Дороги надо сердцем освещать…

ПОЭЗИЯ

«Золотая рожь» – так называется изданная в нынешнем году книга избранных стихотворений трёх поэтов, родившихся в Могилёвской области: народного поэта Беларуси Аркадия Кулешова, не менее знаменитого Алексея Пысина и прожившего всего 29 лет Анатоля Сербантовича. «Невольник без цепей» – так метафорически точно определил составитель книги и автор предисловия Леонид Голубович поэтическую и жизненную суть безвременно ушедшего от нас самобытного, пронзительно талантливого поэта. Соседство в этой книге с признанными мастерами поэзии для него не случайно. Он успел написать то, что делает его стихи гордостью белорусской литературы.

Родился Анатоль Ста­ниславович Сербантович 13 мая 1941 года в д. Ордать Шкловского района Моги­лёвской области. Окончил отделение журналистики Белорусского государственного университета. Работал в редакциях журнала «Берёзка», газеты «Пионер Беларуси», побывал в творческих командировках в Заполярье, Казахстане, на Урале, на Дальнем Востоке… Не стало его 21 марта 1970 года.

Автор книг поэзии «Азбука», «Минное поле», «Перстень», «Жаворонок в зените».

Белорусскую поэзию уже нельзя представить без возвышающего присутствия в ней этого замечательного поэта.

Изяслав КОТЛЯРОВ

Анатоль СЕРБАНТОВИЧ

***
И что у нас поэтов – как берёз,
И что берёз – не меньше, чем поэтов?
Тепло сердцам от них в любой мороз,
От них и ночью нам хватает света.

И ветер мне шепнул тогда: «Берёз
У нас так много в сёлах или в поле,
Что ими освещать не раз пришлось
И не одну мрачнеющую долю».

А лес тревожной бронзой прозвенел:
«Поэтов время с вечностью роднило,
Чтоб здесь за всех, кто говорить не смел,
О нашем крае рассказали миру».

И оттого поэтов – как берёз,
Ну а берёз – не меньше, чем поэтов.
Тепло сердцам от них в любой мороз,
От них и ночью нам хватает света.

***
Есть камень. Надпись не забудешь.
Её прочтением пойму:
«Пойдёшь налево – смерть добудешь,
Направо – быть тебе в плену…»

А я душой вобрал окрестность
И меж могил, и меж крестов
Пошёл туда, где неизвестность, –
А я в поэзию пошёл.

Размышление пессимиста

Живёшь,
И странно так выходит:
Ступеньки лет
У ног во мгле.
И сколько ты
По ним ни всходишь,
Но всё ж окажешься
В земле.

***
И деды, и прадеды славили,
Но где же, скажите, та нить,
Что нам же в наследство оставили,
Чтоб ею столетия свить?

И что теперь может вам сниться,
Коль здесь вот под шумы травы
Звеню претонюсенькой нитью
Меж ними и миром живым?

***
Казалось бы, такая малость,
А вышло вдруг нелепо так…
У военкома затерялась
Моя бумага средь бумаг.

Меня обходит одногодок
С татуировкой – напоказ.
А я стою ещё у входа
И снова слышу: «Нету вас…»

Ищи, полковник, не согласен
Я с теми, кто грозит, виня.
И гнев твой всё-таки напрасен,
Коль нет меня… Коль нет меня…

И как я мог, где затаился, –
В каких ещё просторах дня?
Не утопился, не разбился,
А – нет меня… А – нет меня…

Нет в дымке облаков попятных,
Ни у закатного огня…
И нет меня в твоих объятьях…
Вдруг нет меня… Вдруг нет меня…

И только там, где срок вне срока,
В каком-то сне под свой же вздох
Увидишь, что душа далёко
Меж звёзд летит, как мотылёк.

***
Край лесной, далёкий, неопетый.
Рельсы и смеются, и поют.
Паровозы, словно эстафету,
Станциям меня передают.

Я проспал бы многое и много,
Если бы не повстречался мне
Фокусник… Он петуха ручного
Вёз на – будто огненной – спине.

Тот петух был дурень по природе, –
Времени он с местным не сверял:
Всё кричал и в полночь он, и в полдень
На потеху птицам и зверям.

Я не спал – от стука сон был колким,
Проступали тихо в этом сне
Чьи-то имена на дрогкой полке
И слова, оставленные мне.

Всё не мог я с памятью смириться,
Из которой этот поезд вёз.
Проступали взгляды вдруг и лица,
Голоса, знакомые до слёз.

И уже собою возмутился:
Многих я корил и поучал…
Как петух тот, с времени я сбился
И не то, что надо, прокричал.

Но пока тревожусь всё об этом,
Рельсы и смеются, и поют,
Паровозы, словно эстафету,
Станциям меня передают.

***
Хочется спокойной чистоты,
Хочется любить и быть любимым,
Хоть минуту с вечностью на ты
Мне побыть сейчас необходимо.

Хочется… Хотелось… Нет, не скрыть.
Только в беспредельный день вчерашний
Вдруг убийцей с Эйфелевой башни
Синеглазая мечта летит.

Сонет

Безмолвное тревожное затишье.
– О, первый и последний мой сонет,
Скажи мне, что о нас потом напишет
Нет, не такой, а истинный поэт?

– Писали вы о яблоках и вишнях,
И даже каждый куст уже опет.
Поэт ещё нисколько не поэт,
Когда, как Данко, к людям он не вышел.
И хватит росы в травы отрясать,
Дороги надо сердцем освещать.
Видны уже и дали новой жизни.

И если будешь ты, поэт, таким,
То лягут строки мудрые твои
Морщинами вдруг на чело Отчизны.

***
Дорогая, милая, хорошая,
Поднимаю за тебя бокал
С ощущеньем – будто бы непрошено
Я ныряю с берега в Байкал.

Снова здесь – серьёзное и гордое,
Зная то, к чему теперь готов, –
Распахнуло озеро просторное
Мне свои объятья берегов.

Скажет небо звёздными узорами,
Что тебе – огромная беда.
Надо мной чужими наговорами
Вновь сойдётся тихая вода.

Только альбатросами замеченным
Буду я… И сколько б ни грешил,
Но сияю камушком просвеченным
Я на самом дне твоей души.

***
Встречу я тебя утром светлым,
Приезжай!
И цветов принесу тебе вешних,
Приезжай!
Обвяжу я их радугой-лентой,
Приезжай!

И кому это я зачем-то
Говорю:
Приезжай?..

***
Узкий лоб, нахмуренные брови.
На дубине – твёрдая рука.
И слова, что к ласке не готовы,
Скатятся не скоро с языка.

У него звериная манера:
Нападай,
Спасайся,
И – живи…
Но уже бунтует в жилах зверя
Что-то не звериное в крови!

И на тропах войн,
Глухой от крика,
Над крутой, над вражьей головой
Вскинет он тяжёлую дубинку
И замрёт, испуган сам собой.

***
«У поэтов есть такое право,
И его нельзя нам забывать:
Наплевать на деньги, и на славу,
И на вечность даже наплевать!»

Кто мудрец тот, из какого века,
Что писал так? Я хотел бы знать.
Каждому живому человеку
Я могу и нынче повторять:

У поэтов есть такое право,
И его нельзя нам забывать:
Наплевать на деньги, и на славу,
И на вечность даже наплевать.

Фимиам курить теперь не в моде.
Может, через годы суеты
Кто-то назовёт и нас в народе
Как поэтов счастья и беды.

***
День добрый, слава!
Лишь теперь
(Иль это грезится, иль мнится?)
Я тоже прихожу к тебе, –
Тому, что вечно, причаститься.

День добрый!
Но молчишь… Молчу…
В молчанье прячутся ответы…
Иль мне тот груз не по плечу,
Который все несли поэты?

Скажи, неужто я – не тот,
И я из тех, которых – много?
А слава или не поймёт,
Но всё молчит как будто строго.

Не обижаюсь.
Будь, как дым!
И хоть просить венок твой стыдно,
Чего ж нам совестно двоим
Молчать о том, что – очевидно?

***
Там начинается поэзия
И там она кончается,
Где вновь с тобою вместе я,
И целый мир качается.

Сойди с тропы на берегу,
Где тишина густая,
Чтоб прочитать одну строку, –
Её никто не знает.

***
Легенд и преданий полпреды,
Свидетели долгой войны, –
На славе и турка, и шведа
Курганы, как точки, видны.

Залечена давняя рана,
Забыта былая беда,
Я слышу – струится гортанно
Из каски пробитой вода.

***
Так старался, что думали – треснет,
Но притих неожиданно, смолк.
Подавился вдруг собственной песней
И на песню повесил замок.

А над песнею той недопетой
Прогудела труба журавля:
«Тех, с кем делится небо секретом, –
Молодых забирает земля…»

Перевод Изяслава КОТЛЯРОВА