Явление насквозь провинциальное. Встречается в частном секторе: в захолустных переулках или на пыльных проездах и улицах, где редко появляется кто-то кроме местных жителей. Дом разделён будто «под линейку». Два входа, заборы разной высоты, ондулин двух цветов и «косоглазие» окон: два – с открытыми шторами, одно – с закрытыми жалюзи. Называется «на два хозяина».
При удаче совладельцы существуют мирно. Посторонние не заметят в жилище изъяна. Но не завидую полухозяевам. Общая крыша – общая беда. Если снаружи норма, то внутри наверняка неполадки.
Ксюша и Нина были лучшими подругами. Ровесницы, ходили в одну школу, даже жили в одном доме – на два хозяина. И знали друг о друге то, что обычно чужим не рассказывают. То, чем редко и «по секрету» делятся с близкими. Дом склеивал их дружбу.
В тесной комнатке, которая принадлежала Ксюше с мамой, часто слышалось, как за стеной уплотняются крики. Ругались родители Нины. Следствие (или продолжение?) – она мочилась в постель лет до 12. Ксюша это знала, а Нина знала, почему отец подруги живёт отдельно, а к дочери приходит в гости. И каждый раз она получает сюрприз – шоколадное яйцо. Вся комната была уставлена игрушками оттуда – своеобразный счётчик встреч.
Потом Нина с родителями переехала в собственный двухэтажный дом. Часто и с удовольствием упоминала об этом в школе. Ксюша раздражалась, и скоро они перестали быть подругами.
Не верю, что в нездоровых условиях могут жить здоровые граждане. Я вырос в провинции. Мой район – частный сектор. И мне здесь неуютно. Раньше, если было где-то плохо, в голову приходило: «Хочу домой». Сегодня мне плохо, и по привычке думаю, что хочется домой. Беда в том, что и так там нахожусь. Но теперь рядом постоянно присутствует что-то постороннее. Нужна новая привычка – культурного сожительства. Если невозможно стать хозяином положения, нужно хотя бы устроиться поудобнее. Только как?
Первый вариант. Мы с соседом хотим для дома одного – самого лучшего. Но каждый тянет в свою сторону. Нет, у нас нет разногласий. Мы одинаково мелочны. Иногда мне кажется, что грядка с его свёклой немного переползает на мою часть земли. Плохой вариант.
Второй. Отвратительный сосед выкрашивает свою часть крыши в жёлтый цвет. Или не платит за свет, допустим. А тень ложится и на меня: насмехаются и над моим жилищем, свет гаснет также и на моей половине. Развивается невроз.
Лёжа в кровати перед сном, смотрю на контуры бывшей двери под обоями. Комнаты когда-то сообщались между собой. Сейчас шрам, рубец. Известно, кто за дверью. Утром здороваюсь с ним и никогда не ссорюсь. По ночам боюсь. Закрытого входа, за которым прячется параллельное, тёмное и, наверное, злое.
Приглашаю в гости кого-то дорогого. Готовлюсь. Убираю острые окровавленные ножи в коробочку. Навожу идеальный порядок. Но всё рушится. Гость слышит, что за стеной есть кто-то гадкий, а я вижу, что он это слышит и «не замечает» лишь из вежливости. Но начинает подозревать во мне худшее. Становится стыдно за похабный соседский голос и беспомощно, и страшно: гость уйдёт и больше не вернётся. Вариант ещё хуже.
Наш дом трещит по швам. И каждый, кто считает, что замазывает трещины и латает дыры, – всего-то углубляет разрывы и делает несоответствие частей ещё ярче.
Россия просторная. Почему же граждане её живут в тесноте и неисчерпаемой обиде?