Платон Беседин. Дети декабря. – М.: Э, 2017. – 544 с.
Наша книжная журналистика набрала поистине бешеную скорость. Её представители словно бы бегут наперегонки: кто скорее отпишется о той или иной новинке (лучше, конечно, медийного автора) и схватится за новую. Быстрее, энергичнее, короче. Рецензии напоминают аннотации, книга, вышедшая в прошлом году, уже непригодное для реакции старьё. Часто подобные аннотации публикуются задолго до издания самой книги, а сами книги, подписанные в печать в сентябре–октябре, помечаются будущим годом, видимо, в надежде на хоть небольшое продление их жизни…
Вернуть или породить внимание к книге, увидевшей свет с год назад или ранее, может нечто из ряда вон выходящее вроде экранизации произведения или смерти автора.
«Детей декабря» не экранизировали, автор, слава богу, жив, но тем не менее я решил о них написать. Перечитал, находясь поблизости от места действия книги, появились кое-какие мысли, решил ими поделиться.
С повестями Платона Беседина, составившими эту книгу, я познакомился ещё до её издания. Написал несколько слов, которые помещены на обложке (вообще томик щедро украшен отзывами). В рукописи сборник назывался иначе. Не стану говорить как – наверное, это неэтично. Но, на мой взгляд, лучше, точнее, чем «Дети декабря», которые сразу, как и название первой повести – «Стучаться в двери травы», – отсылают к песням Гребенщикова, намекая (ошибочно) на постмодернистские игры и переклички.
Никакого постмодернизма, никаких смысловых игр у Беседина нет. И даже некоторая мистичность, ирреальность вполне реалистичны, как реалистичны сходящие с ума люди и их видения.
«Дети декабря» подаются как «антивоенный роман». И две первые повести (или главы, если принять, что это роман в повестях) действительно это подтверждают. Герой «Стучаться в двери травы» – подросток, живущий на Донбассе, – становится жертвой начавшейся весной 2014-го войны. Нет, его не убивают и даже не ранят, но он жертва: он лишается родного дома, вынужден вместе с мамой уехать с родной земли.
Их, беженцев, везут в Севастополь, поселяют там в «шатрах-палатках» на окраине. Потом начинается набор людей для переселения в Россию. Настойчиво предлагают в основном регионы Дальнего Востока; мама героя ищет своего бывшего мужа, надеясь, что он поможет как-то устроиться здесь…
В повести есть подробности, которые я не встречал в СМИ. Многое коробит, а то и ужасает. Но я склонен верить автору – жителю Севастополя. Не думаю, что он выдумал.
Кстати, Севастополь является объединяющим элементом всех пяти главповестей. Герои в них разные, некоторые персонажи перетекают из одной главы в другую, но не играют в них существенной роли; тема Майдана и войны на Донбассе тоже не становится ключевой для всей книги. А вот Севастополь книгу держит: в него приезжают, из него уезжают и возвращаются, в нём живут.
Пожалуй, самая яркая и точная картинка Севастополя находится в начале книги: «Когда я спросил, какой он, мама ответила: «Как рафинад». Помню, и года четыре назад я отметил этот образ, а позже, увидев Севастополь своими глазами, поразился: как точно!
За эти четыре года книга несколько изменила для меня свою суть. Не то чтобы острота моих переживаний о войне притупилась (а может, и притупилась), но на первый план вышли личные, семейные проблемы героев. Да, частные драмы на фоне общественной трагедии. И если сильнейшими в книге для меня были тогда «Стучаться в двери травы» и «Дети декабря» (путешествие севастопольца по Антимайдану и Майдану, закончившееся его избиением приехавшими помочь Украине войти в Европу чехами), то теперь холодные мурашки пробегали по коже во время чтения многих страниц «Мебели» и «Красного угля».
Распад семьи, совпадающий с распадом страны, это действительно жутко; ребёнок, для которого ты становишься воскресным папой, – больно; формально бывшая жена, с которой тебя связывают путы общих дел, – тяжко…
Не знаю подробности биографии автора, но у него получилось написать об этом действительно сильно. Становится жалко всех. И себя самого, конечно. Ведь одна из самых больших удач писателя – если читатель узнал себя в герое книги.
Несколько портит «Детей декабря» чрезмерная эмоциональность повествователя. Особенно сильно она проявляется на последнем десятке страниц в повестях-главах «Воскрешение мумий» и «Красный уголь». Он заставляет забыть своих героев обо всём на свете, кроме того, что важно ему самому. В первой повести это главное – разбивший голову пьяный на улице, во второй – умирающий старик Фомич, который вытесняет из сознания героя и собственного деда, и дочку.
Редактором книги указана В. Лебедева. Скорее всего, Виктория, которую я знаю как редактора въедливого, с тонким слухом. В случае с этой книгой Виктория (если это она) проявила мягкость. Не буду подражать Александру Кузьменкову и «искать блох», но стилистических и смысловых неточностей в книге немало. Впрочем, и не настолько много, чтобы испортить общее впечатление.
Александр Кушнир. Майк Науменко. Бегство из зоопарка. – М.: Выргород, 2020. – 272 с.
Русский рок советского периода слушают всё меньше, зато книг о нём и его главных действующих лицах выходит всё больше. Наверное, это справедливо – происходит осмысление явления, которое под конец 1980-х захватило чуть ли не всю нашу страну, а в начале 1990-х если и не исчезло, то значительно изменилось.
Об ушедших пишут больше и охотнее, чем о живых (доживающих). Одна из таких книг вышла совсем недавно. Это не совсем биография, а скорее хронология творческого пути Майка Науменко, лидера группы «Зоопарк». Автор, Александр Кушнир, один из самых заметных исследователей рок-музыки. До Майка он в том числе выпустил книги о Сергее Курёхине и Илье Кормильцеве.
Новое его произведение дорогое, но хорошо изданное, богато иллюстрированное, вкусно написанное. Если верить «Объяснительной записке», предваряющей основной текст, то Кушнир написал книгу скорее для себя – чтобы избавиться от белых пятен в творчестве Науменко.
В послесловии автор не сообщает, удалось ли ему заполнить их информацией. Для меня лично некоторые белые пятна остались. Например, цитирую: «Хочу поклониться в пояс культуртрегеру Наташе Шарымовой, которая организовала Майку в Питере видеозапись его акустических хитов в формате квартирника и сумела сохранить её для истории. В этот импровизированный концерт вошли, в частности, «классическая» версия «Уездного города N» и неожиданно спетая в финале песня Алё ши Димитриевича «Я милого узнаю по походке».
Жаль, что нет подробностей, где и когда была сделана эта действительно уникальная запись (в интернете гуляет разная информация) позднего Майка. И почему «Я милого узнаю по походке» – «неожиданно спета». На записи все песни поются вроде как неожиданно. Это дружеская посиделка, а не концерт, к которому готовятся заранее. По крайней мере, по ощущениям. А эту песню Майк пел не раз – она, под названием «Панама», присутствует в материалах его первого сольного альбом «Сладкая N и другие», причём её исполнение Майк объявляет так: «Любимая песня. Хит номер один»; пел он «Панаму» и на акустических концертах.
В книге Кушнира я не нашёл такой важной темы, как отношение Майка Науменко к таким вроде бы чуждым для рок-музыкантов исполнителям, как Аркадий Северный. Есть свидетельства, что Науменко его по-настоящему любил и уважал, написал в память о нём странную «Блатную песню»…
Не увидел я трансформации отношений героя книги и Андрея Макаревича. Макаревич был возмущён песнями Майка, когда услышал их впервые в 1980-м. А что потом? В 1989-м «Зоопарк» участвовал в юбилейном концерте «Машины времени». Но интереснее, как Майк относился к Макаревичу и его песням. В «Объяснительной записке» Кушнир заявил тему: «Венцом коллекции оказалось письмо лидера «Зоопарка» Андрею Макаревичу, которое было отдано Гаранину с указанием «передать лично в руки» идеологу «Машины времени». Но.... не случилось». Заявил и не раскрыл.
Есть в интернете таинственная для меня запись под названием «Сейшн памяти Ордановского в СКК, 1990», где после исполнения нескольких песен «Зоопарка» Майк Науменко говорит: «А теперь мы хотим представить моего сына… Он такой, правда, уже совершеннолетний… Его зовут Джекки. Наша группа поможет ему сыграть одну песню». И звучит песня «Андеграунд».
Что за Джекки? Видимо, Евгений Тюнин, в будущем лидер «Оркестра имени Майка Науменко». Науменко любил помогать начинающим, но что их связывало с Джекки так близко, что он назвал его своим сыном?..
Или вот рассуждение гитариста «Зоопарка» Александра Храбунова: «Он был уже «очень не очень», но мысли про альбом у него действительно существовали. Но лично я считаю, что они не имели под собой никакого основания. Дело в том, что Майк совершенно не представлял, как подобные вещи делать. Поэтому всё это были только разговоры, создание видимости активной деятельности».
Автор книги никак не комментирует эти слова. Когда Майк «не представлял» – в тот момент (1991) или вообще? Если вообще, то как же ему удалось записать в самые глухие для советского рока годы два студийных альбома группы, а перед этим электрический сольник «LV»?..
Книги подобного рода грешат общим недостатком: о начальном периоде творчества пишется подробно, детально, а финал получается торопливым, скомканным. Хотя в отношении Майка Науменко как раз последние годы, по моему мнению, должны изучаться особенно пристально. А не сводиться к тому, что человек попросту спился.
Науменко был единственной настоящей звездой рок-н-ролла в те времена, когда в СССР его, по сути, ещё не существовало. И погас в тот момент, когда эти звёзды стали зажигаться многими десятками. Почему так произошло? А главное – почему его песни с годами не кажутся людям наивными, глуповатыми, что произошло с большей частью наследия советского рока? Почему интерес к Майку Науменко только растёт?
Александр Кушнир, кажется, начал писать свою книгу, задавшись именно такими вопросами. Но, по-моему, не ответил на них.