступление примерно в это же время с целью предотвратить переброску германских сил с Восточного на Западный фронт».
Сталин поинтересовался у западных партнёров, кто является главнокомандующим союзными войсками во Франции. Услышав, что он ещё не назначен, советский лидер выразил удивление и засомневался в успехе операции «Оверлорд». Рузвельт, верно понявший Сталина, шепнул адмиралу Леги: «Этот чёртов большевик пытается заставить меня назначить главнокомандующего. Я не могу ему сказать, потому что ещё не принял окончательного решения».
Идя навстречу союзникам, Сталин пообещал через три месяца после окончания военных действий в Европе объявить войну Японии. Лидеры СССР, Великобритании и США приняли «Декларацию трёх об Иране», заявив «о своём желании сохранить полную независимость, суверенитет и территориальную неприкосновенность Ирана».
На конференции было начато обсуждение вопроса о будущем Германии, согласовано решение о передаче СССР Кёнигсберга и намечен путь решения польского вопроса.
О нём надо сказать подробнее. Отношения между СССР и польским правительством в изгнании были испорчены, когда созданная на территории СССР польская армия генерала Владислава Андерса в начале Сталинградской битвы вопреки ранее данным обещаниям идти на фронт ушла в Иран к англичанам.
Трещина в отношениях превратилась в пропасть после того, как 13 апреля 1943 года «Радио Берлина» сообщило, что в Катыни обнаружены останки 10 тысяч польских офицеров. Описывая находку, пропагандисты Йозефа Геббельса назвали её «ярким примером еврейско-большевистских зверств, совершённых весной 1940 года советской тайной полицией – НКВД». Нацистскую провокацию подхватили лондонские поляки, увидев в ней инструмент шантажа Кремля с целью добиться согласия на установление будущей советско-польской границы по линии, существовавшей на 1 сентября 1939 года.
Поставив перед собой геополитическую цель, лондонские поляки игнорировали как многочисленные свидетельства жителей Смоленской области, видевших поляков живыми осенью 1941 года, так и то, что все они были расстреляны из немецкого оружия и немецкими патронами, а их руки связаны бумажной бечёвкой, которая не производилась в СССР.
Позиция, занятая лондонскими поляками, вышла им боком. А Польша в целом выиграла: Сталин предложил передвинуть её западную границу на запад, а восточную установить по линии Керзона. Рузвельт согласился, а Черчилль подчеркнул, что «этот план – хороший и даже самый лучший из всех», на который поляки могут рассчитывать, ибо «германские земли гораздо ценнее Пинских болот. Это развитые в промышленном отношении районы».
Черчилль обещал напомнить полякам, что «если бы не Красная армия, они были бы полностью уничтожены». К сожалению, российская пропаганда игнорирует эту истину, с которой надо начинать все разговоры с поляками. Заканчивать же их следует напоминанием о спасённом Кракове и более чем 600 тысячах красноармейцев, павших при освобождении Польши. В этом «золотом правиле» нет перебора – поляки очень плохо помнят добро, сделанное им русскими…
Итог работы конференции резюмировала Декларация трёх держав: «Взаимопонимание, достигнутое нами здесь, гарантирует нам победу…»