Дом

Рыжики

Сентябрьских рощ туманное сиянье,

Зазимков первых осторожный хруст,

Корзины рыжиков… Далёкие скитанья

В сквозных лесах,

                 где знаешь каждый куст.

Намаявшись, выходишь на опушку,

Откуда видно крыши за рекой

И стадо пёстрое, и лёгкую старушку,

Бредущую с корзиной да клюкой.

– Далёко, бабушка?

– А рыжики родились!

Пойти да глянуть в молодом лесу…

– Да ты дойдёшь ли?

– А куда, родимый,

Спешить одной-то? Всяко доползу.

И, ветерком колышимая точно,

Печально посмотрела и пошла,

И на росе темнеть осталась строчка –

Неровный след: знать, ноша тяжела…

Как ярок свет! Как веселится птаха!

Такой простор – чего б ещё желать…

Невыносимо шею жмёт рубаха,

А воротник никак не разорвать!

Сретение Господне

И был февраль… И плакали метели

Над белыми буграми на асфальте.

Смеркалось. Стыло. Фонари горели.

Дома искрились стёклами, как смальта.

Там, в тишине, зашторенной и тёплой,

Обыденное делалось и длилось:

Стелили скатерти,

          бельё на кухнях сохло,

Читалось что-то, что-то говорилось…

Цветные расколупывала стёкла

Снаружи ночь.

         Тьма ширилась, копилась.

…Вставал рассвет за изморозью окон,

Стлал в комнатах сиреневые тени,

Раскрашивал густым свекольным

                                                   соком

На стёклах контур сказочных растений

И угасал... И новый день позёмкой

Царапал щёки утренних прохожих.

Трамваи перестукивались громко,

А в воздухе, на банный пар похожем,

Звон колокольный вырастал и лился

Над крышами всё громче и свободней

И к душам подплывал,

          то замирал, то длился…

И это было Сретенье Господне!

Мама

В телогрейке она, в старой шали,

Осторожно, как будто по льду,

От колодца уходит устало,

Что-то тихо шепча на ходу.

Я спешу, оступаясь, по стёжке,

Вязнут ноги в сыпучем снегу:

«Подожди же!

Постой хоть немножко…

Мама, дай я тебе помогу!»

Но не слышит… Уходит всё дальше.

Вот уже за сугробной грядой…

В такт шагам в полных ведрах всё та же

Горько блещет вода чернотой…

Дом

Яблоня в сугробе перед домом –

Яблоки замёрзшие на ветках.

Я бы в дом войти не передумал,

Если б там была хоть капля света.

В этом доме твёрдо прозвучало:

«Что прошло – того вернуть не пробуй!»

Яблоко замёрзшее упало,

Под ноги скатилось по сугробу.

Сморщенное яблоко не поднял.

На пустые окна взгляд не вскинул.

Отвернулся – и открылось поле.

Я ушёл. А дом смотрел мне в спину.

Ожидание чуда

Как пусто в поле! Как одиноко…

Солома из распаханной стерни

По ветру вытянулась

                и свистит уныло,

И за однообразным гулом ветра

Повсюду слышен этот тихий свист.

И даже на холме у края леса

Он различим в сосновом тёмном шуме,

Во вздохах вздрагивающих кустов.

И хочется к огню, и костерок неяркий

Уже горит. Шипят и стонут сучья,

И от углей, подёрнувшихся пеплом,

Исходит благодатное тепло…

Как едок дым осеннего костра!

Он кружит между сосен, вьётся,

сползает по кустарнику в овраг

и возвращается…

Есть в дыме что-то

От умного живого существа –

иначе бы зачем он тоже жался

к теплу, как человек или собака?

А мгла уже синеет по холмам,

и лес предчувствует

свой обморок короткий,

в какой всегда впадает перед снегом,

и оттого ему не по себе…

Но всё равно – как осень хороша!

…Придёшь домой

            – тебя дочурка спросит:

– Да где ж ты, папка,

         пропадал так долго?

И глянут из-под светлой чёлки

доверчивые детские глаза.

А ты ответишь:

– Дожидался маму!

Да что-то наша мама не пришла,

её, должно быть, что-то задержало…

Но завтра мы её с тобою встретим…

И девочка доверчиво прижмётся

к твоей руке…

И это будет правдой,

хотя и завтра мама не придёт.

Куликово поле

Как дышится спокойно и легко!

В промёрзшем поле

              затвердел просёлок –

И каждый след как будто бы присолен

И виден непривычно далеко.

Следы уводят к вековым дубам,

Ещё не потерявшим листьев бурых –

Они плывут над краем поля хмурым,

Как медленно клубящийся туман…

Но в тишине, как близкий знак беды,

Закаркал ворон! И в дубраве скрылся,

И свет вечерний в облаках разлился –

И красным цветом вспыхнули следы!

О сколько их! Они проходят вновь –

И красный цвет густеет над Россией,

Как будто бы она вобрать не в силах

Всю в эту землю пролитую кровь!

Всё повторяется

Начнём не так, без слов высоких,

Без обобщения идей:

Речные берега в осоке,

Тень старой ивы на воде,

На горке лес сосновый тает

В горячем запахе смолы…

А мы не то чтобы мечтаем,

Но просто в облаках витаем

И молоды, и веселы.

И мнится нам, что так и будет:

Через полсотни лет сюда

Придут совсем другие люди

И будет также течь вода,

И тот же будет запах ила

И разогретых летних трав,

И блеск стрекоз, и рыб игра,

И это яркое светило,

И эта чудная пора…

Всё повторяется! И снова,

Как искры света среди тьмы,

Они найдут, быть может,

С л о в о,

Которое искали мы…

Боль

Хранит земля татарские клинки,

Истлевшие тевтонские шеломы…

Обломки стрел, остатки стеноломов,

Чужие пушки, ядра и штыки.

Тут должен быть железным вкус

                                           у злаков,

Должны металлом отливать цветы,

Но над землёй ещё цветочный запах,

Земные краски всё ещё чисты,

Как если бы не воспалялись раны

И ржавая не выступала сыпь…

И кажется сама тревога странной,

Но у земли не остаётся сил,

Она железо растворять устала!

Как в застарелых ранах у солдат,

Осколки смертоносного металла

В сырые ночи у неё болят.

В ноябре

Снежинка растаяла на твоих волосах.

Запотели окна моей комнаты.

Щёки мальчишек раскраснелись,

                                         как снегири.

А недавно я видел, как последний лист

Крутился, летел за машиной,

В которой уехала осень...

Пророчество

Должно быть,

Однажды мы сделаем это –

Покинем

Покрытую пеплом планету.

Последний землянин,

Последний рассудок теряя,

Закроет калитку

Меж адом и раем…

На качелях

Вверх…

Вниз!

Смех…

Визг!

В синем небе ветра свист!

Мальчик в красном на качелях,

Как кленовый яркий лист!

Вверх…

На ветках солнца вспышки!

Вниз!

И холодно в груди…

Смех…

Качаются домишки!

Визг!

Вздымаются сады…

Вверх –

К вершинам светлых елей!

Вниз –

В разлившуюся тень…

Самодельные качели –

Перелёт из ночи в день!

Свет –

Я только небо вижу!

Тень –

Я вижу столько лиц…

Смех!

Мальчишка неподвижен –

В невесомости повис!

Заливается весельем:

Мир летающий смешон,

Как огромные качели –

То к земле,

То в небосклон!

То полянка перед домом,

То – большие города…

Небо в облачном проломе,

Словно синяя вода!

То к вершинам светлых елей,

То туда, где спрятан страх…

Он –

На маленьких качелях,

Мир безумный –

На весах!

Друзьям

Я вспомню вас —

И светлая печаль,

Наполнит смыслом

Наши дни и даты...

Не жаль мне детства,

Юности не жаль,

А жаль мечты,

Утраченной когда-то.

И я сегодня,

Через много лет,

Ищу —

И не могу найти ответа,

Как получилось,

Что чудесный свет

Погас в душе,

И только отблеск света,

Как сполохи

Сухих ночных зарниц,

Вдруг высветит

Знакомые портреты

И пепел

Ненаписанных

Страниц…

Свидание

Тень двойная застыла…

Как тихо и лунно!

Занемело от тяжести теплой плечо.

Между сердцем и миром

натянуты тонкие струны,

Но мелодия счастья

рождается только еще…

Уходящая Русь

Нет конца перелескам березовым,

Нет начала лугам ромашковым,

Вся-то Русь, хоть стихом, хоть прозою,

Журавлиными крыльями машет нам,

Улетает в просторы синие,

Где ее не найти, не выследить.

Прочертить бы прямую линию,

Да ведь как ее прямо вычертить?

Чертим линии по лекалам мы,

Нам однажды рекомендованным,

А потом чертежи лукавые

Воплощаем, на все готовые,

А поля уже, словно инеем,

Покрываются искрами звездными

И темнеют просторы синие

В бесконечных лесах березовых.

Все погосты ее в кустарниках,

В повилике и хмеле звонницы.

Вся-то Русь теперь, словно странница,

Нас покинувшая за околицей…

Прощание с любовью

Это грусть, а не боль.

Это грусть и предчувствие боли:

Так уходит любовь.

Это грусть и прощанье с любовью.

Боль еще впереди.

Боль придет с пониманьем утраты,

И потянется долгое завтра,

Словно черный туннель на пути.

Там, в конце, брезжит свет?

Там, в конце, лишь предчувствие света:

Настоящего времени нет,

Потому что прошедшего нету.

ЦИРК (фантасмагория)

Непогода. Ветренно.

Над промокшей площадью

Весело, уверенно

ветер рвет полотнище.

Радуга метровая

в семь цветов кричит:

«акробаты!.. клоуны!..

перши!.. силачи!..»

В луже отражается

(где тут верх, где низ?):

«..!ытаборка ..!ынуолк

..!инок! ..!ичалис»

Лужа рябью морщится,

буквами метет…

До чего же хочется

читать наоборот

Вывески горящие:

«..!икинсукоф ..!криц»

Лица настоящие —

отраженья лиц…

Полное смешение —

дождик в небо с плеч!

Кто я — отражение?

Кто ты — кеволеч?

Экая нелепица,

в голову пришла —

Не достать билетика:

видимо, «!галшна»…

ДОМ (Возвращение)

Мокрая пакля прилипла к стене…

Быстрые, с крыши и веток вишневых,

Шлепают капли:

Сорвутся — и снова

Множатся, зреют, дрожат в вышине.

В пятнах лишайника старый забор

Наглухо врос в лопухи и крапиву…

Где-то петух прокричал торопливо,

Где-то чихнул и завелся мотор…

Дом наш стоит, заколочен и нем:

Сколько не жили в нем!

Что ж мы застыли?

Время войти и прижаться к стене,

И пережить,

Что однажды

Забыли…

В ночном

Колхозный конюх немощен и стар.

Он горбит у огня больную спину

И вновь заводит разговор про сына,

Каким тот был, каким бы нынче стал.

Он говорит:

— Был сын на все мастак…

Он говорит:

— Сын далеко бы двинул…

Он говорит, а сам плетет корзину.

Хрустят травою кони у моста.

А между нами словно борозда

Уже легла и четко, и незримо:

Он говорит, а смотрит мимо, мимо!

Туда, где тает и блестит звезда,

Где живо всё, что было им любимо.

А я прислушиваться перестал

И только головой ему киваю —

Не перебью.

Как будто кружку молча принимаю

И молча пью.

Весной

Мокрая ветка стучит о стекло —

Ей не стереть набегающих капель.

Около дома всю зимнюю накипь

Светлыми брызгами заволокло.

Крыша соседнего дома блестит,

Мокнет копна прошлогодней соломы.

Сеется дождик на бревна парома,

Тихо в разлившейся речке звенит.

Выйду из душной избы на крыльцо —

Ветер вздохнет и взъерошит затылок.

Словно весенней водою промыло

Леса туманное полукольцо.

Это на стыке неба и сосен

Тлеет полоска вечерней зари —

Словно кто-то приотворил

Двери,

в которые

тучи уносит…

Вечерний натюрморт

В самоварном боку засветилось стекло

Керосиновой лампы,

Чайник, ваза с вареньем,

Расписная, в цветочках, посуда,

Наши лица растянутые,

Наши бревенчатопалые лапы,

Старый медный поднос, сухари…

И стола кривобокое блюдо

Загинается вверх,

Превращаясь в цветные полоски:

Покачнешься на стуле —

Они побегут, заскользят,

И покатятся прочь

Потолочные темные доски,

И расплющится нос…

Словно время метнулось назад!

В самоварном боку

Рядом с вмятиной около ручки —

Прокатилось-проехало,

Словно в знакомом кино:

Темнолицая бабушка, дед,

Озорные внучата и вну`чки,

Керосиновый свет,

Сухари из мешочка… темно!

Он распаян давно,

Потускневший, но под паутиной,

Под наслоенной пылью,

Может быть, еще светится в нем

Та забытая, тихая,

Полная смысла картина:

Где-то в пятидесятых,

В Рождествено,

Вся семья за вечерним столом!

Боже мой! Вся семья!.. За столом…

Три начала

Мир стоит на трех китах —

И у каждого есть имя:

Назовешь — и будешь враг

Меж своими и чужими.

Первый кит зовется страх.

Мир стоит на трех китах,

Держится на трех опорах,

Равновесие которых

Останавливает крах.

Кит второй велик и благ,

Знак его знаком любому…

Назову его любовью,

Чтобы сделать третий шаг

К пониманью трех начал,

Что владеют миром нашим.

Третий кит могуч и страшен —

Счастлив, кто его не знал!

Он не миф, он наяву

Правит судьбами земными.

Мне известно это имя.

Я его не назову…