Елена Аксельрод. Двор на Баррикадной: Воспоминания. Письма. Стихи. – М.: Новое литературное обозрение, 2008. – 552 с.: ил.
Книга, написанная бывшим московским, а ныне израильским поэтом Еленой Аксельрод, принадлежит к какому-то причудливому жанру: в ней воспоминания перемежаются со своими и чужими письмами, а также авторскими стихами. Царит в ней и смешение «стихий» – живописной и литературной. И неудивительно, ведь автор – дочь известного художника (написала «известного» и призадумалась: скорее, недостаточно известного, а вот что замечательного – это безусловно) Меера Аксельрода и писательницы Ривки Рубиной. Так и проходит через «коммунальное» безбытное детство автора в доме на Баррикадной и через все последующие годы это бурное и плодотворное «смешение стихий», вплоть до того, что и сын, Михаил Яхилевич, стал известным израильским художником…
Яркие впечатления от творчества матери и от собственного литературного окружения, а также мир живописцев, группирующихся вокруг отца, прочерчивают в книге некую общую судьбу Художника (теперь уже в широком смысле) в советские времена. Особенно захватывает первая часть книги, где речь об ушедшем поколении российской интеллигенции, заставшей революцию, террор, войну…
До творчества ли было?
Подлинные свидетельства эпохи – письма художников «круга Аксельрода» (многие из них – бывшие вхутемасовцы или их ученики) – неоспоримо свидетельствуют: творчество подчас становилось единственной спасительной соломинкой, просветом, радостью. Творчество без «показов», без выставок, «в стол», в заветную «папку», погибающее в холодных коммуналках, в военной неразберихе… Так, художница Л. Жолткевич, эвакуированная в Чебоксары, с гордостью пишет подруге-художнице зимой 1942 (!) года, что в Новый год была занята «не очередями, печками, горшками, стирками, полами», а «натягиванием и грунтовкой холста». И таких поразительных писем художников, чьё творчество, по сути, кануло в Лету, в книге множество. Не был избалован официальным признанием и сам «мэтр» – Меер Аксельрод. Первая его «персоналка», если не считать небольшой выставки военных лет, прошла, когда художнику перевалило за 60, да и та не в Москве, а в Ростове-на -Дону.
Плата за внутреннюю свободу, особость, свой путь.
В книге есть забавный эпизод. Однажды, когда художник с женой был в Доме творчества в Переславле-Залесском (а кстати, это тоже характерная примета того «безбытного» времени – частые и плодотворные поездки в дома творчества, разбросанные в самых разных уголках тогда необъятной страны), к ним подошла девочка-подросток и спросила: «Вы учёные?»
А ведь и впрямь, эти люди не только выделялись в толпе своей «особостью», но в них (речь и об окружении Аксельрода) не было ничего богемного. Вот и сам Меер Аксельрод по виду, скорее, «учёный» – внешне собранный, суровый, сдержанный. Таким и изображает себя в автопортретах. А внутренне – сама доброта, но и поразительная человеческая стойкость. Искусствовед Ю. Герчук вспоминает, что когда в конце 50-х Аксельрод входил в художественный совет при Комбинате графического искусства, он мог вопреки «общему мнению» негромко сказать: «А мне нравится», – спасая непонятую работу. За такую свободу, как я уже писала, он расплачивался отсутствием выставок, публикаций, наград, премий. Дома творчества – вот единственная его привилегия как художника. А собственную (не коммунальную) квартиру он получил тогда же, когда состоялась долгожданная групповая выставка на Кузнецком с масштабным показом его работ, в 66-м. Символично, что «быт» и тут теснейшим образом сплёлся с творчеством.
Вторая часть книги посвящена литературной судьбе автора, как ему кажется, не вполне удачной. Тут много едкой иронии по поводу жизни в «советскую эпоху» – от поступления в институт до вступления в Союз писателей. Острота многих житейских и профессиональных ситуаций часто обусловлена проблемой «пятого пункта».
В этой части преобладают литературные портреты друзей и знакомых, среди которых А. Тарковский, А. Белинков, Л. Копелев и А. Аронов, тоже множество впечатлений от Домов творчества, теперь уже литературных – Переделкина, Малеевки, Коктебеля… Всё это читается с интересом, но, пожалуй, тут нет того «высокого напряжения», того полёта и масштаба, который ощущался в воспоминаниях и письмах времён отца.
Вероятно, не хватает «временной дистанции». Неизжитую современность увидеть и запечатлеть всегда сложнее, чем прошлое, а автор – «действующий» поэт, пусть и поменявший место жительства. А о том, что автор – поэт, говорят не только стихи, «сквозняками» проходящие через всю книгу, но и общий взгляд на вещи, точность, острота и лаконизм описаний. Словом, можно рекомендовать эту книгу всем «учёным», иначе говоря, людям культуры.