От Terra Musica к Oeconomia Choreographica: творческий вечер «мастерской Абдокова» и культурные коды европейской цивилизации
Когда мне посоветовали посетить вечер Terra Musica Международной творческой мастерской Юрия Абдокова, я, признаться, не предвидел, что меня ожидает. Дело в том, что я не особый любитель музыки барокко, да и к современной хореографии у меня отношение скептическое.
Но я пришёл в Дом музыки без приглашения и рад, что событие обернулось приятной для меня неожиданностью. И – хватит на этом лирики. Есть более важные стили для описания выступления молодых музыкантов и хореографов. Это суть языки науки и искусства.
Наука обращается к объекту, который имеет ряд признаков и свойств. Выделяет значимые для данной задачи, строит математическую модель. И далее работает с полученной абстракцией, анализируя её особенности. Особенности, органично сочленённые в модели.
Какие опасности ожидают исследователя на данном пути? Подмена предмета исследования. Математический объект, частично отображая свойства описываемого предмета, имеет ряд черт, обусловленных его существованием в собственном мире. И здесь возможна фиксация на свойстве, присущем модели, но вовсе отсутствующем в реальности.
Настоящее искусство следует этому же пути очищения явления от всего стихийного, оставляя лишь значимое в рамках культуры.
Terra Musica – объект не простой. Его рассмотрение распадается на несколько уровней.
Во-первых, это сам концерт как целое.
Во-вторых, авторы и исполнители, задействованные в нём.
В-третьих, феномен «мастерской Абдокова».
И в-четвёртых, стоящая за проектом Академия хореографии.
Концерт следует признать безусловной удачей. Его эстетическая цельность в разнообразии жанров полностью соответствовала барочному канону тех произведений, что прозвучали в первом отделении. Молодые музыканты из Камерной капеллы «Русская консерватория» показали, что духовная музыка, исполненная в условиях почти «домашнего музицирования», обладает ценностью светского развлечения. В чём я не вижу принижения. Выскажу мысль крамольную: месса Gloria «чешского Баха» Зеленки сакральна не более чем советский букварь, но кто станет отрицать, что «букварь – основополагающая книга»? К тому же дирижёру Николаю Хондзинскому удалось донести «человеческое» музыки барокко, что составляет её главную особенность.
Второе отделение, отданное хореографии Константина Семёнова, студента-хореографа МГАХ, не было столь же безукоризненным. Искания молодого автора не всегда совпадали с требованиями искусства, в его композициях часто присутствовало случайное в жестах, порождающее случайные смыслы. Не будем строгими – будущий мастер лишь учится. К тому же два номера были отменны, а это много.
Артист Большого Михаил Крючков исполнил танец, уже виденный нами на московском конкурсе. Однако только сейчас исследование собственного тела танцовщика под музыку сонаты Бетховена вывело нас в самые передовые области постструктуралистской антропологии, прямо к концепции тела-как-машины-желаний. Развоплощённого, в котором выясняются взаимоотношения почти независимых частей. Наблюдать за этим было интересно.
Но это – постмодерн. Архаику же воплотили на сцене актёры Театра Станиславского и Немировича-Данченко Мария Крамаренко и Сергей Мануйлов. Современная соната Карена Хачатуряна наполнилась вдруг куртуазными аллюзиями. Полуулыбка девушки, сдержанность и церемониальность её движений, достоинство партнёра, сам парный танец о том, что люди танцуют, предаваясь любовной игре, выносят последнюю из биологии, очищают от природного, возводит к галантности. К искусству.
Кто-то может сказать, что эти коннотации возникли вопреки хореографу. Нет: он мог не осознавать все смыслы, но обусловленность культурой своё взяла!
Другой подход продемонстрировал Кирилл Радев, ещё один студент академии. В танцах, поставленных им, нет ничего хаотичного. Каждый жест очищен от случайного и в этом, несомненно, искусственен. Кирилл не рассказывает танцем, как люди живут. Он всегда говорит, как люди танцуют, что есть отношения, которые выяснить можно лишь в танце. Хореограф мыслит ансамблями, даже если на сцене трое. Из этого малого количества ему удаётся создать и солистку, и кордебалет. Его тяга к симметричности построений несовременна и противоестественна, противоприродна, но культура всегда репрессивна. Это завет античности европейской цивилизации.
Выделить кого-то персонально у Радева трудно в силу указанных особенностей его эстетики, ансамблевости мышления, внимания к разным частям целого в разное время. Не всегда хореограф бывает изощрён в изобретательности, но ему присущ тонкий вкус даже там, где фантазия молчит. Его произведения можно назвать подражательными и ученическими, но им присуща гармоничность присвоенной ценности в собственном укладе.
Когда ругают Радева и Семёнова, когда отрицают значение «мастерской Абдокова», мне хочется не столько даже взять критикуемых под защиту, сколько разобраться по существу: что проповедует современный Зоил?
К распространённым и беспроигрышным упрёкам относится такой: куда смотрит академия, призванная сохранять чистоту классического наследия? Однако это или манипуляция, или глупость.
Культура, несомненно, имеет охранительный характер. Она вся – в повторяемости. Вопрос один: что сохранять неизменным?
Можно настаивать на вечности внешнего. Шар – это шар. Куб – это куб. Но даже мифология говорит о реновациях мира и связанных с ними изменениях. При сохранности главного.
Что есть главное? Пример из науки: топология занимается самыми общими свойствами поверхностей, которые сохраняются при любых деформациях, если последние производятся без разрывов и склеек.
Тогда поверхности шара и куба будут идентичными.
Имеет свои «константы» и культура. Которой, как это ни странно, являются не столько балет, литература и изобразительное искусство, сколько служение вечным ценностям.
Культура – в беспрекословном выполнении приказа воином. В духе агона (соревнования), когда речь идёт об искусстве и ремесле. Она – в беседующих перипатетиках, рассматривающих уважительно как любой вопрос, так и вопрошающего. Это всё – культурные коды античности, создавшие и европейскую науку, и европейскую цивилизацию. Которая была бы немыслима и без жёсткости иерархии «людей войны», и без демократичности «людей науки». Пробуем всё. Отсекаем лишнее.
Беда, если запрещают пробовать.
Беда, если второстепенное выдаётся за главное.
Беда, если выдуманное провозглашается реальным.
К счастью, Академия хореографии не пошла по пути «ревнителей не по разуму». Профессор МГАХ Юрий Абдоков, будучи частью этого организма, выявил творческие силы коллектива в целом. Не только свои личные пристрастия, не стоит себя обманывать. Концерт показал, что академия стоит на страже культуры куда как более строго, чем те, кто считает себя «святее папы римского». При этом я вовсе не утверждаю, что каждому из присутствующих в зале – а среди них были и ректор, Марина Константиновна Леонова, и худрук, Генрих Александрович Майоров, – были близки формы, в которых отливался поиск композитора Абдокова и сотрудников его «лаборатории». Но я уверен: им были близки принципы, сформировавшие нашу культуру.
Концерт прошёл в духе галантного целомудрия. Он – вызов грязно-физиологичному Эйфману, он – вызов всей современности, чуждой мужественного эротизма и наполненной низменной сексуальностью.
Платон был прав: «...прежде всего... надо оберегать государство от нарушающих порядок новшеств в области гимнастического и мусического искусств» («Государство»), однако вряд ли эти слова можно отнести к Абдокову, Семёнову и Радеву.
Событие в целом – не просто «тихое восстание» против данности. Оно ещё и «домостроительство». Ведь соединение мусического и гимнастического даёт как раз танец. Определяющий, по Платону, все сферы жизни идеального государства.
Разложим заявленное Oeconomia Choreographica на части.
Oikos – дом. Nomos – закон. Chorea – хороводная пляска. Graphicus – настоящий, доподлинный.
Не о мастерской ли Абдокова это?
Не о стоящей ли за ней Московской академии хореографии?